На эту тему у меня лежат две коробки дневников. Но дневники сами по себе — отдельная тема, практически мемуары. А я хочу писать по памяти — с высоты прожитых лет. Как известно, памяти свойственно отсекать всё второстепенное, несущественное и не самое приятное из нашей прожитой жизни, оставляя то светлое и чистое, что помогает нам, уже настоящим, удержать баланс в реальности. А реальность наша как никогда сложна, мало изведана и мало изучена , поскольку все мы в ней первопроходцы, и каждый изобретает свой велосипед и открывает свою Америку. Я с удовольствием Америку поменяю на Аляску, некогда бывшую Русской, которую и буду открывать для себя лично заново. Мою Аляску — мой материк под названием Студенчество.
Предыдущие части:
Из почтальонов Михайловки — в дворники первопрестольной
Танки в центре Москвы
Сникерс в зареве московских пожаров
Все флаги в гости к нам…
У нашей остоженской коммуналки оказалась удивительная родословная. В городских легендах нового времени отложилось то, что её посещали продюсер «Бони-М» (немец какой-то), автор песен группы «Наутилус Помпилиус» Илья Кормильцев, а в мою бытность – фронтмен клоун-мим-коллектива «МИКАС» Сергей Давыдов, гендиректор телекомпании «ВиД» (первый канал) Сергей Кушнерёв, мой однокашник и по совместительству сын знаменитого режиссёра-мультипликатора Гарри Бардина – Павел Бардин (сам ныне известный кинорежиссёр), один колоритный перуанец или эквадорец из подтанцовки группы «На-На» (едва ли не в своих перьях на голове и своём индейском пончо), …
У нас бывали знатные празднества и экзотические гости. «Зависнуть» на Остоженке мечтали московские друзья. Благословенное место – и по атмосфере, и по энергетике, и по местоположению, и по компании. И круто, и запросто – без снобизма и тусовочного чванства.
Кто там бывал, тот ныне высоко летает. И едва ли забыл эти посиделки. Потому что на полу стояла красная икра в трёхлитровых банках, в кастрюле зимой готовился муксун (это рыба северная) в бульоне на редких тогда ещё заморских фруктах (деликатесы возили с острова Тикси на военном самолёте), а в карманах у нас водились деньжата, и мы были хозяева мероприятий, а не бедные родственники из «понаехали тут». При этом всего лишь студенты-дворники.
С Сергеем Давыдовым (сценическое имя Паганель, дружеское прозвище Поганка) мы как-то засиделись до утра за лёгким винцом – и я не сдал зачёт по политологии. Меня отправили на сдачу на осень с «хвостом». Несмотря ни на что, «хвостов» у меня практически не было.
Сергей Давыдов
Группу МИКАС курировала Тереза Дурова. Базировались они в ДК завода «Серп и молот». Теперь у Терезы Дуровой свой театр.
Паша Бардин после визита как-то забыл зонтик – я его возвращал на другой день на нашем факультете. Однажды у меня на импровизированном диване (из старого кресла и досок) ночевал корреспондент и автор сюжетов программы «Время» Иван Евдокименко. И его уже нет – сгорел в полгода от – дико сказать! – туберкулёза, не помог даже Крым.
Печальную новость мне сообщил позже по телефону, я уже не жил в Москве – наш общий знакомый Костя. А у меня в архиве остались фото Ивана: армейские, бытовые и похоронные. Иван был шутник. И даже после смерти он подшутил над друзьями: в поисках его могилы в сугробах они напрочь заблудились.
Благодаря знакомству с С. Кушнерёвым через Аню Р. – жену Макса Л., мы стали бывать на телесъёмках ток-шоу в Останкино. Например, сидели в рядах на трёх пилотных выпусках новой программы о героях страны на канале ТВ-6 (хороший был канал). Названия шоу я забыл. Руководил процессом съёмки Александр Любимов. Боевой дух аудитории он поддерживал солёными анекдотами.
Аня Р. ассистировала режиссёру – была помощником по поиску героев программ. Там являли миру экстремалов, благотворителей, спасателей, о которых ничего или почти ничего нигде не писали. То есть неизвестные герои страны, обойдённые вниманием прессы. Их же ещё надо было выявить, а затем уговорить участвовать в передаче. А герои – люди скромные, уговорить – сложно. Это искусство. Аня могла.
Вёл программы тоже дебютант, новое медийное лицо Михаил Кожухов.
