Светлана Крючкова ходит в театр только по делу, утверждает, что в БДТ времен Товстоногова не было дедовщины, и считает, что характер актера не может быть тяжелым — он либо есть, либо его нет. О своих жизненных принципах народная артистка рассказала «Известиям» после московской премьеры своей новой поэтической программы.
— «В ста зеркалах» — ваш совместный проект с Музеем-квартирой Ахматовой в Фонтанном доме — был очень хорошо принят столичными слушателями. Для вас важна их оценка?
— К московскому зрителю я отношусь с огромным уважением. Обычно мои коллеги-артисты, если делают новую программу, сначала обкатывают ее в провинции, чтобы не опозориться в Москве, и потихонечку правят. Что делаю я? Новую программу сразу везу в Москву. Правлю программу, опираясь на первое восприятие эмоционального столичного зрителя, и только потом еду в Петербург, где зритель более сдержанный.
Когда-то Анна Ахматова сказала: «Пастернак чувствует Москву, я — Ленинград, а Осипу (Мандельштаму. — «Известия») дано и то и другое». Так вот, я в данном случае записываю себя в группу Осипа. Конечно, я люблю Петербург. Через полгода будет 45 лет, как я в нем живу и работаю в БДТ, но и Москву я тоже очень люблю. В ней моя alma mater — Школа-студия МХАТ, мои первые спектакли.
Мой дебют как актрисы в роли Александрины Гончаровой состоялся на сцене МХАТа в спектакле «Последние дни» по Булгакову. На сцене со мной был Виктор Яковлевич Станицын, который играл Жуковского, и Анатолий Петрович Кторов, игравший Дубельта. Кторову было 76, а мне 24. Он был настолько внимателен ко мне, что между делом давал советы, которые на всю жизнь остались со мной.
После сцены с Жуковским он всегда меня ждал за кулисами и спрашивал: «Ну что, душенька, Светлана Николаевна, как вы сегодня сыграли?» Однажды я простодушно ответила: «Анатолий Петрович, ужасно». На что он сказал: «Никогда так не говорите. Забудут, кто это сказал, но будут повторять». Всегда, когда вас будут спрашивать, отвечайте: «Я сегодня играла вот так!». И он поднял вверх большой палец. С тех пор я всю жизнь на вопросы о моей игре отвечаю: «Крючкова — гениально, остальные — спасибо».
Неважно, что я думаю на самом деле. Я могу дома после этого плакать, переживать, что сделала что-то не так, но для всех должно звучать: Крючкова — гениальна.
— В свой московский период вы успели поработать с лучшими из лучших?
— Да, мне повезло. Я играла легкомысленную, любвеобильную подругу главной героини в спектакле «Муж и жена снимут комнату» по пьесе Михаила Рощина только что приехавшего в Москву Романа Григорьевича Виктюка. Работала с Анатолием Васильевым в его первой большой работе в профессиональном театре — «Медной бабушке» Леонида Зорина с Олегом Ефремовым в главной роли. Внутри этого спектакля Васильев ставил целиком пушкинский «Пир во время чумы». Неожиданно для всех он назначил меня на роль Мери. «Спой, Мери, нам уныло и протяжно...». И выстроил эту сцену как полупесню-полутанец. В его «Пире» было столько загадочности и нежности... Мы работали с наслаждением.
Кроме того, во МХАТе я успела поработать с Анатолием Эфросом. То, что происходило на репетициях, было для меня большой школой. Для Анатолия Васильевича было важно настроение, состояние. Как было для него важно то, что с артистом происходит даже вне текста: взгляд, состояние, движение. Он был совершенно особый режиссер.
Какие-то вещи он говорил, и они осели у меня в голове на всю жизнь. Например: «Никогда не доигрывайте событий. Например, убийство. Один человек убивает другого ножом. Вы взмахнули ножом — гасите свет. Не нужно показывать подробно, как нож ранит, как человек падает. У зрителя должно работать воображение. Каждый дорисует в этой темноте ту смерть, которая кажется ему наиболее выразительной».
Анатолий Васильевич всегда говорил, что в спектакле должен быть воздух. И Георгий Александрович Товстоногов любил говорить о том, что зритель должен включать свое воображение. Это и есть соучастие, а не тот интерактив, когда актер выходит в зал, толкает зрителя и говорит какую-нибудь глупость.
— Вам довелось играть у многих выдающихся режиссеров, но ваш главный режиссер — Георгий Товстоногов?
— Конечно. Наибольшее влияние на меня оказал Георгий Александрович, хотя я не думала, что попаду в его театр. Я уехала из Москвы к человеку, которого любила, — оператору Юрию Векслеру. Переехала в Петербург, не имея перспективы работать в каком-либо театре. Правда, у меня были съемки фильма по пьесе Вампилова «Старший сын», где я играла роль Натальи. Редактор объединения, в котором снимался «Старший сын», оказался другом Товстоногова. Он сказал ему, что в Ленинград переехала из Москвы очень интересная молодая артистка. И меня вызвали на разговор в БДТ.
