Сила Кубани
Первыми на моей памяти женились братья. Сначала младший – Валерка. Служил он в Краснодарском крае, там и остался. Ещё в армии у него появился южный говор. С мягким «г» и неправильными падежами. Мне он обычно говорит так: «Сёрёха, я за тобой соскучился!» Плюс интонация: капризно-напевная, похожая на украинскую. Кстати, сейчас Валерка живёт в Краснодаре с хохлушкой. Зовут Вика. Очень её любит – больше двух прежних жён, армавирских кубанок Светки и Маринки. Хотя обе, на мой взгляд, были прекрасные девчонки. Валерка тоже не из последних. Красавец (Юрка, правда, в юности был много красивее – голливудский идол).
Валерчик воевал в Горном Карабахе, носит ранения. Говорит, что снабжение войск там было отличное, и не понимает нынешней ситуации на Донбассе: куда всё делось? Винит министра-таможенника Сердюкова и его казнокрадов, разбазаривших стратегические резервы. Карабах для брата даром не прошёл, попортил там нервы. Тихое счастье с Викой ему на пользу. Но одно время, до спецоперации на Донбассе, он не очень разделял российскую политику. Теперь вернулся в родную гавань. Уверяет, пошёл бы воевать, но здоровья нет: задыхается. Кстати, я на Кубани тоже жить не смог (мы пытались, прожили год с переездом, но вернулись в своё Оренбуржье), я там начал страшно задыхаться, чего со мной ни дома, ни в Москве, ни даже в Монголии, где 18-процентный недостаток кислорода (потому что высокогорье) не было. Я задыхался так, что у меня начиналась паника, и я начинал бегать вокруг хаты, ища воздух. Это страшно. Не знаю, что может быть страшнее удушья?
Первую свадьбу младшего брата отпраздновали пышно. Были музыканты. Пошёл дождь, продавило полог, и вода полилась в тот угол, где кучковался оркестр. Был переполох, но инструменты не пострадали. Потом моего отчима на тачке (а ему почти 200 кг!) повезли к ближайшему болотцу – купать. Таков обычай. Там за забором ещё ореховый лес. Ну, любая посадка на Кубани – лес. В основном-то степь. Утром я не мог оторваться от пластиковой бочки с разведённым напитком «Юпи». Это тот, из перестроечной рекламы, где «просто добавь воды». На свадьбу замутили два вида напитка: зелёный и оранжевый, как «Тархун» и «Фанта». Я упал в зелёный. Думал, лопну. Как тот лось из анекдота: «Вот я всё пью, пью, а мне всё хуже и хуже». Горло у меня болело после дня три: и химический ожог, и гланды перенапряг.
Первый блин комом
У первой избранницы брата Светки, как и у её матери, Валеркиной тёщи, были сёстры-близнецы. Все думали, что и у молодых появится двойня, но родился пацан. Назвали Олегом. Теперь он взрослый, отслуживший армию мужик. Со Светкой мой брат разошёлся, там тесть был несносный. Славка (тесть) сам из Самары, на Кубани он тоже из понаехавших. К тому же завязал в ту пору с алкоголем, что сильно испортило ему характер. Водку он заменил крепким чаем (не чифирем), потому что свято место пусто не бывает и природа не терпит вакуума, но вредность поведения это не поколебало. Я заметил: все завязавшие начинают активно недолюбливать пьющих. Зависть, что ли? После смерти жены (золотая была тёща) он развяжет и, может быть, уже теперь спился. Это недолго. Когда я уже обитал в Москве, Славка с другом приезжали в столицу за покрышками для автомобиля. Я посоветовал им магазин в Сокольниках, мимо которого больше года бегал на метро и обратно. Жили они у меня на Остоженке, туда же таскали покрышки. А я голодал (был и такой период). Славка оставил мне банок двадцать астраханской ухи в консервах. Я ею спасался недели две – разводил кипятком, сосед Юра Майданик покупал мне хлеб, так я перебивался.
Та свадьба была первая на стороне, в райских кущах южного сада, под пологом и с местными нравами и обычаями. Мы приехали своей компанией: мать, отчим Николай Васильевич, брат Юрка, его друзья Эдик Хмельков и Юрка Сенников, их девушки, дальше не помню. Нас кормили под открытым небом, при жуткой жаре, раз пять в день. И каждый раз как единственный. Это кубанское гостеприимство. В подвале лежало и стояло домашнее вино. Много. До потолка. Это там норма. Еда готовилась на летней кухне, если дома – умрёшь от перегрева помещения. Летние кухни – южное ноу-хау. А дома там огромные, отделкой их занимаются армяне. Отделка своеобразная – орнаментальная. Проходы арочные. На стенах шершавая штукатурка. Всё разноцветное. Система коридорная, комнаты по бокам, в конце – гостиная. Ну, размером со спортзал! Дома двухэтажные: цокольный и основной. Крыльцо высокое. Двор заполнен фруктовыми и ягодными насаждениями. Персики, абрикосы, груши, грецкие орехи, огромная южная вишня, слива… Черешня там растёт вдоль дорог, дичками. Рви не хочу. Набирай в кулёчек и сплёвывай косточки, как Сильва перед дуэлью в повести А. С. Пушкина «Выстрел».