Проект, как сейчас говорят, не пошёл, сняли и выпустили в эфир несколько номеров. А Михаил Кожухов в настоящее время, спустя двадцать с лишним лет, ведёт какую-то программу о путешествиях на каком-то дециметровом телеканале. Вёл, по крайней мере, когда я его в последний раз видел по телевизору.
Суконное рыло в калашном ряду…
или С корабля на бал!
Это я, пардон, о себе. Вот так попасть, прямо с поезда, на вершину Олимпа, где сплошь знаменитости – надо испытать, как минимум, культурный шок. Сам дивуюсь, что не испытал. Возраст был уже устойчивый, «тридцатник», армия, не первый приезд в Москву и собственный уровень гуманитарного развития.
Своими познаниями о МХАТе, Большом театре, Третьяковской галерее, биографиях и персоналиях я поражал даже не сверстников – людей именитых. Все спрашивали: «Бугуруслан – а где это?». В том смысле, что там, как минимум, есть своё небольшое министерство культуры России. Это как правительство в изгнании, что ли.
А «виновато» радио, которое меня накачивало познаниями в течение всей предыдущей жизни. И спектакли, и оперные постановки, и концерты классической музыки – оттуда. Оттуда оперная певица Леокадия Масленникова и «народницы» Анастасия Вяльцева, сёстры Фёдоровы, и бас Максим Дормидонтович Михайлов, «Стакан воды» и «Средство Макропулоса», «Севильский цирюльник» и «Сельская честь», Шестая «ленинградская» симфония Д. Шостаковича и ария Сольвейг из оперы «Пергюнт» Генрика Ибсена…
Советское радио – уникальная вещь. Не только рупор, но и кафедра. Его пропагандисткая мощь меркла перед его возможностями по ликвидации культурной безграмотности в широких слоях населения в масштабах огромной и многонациональной страны и, замечу, в самой доступной и неприхотливой форме. В волнах круглосуточного радиоэфира лапти глубинки неизбежно превращались в лакированные штиблеты как минимум областного центра.
Дальше – круг чтения. Помимо книг – журналы «Искусство кино» (библия киномана), «Русская речь» (учебник для писателей), «Огонёк» (самые сложные кроссворды), «Студенческий меридиан», «Иностранная литература»… Журналы я выписывал мешками, от «толстых» до карманных. Высокоинтеллектуальное чтение и беллетристика, науч-поп и прикладная механика.
Ещё дальше – киноэкран. И широкий, и в полиграфическом исполнении, и домашний.
И уж потом – телевидение, которое появилось в моей жизни отнюдь не в раннем детстве. Как и просто магнитофон, не говоря о видео. Печатное слово и экран несли в то время просветительскую, а не развлекательную функцию. Там писали не про шубы и бриллианты Л. Зыкиной, а говорили, как высоко и достойно она несёт знамя русской песни! О мире животных рассказывали режиссёр-анималист Згуриди и журналист «Комсомольскорй правды» Василий Песков, о странах и континентах – Юрий Сенкевич, о серьёзной музыке – Элеонора Беляева, о здоровье – Юлия Белянчикова, о судьбах людских – Валентина Леонтьева.
Там подвизались не бойкие и безмозглые светские хроникёрши, не малообразованные писаки, не циничные продавцы «жареных уток», не виртуозы мыльных пузырей, не архитекторы песочных замков, не охотники за сенсациями, не пошляки с претензией на креатив, а рафинированные аналитики и глубокие рецензенты, аристократы духа. Как говорил один киногерой в форме: «Я хоть и советский, но офицер. Честь имею».
Нынешняя эра высоких технологий для меня началась в Москве с компьютера «Макинтош» (о, да!) и пейджера на поясе. Я наблюдал (и писал об этом книгу, причём корпоративную) зарождение сотовой телефонии в Москве (о стране ещё и речи не шло, а до неё были радиотелефоны – большие, с антенной и базой-аккумулятором в квартире, но пользоваться аппаратом можно было в окрестностях двора, например, выгуливая собаку или посещая магазин поблизости). Это был прорыв.
А книга моя была о компании «ВымпелКом» – коммерческой структуре при институте им. А. Минца (т.н. «ящик», объект оборонного значения на ул. Восьмого марта, в районе стадиона «Динамо»).
Отцом-основателем сотовой телефонии является Михаил Зимин, наш секретный учёный по космическим антеннам. А «ВымпелКом» – это не что иное, как «Би-Лайн», что является не названием фирмы, а торговой её маркой. Но логотип «пчёлки» существует изначально, потому что телефония СОТОВАЯ, по принципу пчелиных сот.