Георгий Александрович спросил: «Мне сказали, что вы хотите у меня работать. Это правда?» Я ответила: «Я не знаю такого артиста, который бы у вас работать не хотел». И он пригласил меня на роль 16-летней школьницы в экспериментальную постановку Сергея Юрского «Фантазии Фарятьева». Я встала со стула и сказала своим басом: «Георгий Александрович, я похожа на школьницу?»— «Нет, не похожи, но там нужна именно такая».
Он был гений, всегда говорил: «Режиссура в театре — это распределение ролей». Это правда. У автора было написано: «Входит худенькая 16-летняя девочка». И выходила большая я — вымытое лицо, белые ресницы, короткая школьная форма, бас. Грим был один — чистая голова. Миша Козаков потом говорил мне: «Как я ненавидел тебя весь спектакль, и как я тебя полюбил в конце».
Актрису с широким диапазоном из меня сделал Товстоногов. Он говорил: «Как сыграет эту роль Шарко, мне понятно, а как Крючкова — непонятно. Давайте дадим эту роль Крючковой». У него способ проверки был очень простой — он давал роль. Провалил? Ходи по заднику. А если ты справился с ролью, начинал тебя развивать.
После 16-летней школьницы он дал мне роль 36-летней старой девы в спектакле «Дом на песке» по пьесе Ибрагимбекова. Потом была главная роль в спектакле «Молодая хозяйка Нискавуори» в сложнейшей пьесе финского классика Хеллы Вуолийоки. Рядом со мной, 26-летней девочкой, весь спектакль не покидавшей сцену, был народный артист СССР Кирилл Лавров. И его роль была в три раза меньше моей.
Потом вдруг ни с того ни с сего Товстоногов назначил меня на роль Купавиной в «Волках и овцах». Это было что-то страшное. Я перестала ходить на репетиции, не понимала, как играть эту бесцветную дуру. Мучилась, просила, чтобы он дал мне хотя бы второй состав. Он стоял на своем крепко, однажды в гардеробе, после репетиции столкнулся со мной и спросил: «Что происходит?». Я говорю: «Не понимаю ее логики». Он ответил: «Какая еще логика? У нее такая логика, что нет никакой логики». И вышел, хлопнув дверью.
И я вдруг поняла, что зря искала логику у Купавиной. Я долго не могла найти легкости, но, когда на меня надели шляпку, завязали под подбородком два розовых бантика, поставили мушку на щечку, затянули в корсет, дали зонтик и Товстоногов попросил меня почти после каждой фразы звонко смеяться, вдруг роль покатилась! Именно за Купавину он подал мои документы на звание заслуженной артистки. Он не подавал на звания, потому что подошла чья-то очередь. Нет, надо было сыграть роль на определенном уровне.
— Мхатовцы вас опекали и вели себя благородно, а как приняли коллеги по БДТ?
— Я была женой Юрия Векслера, которого очень уважал Георгий Александрович. А потом он принял меня в свою команду. Никакой дедовщины в БДТ не было. Вот сейчас любят говорить: «Артист с тяжелым характером». Не бывает тяжелого характера. Характер или есть, или его нет. Без характера артиста не получится. Характер не имел никакого отношения к профессии, потому что мы приходили работать.
Это были артисты, которые могли выразить то, что Товстоногову было необходимо. И у него было то, что в современном театре исчезло напрочь, — ансамбль. Как дирижер прекрасного оркестра, он выстраивал спектакль, где была слышна партия каждого. Ансамбль по-французски означает: «вместе». А сейчас каждый артист хочет урвать кусок славы и сорвать аплодисменты, как медведь в зоопарке.
— Что вы чувствовали после смерти своего режиссера?
— После смерти Георгия Александровича я сыграла всего три роли за 23 года, и все — в спектаклях приглашенных режиссеров. В театре не любят независимых людей. Любой начальник не любит. И если бы я была просто артисткой театра, наверное, меня бы стерли с лица земли, но Бог дал мне другие способности.
Надо сказать, что изначально в детстве я мечтала быть филологом. Хотела поступить в аспирантуру, учить студентов, писать научные работы. Чем я сейчас и занимаюсь — выступаю с большими поэтическими программами, которые делаю в тесном сотрудничестве со специалистами по тому или иному поэту. С 18 лет я занимаюсь поэзией, ее люблю, читаю ночами напролет. Могу плакать, когда меня обижают, и при этом читать стихи.
— Ваши поэтические программы сегодня очень востребованы. Так было всегда?