Кофе, сэр! Темза, сэр!
Вторая свадьба брата была не менее пышной. Тоже во дворе и под пологом, но не вдали дома, а впритык. И тоже чуть всё не испортил дождь. Сада во дворе уже не было, только асфальт, но был огород (они там огромные, дом столь же огромный, но уже с первым жилым этажом). Накануне прошло наводнение, после ливней спустили цимлянское водохранилище, вода по гладкой низине залила все населённые пункты. Валерка жил на возвышенности, и его холостяцкая хатка не бобра выстояла. Все «горцы» со смехом смотрели на тех, кто плавает внизу. А там первые этажи с мебелью накрылись медным тазом. Мебель пропала. А сколько нынче стоит мебель?
Мы сами, ища жилище на поселение, когда решили сменить прописку в стране, обошли весь Армавир, но находили одни руины. Они после компенсаций подлежали сносу, но местные их без зазрения совести сбывали. На субсидии народ после саманных хат потом возвёл кирпичные коттеджи. Особенно ловчили армяне, которые понавыписывали с исторической родины кучу родственников для увеличения семей и компенсационных сумм. Мы нашли жилье, но в соседнем Новокубанске. Хату в центре, напротив городского сада. Вода и в неё заходила до уровня окон, это было видно по цементной заделке.
Саман – странный материал. Это не кирпич. Это труха. Что-то закрепить на такой стене невозможно. Мы намучились с карнизами и всякой навесной мебелью. Там нет сеней, сразу кухня. Порога тоже практически нет, уровень пола и двора одинаков. Заходи вода! Ещё там шиферные крыши. Это крайне непрактично. После каждого града крышу надо ремонтировать, а цены на шифер мгновенно взлетают. А град на Кубани крупный, с голубиное яйцо, и регулярный, как армия Петра Великого. Это постоянный стресс. Раньше работали градобойные орудия, спасавшие виноградные плантации, теперь их нет. И крыши там шатровые, в четыре ската. Шифера надо много. Да ещё резать его под углом. Короче, морока. Но люди по-всякому живут, чужаку это дико, а местные привыкли и ничего не хотят менять.
Если первый раз брат жил в доме невесты (жены), то во второй уже в собственном домишке. Не абы что, но свой угол. Маринка хлопотала в огороде – занималась клубникой на продажу. Её надо было вырастить, собрать, откалибровать и разложить по ящикам. Клубники было много, вся крупная (что там калибровать?), но местный народ привередливый – разбалованный плодородием. Так и напрашивается напев про ваше плодородие… Про такие земли говорят: воткни оглоблю – вырастет телега.
На второй свадьбе брата я заработал не страшный сушняк, а чудовищный фингал под глазом. Падая ночью в постель, промахнулся и ударился о деревянный уголок тахты. Кабы не свадьба – не минуть бы мне позора. Но свадебный боди-арт естествен для народной традиции и сошёл за произведение рукопашного боя. Правда, это украшение наутро носил я один. Конфуз был: всё-таки старший брат жениха. Но до расследования, кто поставил мне фонарь, не дошло.
Путь на юг
На эту свадьбу мы ездили вдвоём с матерью. Сначала она приехала ко мне в Москву, а оттуда, с Савёловского вокзала, мы отправились в путь. Возле Савёловского, у метро, на парапете, мы обычно помолоду пили пиво или коктейли из палатки. Там сновали бабки и собирали тару. Набирали по два-три мешка. Сдавали где-то рядом. Но на территорию вокзала я попал в первый и пока последний раз. Мои маршрутные вокзалы обычно были Казанский, Ярославский и Курский. Пару раз – Рижский. Трижды – Киевский (хотя и жил одно время возле него, в доме номер один). С Киевского я ездил за справкой в управу, чтобы приписаться к стоматологии, находящейся в том же «моём» доме, внизу, и в Переделкино, где на даче писателя Анатолия Рыбакова (сам он проживал в Америке) обитал Симон Львович Соловейчик, в ту пору основатель и главный редактор газеты для учителей «Первое Сентября». А я обитал некоторое время в Валентиновке, это за Мытищами – на даче Соловейчика. Там же в ту пору появлялись певец Валерий Леонтьев (на его даче снимались пугачёвские «Рождественские встречи, в память о которых остался клип Примадонны «Бессонница», где за её спиной панорамно кружит зимний двор) и клоун Юрий Никулин. В Переделкино дважды проводились «планёрки». С едой и выпивкой. Но я об этом уже писал. А сама редакция газеты располагалась на Маросейке.
