1994 год. Президентом республики Крым становится бывший следователь прокуратуры Олег Носков, пытающийся вернуть полуостров в состав России.
У Носкова нет опыта ведения государственных дел, и слабостью власти пользуется мафия. Впереди приватизация здравниц Южного берега Крыма.
В драку за лакомые куски вступает крупная банковская структура России.
В основе сюжета — реальные события, участником которых был сам автор (в книге — Яшин, советник президента Крыма).
СЕРИЯ 9
1994-Й ГОД, ЯНВАРЬ-ФЕВРАЛЬ
Брагину доложили, что клиент созрел. Кооператор Станислав Сергеевич Соколов готов был принять любые условия, только бы остаться в живых. Он уже вырыл себе могилу и теперь сидел на краю, обхватив руками голову. А те, кто им сейчас занимался, просматривали какие-то документы.
Максим натянул на лицо маску и вышел из БМВ-750. Ему протянули бумаги. Он не стал смотреть.
— Вы юристы или кто? Докладывайте.
Один из нотариусов доложил:
— Все свидетельства о купле-продаже квартиры подписаны товарищем собственноручно. Сделка юридически чистая. Можете не сомневаться, Максим Петрович.
Брагин жестом подозвал одного из своих ребят. Кивнул на Соколова.
— Как он? Морально готов?
— Готов, — ответили ему.
Максим подошел к Станиславу Сергеевичу и потребовал, чтобы тот поднял голову. Соколов подчинился.
— Не расстраивайся, — сказал ему Брагин. – Самое страшное позади. Будешь жить, пойдешь домой, к жене. Тебя отвезут. Кстати, а чем у тебя жена занимается?
— На фабрике работает, — голос кооператора звучал едва слышно.
— Не понял, — повысил голос Брагин. – На какой фабрике? Кем?
— Она бухгалтер на кондитерской фабрике, — пробормотал Соколов.
Максим задумался. А кооператора била мелкая дрожь. Он догадался, что его жену теперь тоже ждут испытания. По знаку Брагина ему дали мобильный телефон.
— Звони жене. Скажи, что продаем тебя.
— Как продаем? Кому? – тихо спросил Станислав Сергеевич.
— Ты чего придуриваешься?
— За сколько? – спросил Соколов.
— А сколько ты стоишь? – спросил Максим.
Кооператор оглядел себя. Его костюм был весь мокрый. Когда он рыл могилу, ребята Брагина мочились на него.
Он еле слышно выговорил:
— Я уже ничего не стою.
— Скажи жене, что тебя оценили, как новые «жигули».
— У нее нет таких денег.
— Пусть родственники, коллеги скинутся.
Станислав Сергеевич покачал безнадежно головой.
— Она не соберет таких денег.
Не сказав больше ни слова, Брагин сел в БМВ и укатил. А его ребята снова занялись кооператором. Через пять минут он уже говорил с женой и повторял то, что ему подсказывали.
Жена обзвонила родственников и друзей. Те обещали помочь. Но собиралась примерно треть нужной суммы. А время летело, срок ультиматума бандитов таял. И тогда жена пошла к директору фабрики. Тот сказал: «Ты же знаешь, денег на счету – кот наплакал. Давай попробуем устроить складчину. Объявили по предприятию – сдавайте кто сколько сможет.
Бандиты приехали за деньгами прямо на фабрику. Они были уверены, что никто из двух сотен рабочих и служащих не решится позвонить в милицию. Так и произошло. Люди думали: если бандиты никого не боятся, значит, милиция с ними заодно. И в этом была своя логика.
Директор фабрики выложил свои сбережения — триста тысяч. Остальные начали обзванивать родных и друзей. Те привозили, кто сколько мог. Но возникла новая проблема. Бандиты отказывались принимать мелкие купюры. Мол, им это западло. А был уже поздний вечер, банки уже не работали. Работники фабрики бегали по магазинам, меняли. Это была массовая беготня и нервотрепка.
Только когда бандиты уехали с деньгами, директор фабрики позвонил Кузьмину, с которым был знаком со времен комсомольской юности. И чуть не плача от злости и бессилия, рассказал, как все было.
— Погоди, я сейчас позвоню Валебному, — отозвался Федор Федорович. – Не отключайся, побудь на проводе. Ты будешь слышать наш разговор.
— Не надо, — слабым голосом проговорил директор фабрики. – Ничем Валебный не поможет.
— Побудь на проводе, — приказал Кузьмин.
Он набрал номер Валебного и включил громкую связь.
— Слушаю, Федор Федорович, — пробасил Валебный.
— Ты знаешь, что у тебя целый день творилось на кондитерской фабрике? – строго спросил Кузьмин.
— Кондитерская фабрика – не моя епархия, — отозвался генерал.