— Когда я начинала, мне говорили: «Зачем тебе это надо? Никто на это ходить не будет». Но я почему-то была убеждена, что рано или поздно зритель откликнется. Сердце человеческое живое, оно не меняется. Людям поэзия понадобится. Ни один человек без любви жить не может, какой бы он ни был.
Когда моему младшему сыну было пять лет, мы с ним пошли в Малый зал нашей филармонии, взять ему детский абонемент. Там я встретила режиссера Ирину Альбертовну Смукул, которая меня спросила: «Светочка, а вы читаете стихи?». Я ответила: «Конечно!» — «А кого?» — «Много кого: Баратынский, Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Бунин, Бродский, Самойлов, Цветаева, Ахматова, Петровых». Она предложила почитать у них. Я согласилась и только дома поняла, в какую авантюру ввязалась. Тем не менее 19 ноября 1995 года я первый раз в жизни вышла на сцену филармонии и читала программу «Два века русской поэзии».
— Раскройте, пожалуйста, секрет: как можно запомнить столько стихотворений?
— А я даже не делаю вид, что у меня хорошая память. Всё записываю. Пишу большими буквами тексты, и каждая программа у меня в своей папке. Я выделяю какие-то строки жирными буквами, чтобы от волнения не забыть. Отмечаю, когда сесть, когда встать. Я — отличница. Не просто читаю стихи, а всегда предваряю их какими-то рассказами, чтобы зрителю было интересно. У каждого вечера своя партитура, не одна и та же.
Мне очень не нравится, что сегодня многие артисты, вдруг поняв, что за стихи стали платить, выходят, отбарабанят два стихотворения, и, кроме слов, ничего за этим не чувствуется. Зачем он взял этот стих? Про что он читает? Любой другой человек может это прочесть по книжке. Но если ты с чем-то выходишь, должно быть ощущение, что ты про это понял больше, чем остальные.
— Вы определили для себя границы только ХХ веком. Может стать героем вашей программы кто-нибудь из современных поэтов?
— Мой круг поэтов уже очерчен, дай Бог разобраться с этим. У меня четыре программы по Ахматовой и четыре — по Цветаевой. Программа пушкинская «Я вас любил», мандельштамовская «В разноголосице девического хора», Окуджава «Не стараясь угодить...», где есть стихи его друзей: Володина, Самойлова, Галича. Есть большая лермонтовская программа в двух отделениях. Программа «Поэтический Петербург», Марии Петровых «Приди от боли отогреться...». И каждый год я делаю программу о юбилярах текущего года, поскольку это наша культура и наш язык.
— Театр Светланы Крючковой, существующий внутри БДТ, похож на Ватикан — это государство в государстве.
— Точно, так и есть.
— А каково одному государству существовать в другом?
— Я привыкла, что меня не очень сильно любят. Когда был жив Георгий Александрович, он никогда не давал в обиду своих артистов. Самым главным была работа. Он говорил: «Если вам кто-то не нравится, не ходите к нему чай пить». Как только его не стало — началось. Я в театр прихожу, как учил меня Кторов, только по делу. Дали роль — прихожу, репетирую, играю и ухожу домой. Не дали роль — не прихожу.
Не тусуюсь в театре, у меня очень много работы. Дома ждут дети, внуки. Я стараюсь не концентрироваться на негативных вещах и даже туда не погружаться. Но я аккуратно всегда даю понять: «Не втягивайте меня, пожалуйста, в ваши игры». В театре любят делиться на группы. Я не группа. Я одиночка. Государство в государстве, как вы точно заметили, Ватикан.
— Летом вам исполнится 70 лет. Как планируете праздновать юбилей?
— Как раз сейчас я занята серьезной подготовкой. Юбилейный вечер пройдет на сцене БДТ 22 июня — в день моего рождения, а 24 июня я встречусь с московской публикой на новой для себя площадке, в концертном зале «Зарядье».
Помимо этого, сейчас ведутся переговоры о том, чтобы летом вывезти в Москву на гастроли два спектакля режиссера Романа Мархолиа, которые идут сегодня в БДТ. Я говорю об «Игроке» Достоевского, в котором я играю сразу две роли: Бабуленьку и Крупье. Этот спектакль авангарден по форме, при этом мы не переиначивали текст Достоевского, не позволяли никаких вставок от себя. Он идет на аншлагах, и, что мне особенно приятно, зрители приезжают на него из других городов и смотрят по несколько раз.
Кроме того, мне хотелось бы привезти свою недавнюю работу — спектакль «Жизнь впереди» по роману Эмиля Ажара, в котором я сыграла роль мадам Розы. Об этой роли я мечтала давно, и мне кажется, что я раскрылась совершенно в другом качестве не только для других, но и для самой себя. Ведь на самом деле мы не знаем, какие мы. Мы можем представлять, как бы мы повели себя в тех или иных обстоятельствах, но при внезапно нахлынувших чувствах наши проявления могут быть непредсказуемы...
Алла Шевелeва
