На сцене Театра Олега Табакова на Сухаревской был показан пластический спектакль «Гроза» по мотивам одноименной пьесы Островского в постановке Ксении Михеевой и петербургского дома танца «Каннон Данс». Он открыл конкурс «Золотой маски» в номинации «Современный танец».
Конкурс в этом году основательный — представлено девять спектаклей, от сольных проектов до многолюдных театральных постановок. Если оставить за бортом лексику, то основное отличие балетного конкурса от «современного» — это современность в буквальном смысле. Обычно все спектакли-соискатели свежие, в нашем случае 2017–2018 годов рождения. В конкурсной программе лишь одно возобновление — «Минус 16» Охада Наарина. Среди сезонных новинок эта классика мирового репертуара вздымается Эверестом, тем более что балетная труппа Музтеатра Станиславского исполняет «Минус 16» с великим драйвом, подкрепленным профессиональной выучкой (с артистами серьезно поработали ассистенты израильского гуру). Помешать победе нааринской хореографии могут разве что соображения принципиальные — вроде того, что некорректно сравнивать общепризнанную вершину с холмиками местного значения. Но экспертов, кажется, это не заботит. Так, в номинацию «Хореографы» они выдвинули полдюжины «современников», поставив на одну доску выдающуюся балетмейстерскую работу Юрия Посохова в «Нурееве» с весьма скромными — по объему, задачам и изобретательности — телодвижениями танцспектаклей.
В «Грозе», например, номинантка Ксения Михеева и не тщится примерить лавры автора оригинальной хореографии, сознательно отводя ей подчиненную роль. Между тем петербургская «Гроза» со своими четырьмя номинациями — выдвинуты также Ксения Семенова (Катерина) и художник спектакля Александра Хлусова — отнюдь не аутсайдер. Там есть на что посмотреть. С неженской решимостью сценограф поместила героев в дом-клетку из металлических труб и накрыла сцену тюремной решеткой низкого качающегося потолка-неба. Хореограф Ксения Михеева обошлась двумя танцовщицами (в ролях Катерины и Варвары) и тремя танцовщиками (роли Бориса и Тихона исполняет один артист, Кабаниху изображает высокий могучий мужчина, еще один танцовщик ведет партию мелкого беса, принимающего различные ипостаси). Из пьесы Островского режиссер извлекла несколько фрагментов, звучащих в спектакле захлебывающимся шепотом, причем текст Феклуши о «судьях неправедных» в действии подкрепления не имеет, зато реплика о «жалости» Катерины к мужу стала доминантой образа героини.
В сущности, танцевальное прочтение пьесы недалеко ушло от школьной программы. Приспособленка Варвара вырастет Кабанихой — к финалу она так же, как мать (в спектакле погибшая под обломками выстроенной ею семейной крепости), приосанится и сложит ладони накрест. Слабовольный Тихон сгорбленно кутается в плащ, означающий путы традиций, и яростно, как кожу, сдирает его в аффекте протеста. Кроткая Катерина завороженно глядит в небо-решетку, нерешительно приникает к плечу забитого мужа, робко, в растяжках второй позиции и не переставая вглядываться в вожделенное небо свободы, отдается Борису, а финале омывается водой, как природа — дождем после грозы.
Однако исполненная на Малой сцене петербургской Александринки «Гроза» выглядела незаурядной. Вездесущий мелкий бес со своей гротесковой развинченностью царил в спектакле, издевательски манипулируя героями. Индустриальная металлическая клетка доминировала на сцене, выводя события за рамки семейной истории и оставляя для движения ровно столько места, чтобы тема тотального подавления личности проявлялась в каждом эпизоде спектакля. Ритм действия казался просчитанным до секунды: размеренный вначале (Ксения Михеева не побоялась отдать много времени мерной ходьбе персонажей), взвинчивался в сцене «наперсточной» игры со стаканами и становился лихорадочным в финальных кульминациях.
В Москве эти достоинства ушли в прямом смысле на задний план: металлическая конструкция, задвинутая ближе к заднику, выглядела небольшой, никого не подавляла и уж точно не препятствовала свободе движения. Новый исполнитель роли беса оказался пластичным и ловким, но не гипнотично-инфернальным. Ритм спектакля как-то просел, на первый план выползли повторы, пустоты и однообразие пластических ходов. Изменение контекста (на петербургском фестивале Open Look «Гроза» была одним из фаворитов) и ловушка чужой сцены явно сказались на представлении спектакля. Впрочем, конкурс «Маски» только начался и результаты его непредсказуемы: в уравнении современного танца слишком много неизвестных.
Татьяна Кузнецова
