В Мариинском театре состоялась премьера «Лолиты» Родиона Щедрина. Постановкой оперы по роману Набокова театр завершил составление полного собрания оперных сочинений живого классика. За дирижерским пультом был Валерий Гергиев, в ложе «Д» — автор.
Опера написана в 1992 году: Мстислав Ростропович искал новое сочинение для Парижской оперы и убедил Щедрина, что «Лолита» — правильный сюжет. От сорвавшегося из-за сложностей с копирайтом проекта остался жанровый подзаголовок: grand opera. Впервые «Лолиту» исполнили в 1994-м в Стокгольме по-шведски, а первый спектакль на русском, оригинальном языке либретто, был показан в 2003 году в Перми. Мариинская «Лолита» перенесена из Пражской национальной оперы, где премьера прошла в октябре 2019 года. Версия режиссера Славы Даубнеровой и художника Бориса Кудлички так понравилась Щедрину, что он пригласил в Прагу на спектакль Валерия Гергиева и, видимо, убедил, что хорошая вещь, надо брать. Спустя четыре месяца постановку воспроизвели в Петербурге, позаимствовав из Праги заодно и квартет главных героев.
Родион Щедрин никогда не боялся работать с шедеврами русской литературы, у него есть балеты «Анна Каренина» и «Чайка», оперы «Мертвые души», «Очарованный странник» и «Левша». «Лолита» в этом ряду выделяется: не XIX, а XX век, действие происходит в Америке и содержание совсем не для школьной программы — растление, изнасилование, убийство. Щедрин выступает не просто как «внимательный читатель», которого так часто поминал Набоков, но читатель, относящийся к роману горячо и пристрастно. Его Гумберт Гумберт то напрямую обращается к слушателю, то переходит в «третье лицо»: сцены оперы оказываются страницами его «исповеди», и, как и в романе, мы с первых нот знаем, что главный герой — убийца и обречен на казнь. Вставки, придуманные либреттистом,— жутковато-смешные видео с курлыкающим женским дуэтом, рекламирующим презервативы, замки, сигареты Quilty Taste, которые создают своеобразный китчевый синопсис сюжета.
Главное, в чем Щедрин расходится с Набоковым,— это наличие морали и катарсиса. В оперу введены мужской и «детский» хоры (кавычки образовались вследствие грифа «18+» — вместо хора мальчиков в Мариинке поют совершеннолетние вокалистки). Первый — присяжные, но еще и «греческий хор». В ключевые моменты действия он заполняет сцену, осуждает, выносит вердикт Гумберту: «Мразь». Второй — компания «лолит небесных», безгрешных и безмятежных, поющих латинские молитвы Богоматери. В финале оперы оба хора оказываются на сцене, их голоса сливаются в апофеозе-колыбельной, баюкающей мученицу Лолиту и ее кающегося мучителя. «Грех мой», многократно повторенное в партии Гумберта, совершенно вытесняет «огонь моих чресел». Словом, тут все как-то более четко и просто, чем в набоковской «затейливой прозе».
Если либретто Щедрина отличают драматургическая острота и яркое ритмическое чувство, то музыка «Лолиты» смущает своей монотонностью и герметичностью. Ждешь набоковианского остроумия и игры, получаешь же суровую медленную «современную музыку» без всяких подсказок и поблажек для слуха. Вся музыкальная ткань оперы подчинена каким-то не очень проницаемым для слуха законам. Мы слышим сквозные темы, но не чувствуем их семантики, а мелодическое строение вокальных партий только приблизительно соотносится с логикой речи.
Музыкальный текст оперы требует напряжения и преодоления, зато театральная сторона нового спектакля по-настоящему захватывает. Бесконечные повороты сценического круга, на котором в первом действии выстроен дом Шарлотты Гейз, а во втором — мотель с трейлерами, передает тошнотворную маету скитаний Гумберта и Лолиты. Декорация-инсталляция, где все — от бензоколонки и автомобиля до плиты и одеяла — настоящее, служит сценой, на которой история погубленной девочки разыгрывается с будничной достоверностью, перерастающей в сюрреалистическую жуть. Певцы на премьере выступили с замечательной отвагой и уверенностью как в актерском, так и в вокальном плане: кроме квартета главных героев Пелагеи Куренной (Лолита), Петра Соколова (Гумберт), Дарьи Росицкой (Шарлотта) и Алеша Брисцейна (Куилти), отметим Злату Булычеву в гротескной партии учительницы.
Думая о том, как Мариинский театр расширяет свой репертуар в этом сезоне, понимаешь, что здесь к зрителю предъявляют высокие требования. Приходи в оперу не развлекаться и получать удовольствие, никакого тебе бельканто, знаменитых мелодий, мишуры и блеска, шума и ярости. Зритель должен напряженно и сосредоточенно сострадать, раз за разом наблюдая надругательства над чистотой и невинностью. Предыдущая оперная премьера сезона — «Пеллеас и Мелизанда» Дебюсси. Отвлечемся от качества музыки: это тоже монотонно-декламационным языком написанная медленная и мрачная история о погубленной девочке, о фантомах психики и детских травмах. И поневоле с опаской думаешь о намеченной на апрель «Снегурочке»: недобрым словом поминая эксперименты Римского-Корсакова с мелодекламационными структурами, осознаешь, что в этой опере мы снова имеем дело с сексуально агрессивным баритоном и затравленной им сопрано — женщиной-ребенком... Вся надежда на берендеев с их бодрыми языческими обрядами, здоровыми почвенническими песнями и плясками.
Кира Немировская
