Тем летом я вступил в орден босых ступней. Мы с Тошей видели, как его старшая сестра Санечка моет ноги в тазу, положенном на поверхность реки, ожидая, что она вот-вот всё же в него встанет, чтобы, в сущности, пойти по воде.
Это я, конечно, надумываю постфактум, уже сейчас, обращая взор в прошлое. Тогда я сам не мог такое помыслить, потому что у меня не было такого материала для мысли в голове. А Тоша не мог даже не только в силу возраста (ему, как и мне, шёл четвёртый год), но и по факту принадлежности к иной культуре: он был японцем.
Его звали Тосиро – в честь актёра Тосиро Мифунэ, о котором я тогда тоже ничего не знал. Мы решили, что он будет «Тоша».
Сестру его, как вы понимаете, тоже обозвал «Санечкой» я. Мне казалось, что в этом имени разлита нежность, которой мне тогда так не хватало. Хотя я, как и почти всякий ребёнок, находился под родительским куполом и невзгоды, как правило, решались сами по себе, не требуя от меня проявлений воли.
А звали её по-настоящему Су. Я даже полагаю сейчас, что это было сокращение от Судзуки. Хотя нет, я опошляю. Я просто вспомнил, что их отец ездил на машине марки «Suzuki». Наверное, когда приезжаешь в другую страну, хочется по максимуму обставить всё вокруг себя как дома, и поэтому покупаешь машину, произведённую в твоей стране – да ещё и названную как твоя собственная дочь. Имя Судзуки ведь популярно в Японии приблизительно так же, как имя Саша в России. Так что здесь нет даже никакой особенной натяжки. Всё логично, но...
Но она была просто Су. И в тазу она мыла не ноги. Она ногами мыла бельё. Согласен. Необычно. Вот я тогда и не понял. А Тоша не умел сказать.
Так мы и придумали орден босых ступней. И стали набирать единомышленников, ходя по проулкам нашей деревни. Мы записывали в них всех тех людей, кто, как и мы, ходил по земле без обуви. Их было не так много. Мы не понимали, почему, ведь это так удобно и приятно. За исключением тех часов, когда солнце накаляет асфальт и приходится передвигаться прыжками из тенька в тенёк, предварительно смочив ноги в реке вслед за Су.
Воспоминание о Су тоже потом отзовётся в моих сценарных начинаниях. Одна из моих штудийно-вгиковских эпопей начинается именно с такой предпосылки: маленький мальчик видит, как девушка ходит по воде. Я, правда, убрал оттуда этнический аспект, сразу добавил мелодраматический и, конечно, окутал всё это алкоголизмом разведённых родителей на почве слома семейных связей.
Рассказать хочу не об этом.
С Тошей мы всюду ходили босиком, но довольно скоро нам наскучило пространство деревни и мы стали выглядывать за её пределы. Напомню, нам было слегка за три года. Мы выходили практически на трассу, где машины носятся под сто километров в час. И мы шли по песку на обочине вдоль дороги, чтобы попасть на небольшой ипподром.
Там часто проходили соревнования. Люди на лошадях прыгали через барьеры, а на их головах сидели каски, пришпиленные тугими ремешками. Тоше очень нравились лошади, он прямо взбрыкивал при их виде. Пару раз я даже видел, как у него изо рта текут слюни. В том числе пузырями из уголков рта. Меня же лошади абсолютно не заводили, несмотря на то что по легенде мой род ведёт свою историю от конюхов, убиравших сено в стойлах буланых коней.
Ну, вот так. Мне, кстати, до сих пор сложно представить, что в Японии бывают лошади. Такое ощущение, что они могут там существовать только в виде закуски к овощному рагу.
Я по большей части скучал, и по большому счёту мне нравился лишь тот факт, что мы находимся на стадионе. На трибуне можно сидеть, можно ходить по лестнице, можно стоять у заборчика, за которым начинается арена. Есть что-то чарующее в архитектуре стадиона, особенно если он небольшой, а над трибуной есть крыша из полупрозрачного, изогнутого листа пластика.
Но всё изменилось, когда я увидел, как в перерыве между соревнованиями работник вывел выгулять по арене ослика.
В этот момент у меня реально дрогнуло сердце.
Я до сих пор не знаю, почему.
Сценариев я об этом не писал.
У него были разлапистые уши, похожие на листы лопуха, в которые я тогда любил прыгать, каждый раз забывая, что где-то под ними прячется крапива. Ох бедная моя попа...
Он был серенький, но в хорошем смысле. Не как принято говорить, не как принято в стереотипе – «серая мышка», «серость», «серая масса». Нет, и не «50 оттенков серого». По поводу первого говорите с мегаломанами, по поводу второго – вероятнее всего, даже не с посетителями магазина «Молодая гвардия», а с зоофилами...
Нет, серый – как цвет благородства, цвет отваги, цвет тихой миссии, тихой дуэли... Цвет молчания, в которое погружаешься, ходя по опустевшему стадиону после окончания соревнований, когда поочерёдно гаснут все огни, в жилых домах ложатся спать, смолкает гул автомобилей и слышно, как закрывают ларёк, в котором продают дыни...
Тоша бил меня по плечу, выводя из задумчивости, и мы возвращались домой.
Боже, какой я был идиот! Я путал его с казахом, потому что посматривал, бывало, по телику «Степные игры». Японцы никогда не были кочевниками. Конечно, он воспринял лошадь скорее как божественный символ. Это архетип. Он есть у Куросавы, и он есть у Тарковского.
Кстати, его отец был инженером летательных аппаратов. Он работал как раз на тех ангарах в Кубинке, про которые я рассказывал в одном из прошлых текстов. Я это знаю сейчас – в смысле понимаю природу этих необычных знакомств. Тогда я не задумывался, не удивлялся.
Сейчас я вижу временами, как причудливо плетётся узор судьбы. Мой отец, в казино заимевший дружбу с парочкой пилотов и тем получив проходку в ангары, однажды встретил японца, который только приехал с родины и теперь искал жильё, и мой отец порекомендовал ему дом в нашей деревеньке.
Как не удивляться!
Глеб Буланников