— Там бандиты целый день ставили двести человек на уши, выбивали деньги, а ты не знаешь?
— Не было сигнала, Федор Федорович.
Кузьмин зашелся от гнева.
-Ты провалишь мне выборы. Эти двести человек теперь проголосуют за Носкова. А еще все их родственники, друзья и знакомые. Это будет человек шестьсот. Шестьсот голосов – как корова языком слизнула. Быстро исправляй ситуацию!
— Будет сделано, Федор Федорович! – заверил Валебный. – Судя по наглости, это Брагин, его работа.
— Ну, так бери его тепленьким!
— Так просто его не возьмешь. Прямых улик против него, как правило, нет, а свидетели молчат.
— Ты ж только что сказал, что будет сделано!
— Будем работать, — туманно пообещал генерал.
Кузьмин с треском бросил трубку на рычаг и несколько секунд размышлял, что сказать директору фабрики. Тот подал голос первым.
— Насчет шестисот голосов вы правы, Федор Федорович, хотя не совсем. Вы не посчитали мой голос.
И положил трубку. «Обнаглели, — подумал Кузьмин. – Все обнаглели».
Носков мотался на своем «запорожце» по Крыму, выступал перед избирателями. Компания велась по принципу: сердце к сердцу, глаза в глаза. Всюду его сопровождали Яшин и охранник Сережа.
Через неделю вернулись в Симферополь, отоспались и продолжили предвыборную гонку в столице республики. Здесь чаще всего передвигались пешком.
— Ребята, не знаю, как вам, а мне зверски хочется есть, — объявил Носков.
Он внимательно посмотрел на Сережу и добавил:
— А тебе, Сережа, пора выпить пивка. Что-то ты мне сегодня не нравишься.
— День рождения деверя отмечали, Олег Степанович, — начал оправдываться охранник.
— Никак не могу запомнить, кто деверь, кто — золовка, — заметил Носков.
— Брат жены и сестра мужа, — подсказал Яшин.
— Зато я вижу, что за нами хвост, — пробормотал Носков. – Нас пасут, а значит, в перспективе будут либо покупать, либо убивать.
Сережа позволил себе пошутить:
— Вам-то что больше нравится?
— Узнаю похмельный юмор, — хихикнул Носков. – Ну а если на самом деле? Как будешь меня защищать? Что там у тебя в руке?
Сережа разжал кулак. На огромной растопыренной ладони лежал стартовый пистолет. Носков залился смехом.
— Зачем мне оружие? Я и так страшный, — в глазах Сережи светилось детское озорство.
Они зашли в кафе, помыли руки, причесались. Глядя в зеркало, Носков вздохнул:
— Мое лицо – мое богатство.
В зеркале отражалась входная дверь. Максим Брагин вошел и, как настоящий русский мужик, направился к унитазу на ходу расстегивая ширинку. Носков напряженно всматривался. Силился вспомнить, где он видел этого типа. Ведь видел же! Но где? Когда?
— Ну и шкаф у тебя, Олег Степаныч, — отметил Брагин, опорожнив пузырь и застегивая ширинку. – Он у тебя профи или кто?
— Вообще-то он экскаваторщик, — ответил Носков. — А ты кто?
Брагин подошел вплотную.
— Я – тот, кто не помнит зла.
Теперь Носков узнал его. Не мог не узнать, хотя прошло немало лет, и Брагин очень изменился.
— Надо поговорить, — было заметно, что Брагин волнуется.
Появление Брагина вызвало в кафе переполох. По знаку администратора обслуживать столик бросились сразу трое официантов. В момент стол был уставлен блюдами и напитками.
— Познакомься, Андрей Васильевич, — сказал Носков. — Мы, простые граждане, должны знать героев нашего времени. Это знаменитый Брага. Ты наверняка о нем читал, а еще больше слышал. А он вон, оказывается, какой. Совсем не страшный. Видишь, как хвостом виляет, ласкается. Но будь осторожен. Если не угодим, может и укусить.
Яшин во все глаза разглядывал Брагина. Так вот он какой, «крестник» Носкова. Действительно, ничего отталкивающего. Даже симпатичный. Правда, холодный, надменный. Ну и что? А начальники у нас разве не такие? А он как никак тоже начальник. Криминальный авторитет.
— Что тебе надо? – тихо спросил Носков.
— Времена изменились, — философски произнес Брагин.
— Ну и что дальше?
— Люди тоже очень резко изменились.
Носков молчал, ждал, что Брагин дальше скажет. Но тот примолк.
