У моей знакомой была хорошая семья, она успешно работала, но каждое общение с матерью на какое-то время выбивало ее из колеи. Их встречи начинались обычно, как по отработанному сценарию, с маминых обид и претензий и заканчивались ее уходом. Я, оказываясь свидетелем этих конфликтов, долго не понимал, что происходит: такие ссоры с матерью совершенно не соответствовали моим впечатлениям от дочери.
Сначала мне казалось, что дочка может быть отчасти сама виновата в развитии конфликта: мамины обвинения в недостаточном внимании к ней и пренебрежении ее интересами дочка выслушивала обычно спокойно и почти не пыталась оправдаться и что-либо объяснить. Ответные ее реплики всегда были очень сдержанными и короткими, в них обычно не чувствовалось никакой эмоциональной реакции на сказанное мамой, а только бесконечная усталость. Я думал, что, может быть, такая несколько отстраненная реакция на мамины обиды, пусть даже не всегда справедливые, накаляет атмосферу и каждый раз ведет к разрыву отношений, и предполагал, что если бы дочка проявила или хотя бы продемонстрировала больше внимания к маме и ее претензиям, это могло бы как-то предотвратить дальнейшее развитие конфликта.
Я поделился этими своими соображениями с дочкой. У меня не было ощущения, что я ее убедил, но она выслушала меня внимательно и при следующем моем случайном присутствии при их разговоре постаралась последовать моим советам. Однако все ее внимание к маминым словам и попытка конструктивно обсудить предъявляемые претензии, объяснить свои мотивы, рассказать о причинах тех или иных своих поступков – рассказать спокойно, без раздражения и протеста, приводили только к тому, что мама повышала тон, стараясь не дать дочке слова и сохранить доминирование в разговоре. И беседа закончилась как все предыдущие: маминым уходом со скандалом.
А когда она ушла, дочь посмотрела на меня с таким выражением, что я понял: она заранее предполагала, что все так кончится, вероятно, имея уже богатый опыт и такого своего поведения. Но хотела, чтобы и я в этом убедился.
А между тем дочь я знал уже несколько лет, и во всех ее поступках и отношениях с другими людьми чувствовалось личностная женская зрелость, способность к пониманию, готовность искать решения в сложных ситуациях. Она прислушивалась к замечаниям и советам (как прислушалась и к моему) и была готова проверить даже те, в которых сомневалась. Ее любили друзья и близкие, у нее были очень теплые и доверительные отношения с мужем и свекровью, только с собственной мамой контакт не удавался. И когда я начал внимательно присматриваться к маме при наших общих встречах, я заметил, что у нее такие же скандальные отношения со всеми ее родственниками, разве что кроме мужа, давно и окончательно сломленного и подчиненного. У нее были претензии ко всем, похожие на претензии к дочери, и они выливались в бесконечные конфликтные выяснения отношений. И вдруг я понял, что эти конфликты и составляют истинное содержание ее жизни, заполняют ее внутреннюю пустоту и вносят смысл в ее существование (если это можно назвать смыслом).
Даже внешне она была похожа на тщательно ухоженную пластмассовую куклу без признаков души. Ей нечего было дать миру, она не умела ничего дать и, главное, не хотела. Но также она не умела и ничего брать – ей не нужны были ни радость ее чудной дочки и ее семьи, ни любовь ее внуков, ни вообще ничья любовь.
Но жизнь – это активное действие, и когда оно не может быть созидающим, оно неизбежно становится разрушительным.
Вадим Ротенберг
www.psychologies.ru
