Хотя я тогда и видел своего нечаянного крёстного, но запомнить не мог ввиду крайне незначительного возраста.
Шумный и громкоголосый в компаниях, Александр Зиновьевич Богатырёв, вломившись в нашу обитель в Трубниковском, как обычно зычно, обратился к родительским гостям: «Вы чего это так разгалделись?! Володьке спать не даёте!» Тише в комнате не стало, зато стало ясно, как назвать дитя, уже месяц как появившееся на свет, но пока не обрётшее имени. «Как это мы раньше не сообразили», – посмеялись, по их рассказам, мои родители, которым до того никак не удавалось столковаться на этот предмет. И на следующий день отправились оформлять мою метрику.
Александр Богатырев. РГАЛИ
Грузный и невысокий, Богатырёв впоследствии всегда своим появлением привносил карнавальность, лёгкость, позитивную, хотя порой и грубоватую, энергию. Любил обставлять это как сюрприз.
Как это, к примеру, произошло в подмосковном посёлке, где мы снимали дачу. Ранним летним утром, в выходной, всех обитателей домика поднял жуткий вопль: одетый в светлый лёгкий костюм мужчина сотрясал руками калитку, исторгая некие слова, которых мне прежде слышать не доводилось. Это был Александр Зиновьевич, решивший поутру сделать очередной сюрприз своим приятелям — моим родителям. И, как я теперь понимаю, призывавший их как можно скорее встать и заняться делом, то есть общением с ним, благо у него есть немало новых историй.
«А ты знаешь, Шура, как я стал директором у Таирова? – с хитрой улыбкой обратился он к отцу во время одного из застолий. – Нет? Да я их с его Коонен горячим супом накормил». И дальше поведал историю, которую я запомнил фрагментарно, но много лет спустя нашёл её изложение в воспоминаниях актёра Камерного театра Юлия Хмельницкого. Тогда, за столом, я впервые услышал выражение «большой драп» и не понял его. А ведь речь шла о панической эвакуации из Москвы в середине октября 41-го, о воцарившейся на несколько дней неразберихе.
Таиров и его муза Алиса Коонен
В числе других столичных театров Камерному под руководством Александра Яковлевича Таирова было предписано срочно эвакуироваться. Соответствующие документы и финансовые средства были получены директором этого коллектива. Но когда актёры прибыли на Казанский вокзал, оказалось, что всем полученным этот директор воспользовался для устройства стремительного собственного отъезда вместе с роднёй. К тому же он не обеспечил доставку на вокзал театрального имущества – декораций и костюмов.
И здесь проявились дипломатические и организаторские способности Александра Зиновьевича, который служил в театре режиссёром. Используя всё своё обаяние и присущее ему чувство юмора, он смог договориться с недавно назначенным директором Театра Революции Владимиром Михайловичем Млечиным, известным критиком-театроведом, чтобы коллеги-актёры, потеснившись, отдали часть мест таировцам. Ехать на Восток пришлось в стылом вагоне электрички, прицепленном к поезду. И Богатырёв взял на себя все заботы о налаживании более или менее приемлемого быта. На остановках бегал к начальнику поезда и буквально брал его за грудки, требуя обеспечить людей хоть каким-то питанием.
Актёрско-режиссёрские способности делали его образ напористого и страшного хама весьма убедительным. Помогал ему в меру сил и интеллигентный Млечин. Зашуганный начальник поезда связывался со станционными буфетами и ресторанами, и на остановках в пунктах общепита артистов ждали пшённый суп и каша.
Юлий Хмельницкий
Александр Зиновьевич, очень подвижный при всей своей тучности, обаятельный, общительный, с редким чувством юмора, был в наших условиях просто незаменим, – вспоминает Хмельницкий. – Его искренне все полюбили – он умел и успокоить, и развеять мрачное настроение, легко и даже весело найти выход из сложного положения. Алиса Георгиевна и Александр Яковлевич очень к нему привязались. В противоположность ему они в создавшейся ситуации оказались поразительно беспомощными, беззащитными.
«Наш великий Таиров и его супруга – прима театра Алиса Коонен не всегда выходили во время остановок, – рассказывал Богатырёв. – Так они и сидели, дрожа от холода. И как-то раз во время стоянки я притащил им целую кастрюлю горячего пшённого супа. Они были очень мне признательны, хоть согрелись немного. А вскоре, на другой станции я нос к носу столкнулся с нашим пропавшим директором. Тот попросту боялся предстать пред глаза Таирову, просил меня прежде переговорить. Время отправки было неизвестно, дорога была каждая минута. Я влетел в вагон, выпалил, что вот, мол, директор наш обнаружился, готов влиться в коллектив».
Вот как увидел эту сценку со стороны актёр труппы:
«Услышав это, Александр Яковлевич побагровел, весь затрясся, с трудом выговаривая слова, произнёс: “Если… он посмеет… сюда войти… я ему… я ему… я ему дам по морде”. И жестом показал, как он это сделает. Человек высокой культуры, интеллигент до мозга костей и вдруг… даже не по физиономии, а просто… по морде! По одному этому можно было судить, как Таиров был взбешён, оскорблён постыдным, как он квалифицировал, “предательским бегством руководителя театра”. Тот, конечно, не рискнул появиться не только в нашем вагоне, но даже в этом поезде, и Таиров не осуществил своей угрозы. Больше мы не видели нашего директора и ничего о нём не слышали».
Сразу после этого случая Таиров обратился в Москву с письмом, в котором изложил суть событий и просил утвердить на пост директора вашего покорного слугу, – вспоминал Богатырёв, разливая вино по бокалам. – Так я стал директором Камерного, последним, к сожалению. И вот до сих пор себя спрашиваю: не кастрюлька ли с супом стала тому причиной?..
Знаменитый Камерный театр
Читать Часть 2
Владимир Житомирский