— Ну, дальше? Дальше что? – подогнал его Носков
— Знаешь, как говорил московский митрополит Филарет? – ответил Брагин. — Низко преступление, а человек достоин сожаления. Мне надоела эта кутерьма, Степаныч. Я хочу заниматься нормальным бизнесом. У меня жена, сын — нормальная семья. Я даже курить бросил, чтобы не подавать пацану дурной пример. Помоги мне, и я помогу тебе. А кто старое помянет… Я говорю, у меня нет на тебя зла. Ты делал свое дело. В какой-то степени ты мне даже помог. Не знаю, как бы сложилась жизнь, если бы не тот случай. Я отбыл свое, заплатил сполна.
— Ну, да. И за последние два года отправил на тот свет человек двадцать, не меньше. Или больше? Сколько конкурентов ты отстрелял, агнец невинный?
— Так разве ж то люди, Степаныч? – отозвался Брагин. – Мне милиция спасибо должна сказать.
— А сколько невинных людей при этом пострадало?
Брагин развел руками.
— Ну, это неизбежные издержки. В какой работе их нет?
— Работе, — передразнил Носков. – Ладно, что я, по-твоему, должен для тебя сделать? Амнистию выдать? Индульгенцию?
— Когда придешь к власти — а ты придешь, — сказал Брагин, — дай моему человеку должность советника по экономике. Внештатного советника, зарплата мне, как сам понимаешь, ни к чему.
Носков кивнул.
— Замысел понятен. С корочками ты все сам возьмешь.
Брагин продолжал:
— Я за тобой уже неделю хожу. И, между прочим, не один. По-моему, тебя еще кое-кто пасет. Либо Безпека, либо УНСО, либо и то и другое в одном флаконе. Тебя экскаваторщик Сережа не убережет.
Носков повернулся к Яшину:
— Везет тебе, Андрей Васильевич. – Такой базар слышишь. А теперь отсядь, пожалуйста, за соседний столик. И ты, Сережа, тоже отсядь. Ни к чему вам слышать, чем наше толковище закончится.
Когда Яшин и Сережа пересели, Носков сказал Брагину:
— Знаешь, дружище, ты меня в тупик поставил.
Брагин заерзал. Решил, что бывший следователь клюнул на его наживку.
— Степаныч, да мы с тобой всех будем держать вот так, — он показал внушительного размера кулак. Мы и Безпеку и УНСО вышвырнем отсюда. Под ними земля гореть будет. И налоги будут выплачиваться в срок и безо всякой утайки. Ты знаешь, семьдесят процентов бизнеса подо мной. Мы тебе особый президентский фонд создадим. Праправнукам хватит. Говорят, чтобы стать друзьями, людям надо как следует поссориться. Но мы с тобой и не ссорились особо. Ну, взял ты меня этим приемом, «коготь орла». Ну, подержал за личико. Так это все – тьфу. Забыто! У нас такие перспективы. Ты этого Сережу отправь обратно на его экскаватор. А тебя будут сопровождать мои ребята. У меня половина – из ментов, а половина – из офицеров. Ни одного блатного. Если себя не жалеешь, хоть о семье подумай. Я найду для тебя до выборов приличное и в то же время скромное место. А потом мы тебе президентскую резиденцию отгрохаем. На манер американского Белого дома. Кравчук лопнет от зависти.
— Погоди, — остановил его Носков. – Ты меня не так понял. Я попросил ребят отсесть, чтобы ты потом с ними счеты не сводил, как со свидетелями своего позора. Не будет у тебя корочек советника. И всего, что ты так красочно нарисовал, тоже не будет. Ты прав, времена изменились. А люди изменились еще больше. Но не до такой же степени, чтобы я, бывший важняк, а в перспективе президент, спутался с тобой, рэкетиром и убийцей. Тебе столько уже сошло с рук, что ты потерял всякое чувство реальности. Но я возвращаю тебя на землю.
Лицо у Брагина покрылось красными пятнами. Он просипел:
— Какой у тебя рост?
Носков рассмеялся:
— А ты, однако, не привык слышать «нет». Гроб, что ли, хочешь мне заказать?
Брагин тяжело дышал. Носков потрепал его по плечу.
— Ну-ну, не надо так возбуждаться.
Сев в джип, где была оборудована система спутниковой связи, Брагин набрал какой-то номер и сказал собеседнику на другом конце провода:
— Игорь, привет, это я. Он отказался.
Выслушав ответ, рявкнул:
— Завтра же займешься им, как договаривались. А его девчонкой займется Денис. Повторяю для непонятливых: Носков должен быть наш, независимо от того, выиграет он выборы или не выиграет. В случае успеха у тебя будет новый БМВ и новая квартира. Ты это сделаешь, понял! Как там гласит древняя мудрость? Всегда есть сила сильнее силы и хитрость – сильнее хитрости.
Брагин отключил мобильную связь и сказал самому себе:
— Он будет мой или его вообще не будет.