На свадьбу №2 мы ехали через Украину – уже самостийную. Проезжали и Харьков, и Славянск, и донецкие терриконы… Кто бы мог подумать, что это места будущих кровопролитий! На стоянках пассажиров из вагонов на перрон не выпускали. Во избежание лишнего досмотра. Мы дважды пересекли границы – на въезде и на выезде. По перрону сновали полицаи и пограничники. Уже тогда они вели себя отвратительно. Но тётеньки подавали в окна бутерброды величиной с батон. Это у них местный доморощенный фастфуд. Пассажиры охотно брали. Помнится, по причине запертого туалета, одна мамочка вывела своего малыша в пролёт между вагонами, где он пописал. Это заметили стражи порядка. В вагон они ворваться не могли, но долго метались вдоль вагона, ища нарушителя. Это было и смешно, и горько. Народ в вагоне сокрушался: «Позорники! Это же ребёнок».
В Славянске в ту пору была фарфоровая фабрика. Поэтому по вагонам поезда ходили её работники и предлагали сервизы и отдельную посуду. Это же были бартерные времена, зарплату продукцией выплачивали не только в России. Мы купили два сервиза, невероятно изящных, как раз подарок на свадьбу. Ещё везли из Москвы ковёр, пылесос – что можно доставить ручной кладью. Именно славянские сервизы на свадьбе всех просто обворожили. Обошлись они нам недорого.
Скелеты в больничном шкафу
Кубань осталась в памяти не только двумя свадьбами и нацифицирующейся транзитной Украиной, но и шрамом на животе после операции. Это случилось уже в тот год, когда мы там поселились: мать, я и средний брат. Там меня скрутил холецистит, желчный проток закупорил булыжник величиной с ноготь на большом пальце. Операция длилась пять часов. Ни малейшего стресса я не испытал: зашёл в операционную (голый при дамах), лёг, провалился в черноту, очнулся и был перемещён в палату. Единственная неприятность: по пробуждении не мог дышать, пока не вытащили трубки изо рта. Даже испытал лёгкую панику, поскольку еще ни глаз открыть, ни говорить не мог, лишь слышал голоса врачей.
На следующий день меня стащили с кровати и заставили двигаться. Было страшно за шов. Я дня три в туалет по большому не ходил – боялся: а вдруг шов разойдётся. Шрам у меня остался длинный, а моего соседа-осетина (врачи там все осетины) оперировали через два прокола. Никаких шрамов. Он же поделился, что у них в родовом горном ауле почти все сидят на инвалидности. Безработица, а жить на что-то надо. Инвалидами записывают и старых, и малых. Это к тому, как центральная власть задабривает национальные окраины. За счёт государствообразующего народа, разумеется.
У меня нынешняя соседка, тётя Дуся, лет пять добивалась инвалидности со своей страшной астмой, к ней при мне только скорая порой раза три на день приезжала. Инвалидность могут дать быстро, но за триста тысяч. Так я слышал. А пособия там какие? Кошкины слёзы. Мой средний брат с диабетом имел вторую группу, на Кубани его понизили до третьей. Он пошёл отмечаться и сдуру начал таскать коробки в аптеку – помогал девчонкам. Чёртов бабник! Там посмотрели и решили: здоровый лось, нечего ему на второй группе сидеть. Брат получал, по-моему, семь тысяч, а жил на то, что работал на дому жестянщиком: правил битые машины.
Более-менее оплачивается первая группа. Не знаю, как у тех, кто не на пенсии, но моя мать с первой группой по онкологии получала прилично. Но она была пенсионерка. Даже я имел пособие по уходу. Видимо, потому тут государство расщедрилось, что человек уже не жилец. Не так убыточно. Но за инвалидов (если они не липовые) обидно.
Юркины рассветы и комплекс Синей бороды
Мой ныне покойный средний брат женился вторым. Он спился после развода. Правда, успел поднять на ноги сына, который оказался не глупым парнем. Его с детства усадили за компьютер, Юрка вообще много вложил в племяша денег. Начиная с раннего развития и заканчивая тем, что оплачивал его учёбу в космической академии в Самаре. Мой племянник Вадим – айтишник. Очень востребованная ныне специальность, судя и по реальности, и по требованиям нашей политической власти. Тут Юрка оказался провидцем и вложился во что надо. Там он может быть спокоен.