Михаил Зимин
На французских «Макинтошах» училась компьютерной грамотности вся газета «Вечерняя Москва». Главным редактором её тогда был А. Лисин.
А. Лисин
А аналогом «мобильника» была в черте города горсть пластмассовых жетонов для звонков по автомату, пейджер для приёма и отправки аналога нынешних «эсэмэсок», отправлялись они с голоса через оператора по обычному телефону, принимались в виде текста на экране этой штучки на поясе). А межгород – это уже поход на главпочтамт и ожидание вызова в такую-то кабину. Пещерное ретро.
Интернет в Россию проведёт – из ближайшей Финляндии – внук нашего неизменного декана Я.Н. Засурского – Иван. В ту пору он был просто студент.
А Ясен Николаевич Засурский, объявив, что наш выпуск для него последний, ещё долгие годы оставался главой факультета журналистики. С любовью и почтением журналисты всех поколений его называли «крёстным отцом». И даже шутка такая бытовала, что учатся на журфаке дубы, диплом у них – липа, а декан – Ясень.
Обладая культурной базой, я мог не теряться от столкновения со столицею нашей столицей (забавная тавтология), как тот простодушный гурон из джунглей в мюзикле Евгения Гинзбурга в исполнении Сергея Маховикова. Да вот и явление их обоих в моей жизни.
Режиссёр киномюзиклов и светило музыкальных телепостановок (культовые бенефисы звёзд кино, «Секрет её молодости», «Остров погибших кораблей», «Свадьба соек», «Аргонавты» и т.д.) был представлен мне прямо в день приезда, с поезда, откуда я, отобедав в издательском комплексе «Правда», отправился с патроном в Останкино.
Я уже успел быть представлен поэту Александру Аронову в «Московском комсомольце». А в телецентре издалека увидел грустящую Киру Прошутинскую в её кабинете (переживала крупные неприятности в карьере, времена были смутные), побродил по декорациям телесериала «Петербургские тайны», где снимались Н. Караченцов, Н. Гундарева, И. Ясулович и др. У них был перерыв в съемках, они тоже бродили – те, что задействованы в этот день.
Ближе к полуночи я сидел в радиостудии «Эхо Москвы» и смотрел, как работает Сергей Корзун.
Ночью мы заехали на одну квартиру, к одной даме – близкой подруге одного человека, имя которого страшно произносить. Она показала мне кота (вот прямо так, лично и приватно) и заметила, что у того «фаллический взгляд». Это определение настолько контрастировало с благопристойным видом хозяйки, что я переспросил: «Какой?» Она повторила. И, улыбнувшись, пояснила: «Мы же культурные люди, я не могу сказать офигительный!» Она использовала более сочное слово, совсем непечатное. Легко, непринуждённо и гламурно. И вот тут я офигел (если не использовать то самое непечатное слово).
А встреча с Сергеем Маховиковым, о котором я и не слышал прежде, состоялась – заочно – на страницах журнала «Рейс» – для авиакомпании «Трансаэро». Его делала уже упомянутая редакция в подвальчике с тыльной стороны журфака, где я пил кофе между лекциями. Пил как автор этого журнала. Мои статьи иллюстрировались фотографиями Валерия Плотникова – культового светского, как бы сейчас сказали, фотохудожника – мужа главной редакторши.
О Сергее Маховикове, тогда ещё просто о барде, и его жене Ларисе Шахворостовой была большая статья в одном из первых номеров журнала «Она и он», детища той же дамы. С этой артистической четой хозяйка дружила. Кстати, потом она арендовала мансардное – от художественных же мастерских – помещение на Кропотскинской, метрах в ста от нашей коммуналки на Остоженке, и бывать в редакции мне стало ещё удобнее. Ну, а квартира в Проточном переулке, так и не ставшая госпиталем во время августовского путча, уже и не в счёт.
И вот все эти перемены – в день моего приезда. А потом они покатились валом. Сам фон был из ряда вон выходящим: путчи, заговоры, политические убийства, волна разоблачений, падение всех табу, смещение приоритетов и переоценка ценностей… И на нём – моё погружение в эту стихию – не через провинциальный спектр и не через телеэкран, а вживую, лицом к лицу с действующими лицами грандиозной постановки, режиссёра которой зовут История…
Вот вам моё суконное рыло – и вот вам Калашный ряд, он же – Охотный, на котором я учился (во всех смыслах) и на котором происходили тогдашние депутатские баталии, приковывавшие к экранам тех, кто от Охотного ряда находился чуть и не чуть, а более чем чуть поодаль.
Продолжение следует
Сергей Парамонов