Свадьбу справляли в колхозной столовой «Колосок» (теперь там сельская администрация). Справляли с размахом, потому что невеста была татарка. С той стороны пришла куча народу. Да и наши не подкачали, родни в ту пору было густо. Теперь почти никого не осталось. В «Колоске» заведовала тётя Валя – жена того парторга колхоза по фамилии Варивода. Бойкая мордовка. К матери она благоволила, почти подруги. Мать вообще-то заведовала складом районной потребкооперации (райпо), который обслуживал всю округу. Но одно время подменяла в столовке буфетчицу. Насколько это хлебное место (как и весь общепит) говорит тот факт, что за это время мать сколотила капитал, которого хватило на покупку полудома в городе. Невесть какая жилплощадь, но мы тогда ютились по съемным углам, уйдя из недостроенного дома моего отчима – отца моих братьев.
Это я увёл мать, повзрослев и освободив от побоев и унижений. Отчим был патологический ревнивец и никогда не любил работать на государство. Таких называют «летуны». Он без конца менял работу, шибко закладывал и был увенчан короной бывшего нападающего челябинской футбольной команды «Трактор». Слава испортила его смолоду, когда родители продали дом под Челябинском и ушли в землянку, чтобы купить младшенькому Мише «Волгу» с оленем на капоте. На этой «Волге»он и приехал на родину, в Бугуруслан (а вернее, в пригородную Ключёвку, а мы жили в Васильевке, с другой стороны леса), на этой «Волге» пленил мою мать. Хотя смолоду забрасывал удочку в сторону материной тётки (они почти ровесницы), но та его отбрила. А он зимой ходил на свидания через лес на лыжах – любил. С матерью, видимо, сошёлся от безысходности. А поскольку мать была человеком мягким, позитивным и коммуникабельным, то поводов для ревности находилось предостаточно. Её все любили, к ней все тянулись. Баб она обшивала, мужиков, что тёрлись у магазинного прилавка, выпрашивая в долг, не отшивала.
Эти истеричные сцены ревности я выслушивал до той поры, пока не поступил в педучилище. Мы уже перебрались в строящийся дом на центральную усадьбу, это пригород (городской автобусный маршрут, вернее – целых два: «единичка» и «четвёрка»). Оттуда я однажды мать и увёл навсегда. Она будто ждала, не хватало последнего толчка.
Красное и белое
Буфет столовой такое же золотое дно, как овощная база или пивной павильон. Не зря работницы этих точек ходят в меховых шапках и сверкают золотыми фиксами. У матери этого добра сроду не было, несмотря на хлебные места. Мать (теперь уж можно открыть правду) разбавляла пиво в бочке кипячёной водой (хотя бы не сырой), красное вино – свекольником, а белое – компотом. Водку – как пиво. Алкоголь в буфете шёл на разлив, а в открытую бутылку лей что хочешь, контролёр один – совесть. Тут ведь как? Можно разбавлять, можно не доливать. Первое – спокойнее, второе – заметнее. Я тоже поработал в общепите и видел, как наши буфетчицы на пиве действуют. Вытирают столы в павильоне на рынке мокрой тряпкой, он назывался в народе «шайба», и тряпку выжимают снова в бочку. Это свинство. Но королевам пивных дрожжей было по фиг. Они даже особо не маскировали свои манипуляции. Мать была чистюля и даже «грешила» чисто. В рамках санитарных требований. Химичила, но её «химию» понять можно. При мизерной зарплате вытянуть в одиночку троих сыновей, уже не маленьких, но ещё не самостоятельных, попробуй. Как хитро приговаривала наша гардеробщица в кафе «Берёзка» тётя Катя, сухопарая и бегавшая вприпрыжку, когда прихватывала после смены с раздачи несколько булочек домой (а я стоял на раздаче): «От многого немножко – не воровство, а делёжка!» Тут логика простая: если государство не доплачивает, то человек добирает сам. Даже пусть и с риском, но не греша перед богом. Не у нищих берёт. И не для себя.
Юркина свадьба умылась кровью. Погиб человек. Не из гостей, из приблудившихся. Как водится, где гулянка – там «халявщики». И вот пришли мои знакомые, проспиртованный молодняк, которым я вынес за угол и выпить, и закусить. Даже столик поставил. Наутро меня разбудил одноклассник и сообщил, что Стас погиб. Стас – потому что Асташёв. Имя даже не помню. Помню только, что когда-то, ещё в школе, дал ему почитать «Книгу будущих командиров», такую энциклопедию военных познаний для отроков. Больше я этой книги не видел. Стас со свадьбы двигался домой через пустырь, а там набурили ямок под электрические столбы. Споткнулся и полетел головой в ямку. Вошёл в неё, как пробка в бутылку. Жуткая смерть. Хуже, чем на подводной лодке. Какая-то вина меня долго преследовала – зачем я их поил? Но ведь в рот я им не лил. Просто судьба. Был такой любимый анекдот у Ю. В. Никулина про два поезда, которые одновременно вышли навстречу друг другу по узкоколейке и не встретились. А почему? А потому, что не судьба.
(продолжение следует)
Сергей Парамонов
