Еще до рассвета 17 мая в поселке Березовка под Красноярском оперативники ворвались в частный дом и схватили четверых: Дмитрия Акимова, Ивана Пономарева, Виталия Бренделя — все 1990 года рождения, и Максима Смирнова, 1994 года. За двое суток до того молодые люди, по версии следствия, похитили трех китаянок. Вывезли в голое поле. Издевались. Затем методично нанесли удары балонником по головам. Били поочередно, втроем. Акимов остался в машине и наблюдал за происходящим. Потом тела облили бензином, подожгли.
В хакасском управлении СКР сообщили: обвинение предъявлено, вину свою арестованные признали. Двое из убийц — братья, двое из жертв — сестры, 1963 и 1970 годов рождения. Еще одна женщина — 1972 года рождения. Они нелегально работали в огромном тепличном комплексе поселка Ташебы, что кормит овощами столицу Хакасии Абакан. Внутренняя жизнь таких китайских общин абсолютно непрозрачна. Что там творится, неизвестно, но 14 мая в России был родительский день, а в ночь на 15-е компания ранее судимых молодых людей увидела китаянок, собирающих на ташебинском кладбище с могилок еду. Трое вышли из «Москвича», запихали в него женщин, «осквернявших память покойных», и помчались в поле. Утверждать, что это и есть мотив расправы, рано. Хотя, судя по утечкам из следствия в хакасскую прессу, именно столь дико дело и обстояло. Убив, они проехали 420 верст и улеглись спать в доме отца одного из них в пригороде Красноярска.
Какой ад в этих молодых головах, представить сложно. Глава МВД Хакасии Илья Ольховский в интервью хакасской прессе сказал, что имеет место хулиганский или бытовой мотив, не национальный, и вряд ли тройное убийство вызовет международный или дипломатический резонанс. Меж тем, как сообщает «Синьхуа», в Пекине официальный представитель МИД КНР Хун Лэй констатировал, что «это серьезное уголовное дело», и призвал Россию вынести убийцам суровый приговор. МИД КНР и Генконсульство КНР в Иркутске «запустили режим экстренного реагирования», в Абакан прибыла группа дипломатов.
Через сутки после того, как убийц китаянок взял угрозыск, из колонии № 19 под Иркутском, сделав подкоп, сбежал другой криминальный квартет, также замешанный в межэтническом конфликте. В 2005 году Александр Рыбаков, 1985 г.р., Юрий Прохоров, 1986 г.р., и Владимир Авдеев, 1975 г.р., зарубили штыковыми лопатами в деревне Московщина двух гастарбайтеров, которых посчитали виновными в гибели своих друзей. Примкнувший к беглецам Константин Павловец, 1988 г.р., осужден за грабеж и разбой.
В современной России действует кажущийся иррациональным закон парных случаев. Или серийности. То, над чем должно задуматься, всегда происходит в короткий промежуток времени, как минимум, дважды. Так горят — сериями — детдома, психушки, студенческие общежития. Падают самолеты. Для чего сошлись во времени и в пространстве — трех соседних сибирских регионах — криминальные сюжеты? Они похожие и разные: как начало и логическое продолжение какого-то чудовищного, пугающего процесса, что развивается если не в «народной душе» — ее, единой, и раньше-то не было, то в умонастроениях огромных масс — слободской молодежи. Тех парней, что выросли рядом с большими городами в поселках и гетто, которые заполнены теплицами, лесопилками, какими-то загадочными базами, где трудятся одни «нерусские». Тут далеко не одна ксенофобия, и эти парни, становящиеся убийцами, — не столичные скины.
В их мотивации не разобраться, если не понять, что стало с азиатской Россией. Она всегда была сырьевым придатком, но стремительней и успешней, чем другие регионы России, вписалась в мировой рынок, в мировое разделение труда — на правах ресурсодобывающей колонии. Такой статус Сибири закономерно определяет теперь все, что в ней происходит: сырьевой колонии не нужно лишнее население, и оно утекает, ей не нужны наукоемкие технологии, гуманитарные науки, сельское хозяйство — и все это стремится к исчезновению. А работников заменяют на тех, с кем проще, дешевле, которые больше и лучше работают. В Ташебе китайская община — закрытая. А в Лесосибирске сам видел, как китайцы (по отзывам местных, самые примерные прихожане) строем шли в православный храм. Чем не идеальный народ? Что за благодарный человеческий материал, в отличие от родного, матерящего власть, вечно чего-то от нее ждущего!
И реальные, и выдуманные опасности, фантомные боли юность всегда переживает остро. Тем более та, которой негде и некем работать, которая пьет или плотно сидит на «дури». Это физиология: любому взрослеющему самцу даны ощущения «его» территории, «своих» и «чужих», он должен найти баланс между агрессией и ее «тормозами». А реальность Южной Сибири дает молодым людям чисто физиологические ощущения опасности: если у порога бродит нечто чужое, оно вскоре обязательно рассядется в вашем доме. Это чувство неотвратимости подкреплено тем, что российское государство здесь отсутствует, оно ушло отсюда.
Из давних иркутских публикаций и рассказа местного оперативника складывается такая картина. Весной 2005 года в Московщине с промежутком в сорок дней нашли повешенными двух молодых людей, 21 и 17 лет, близких друзей. Один — на шнурках, оба — на коленях. Проводить расследования органы не стали, списав на суицид. Вскоре произошел третий подобный случай — с 14-летним подростком. Его нашли подвешенным к телеге на шнурке. Удалось откачать. Парень рассказал, что перед тем, как отключиться, ходил к таджикам, строившим в селе столярную мастерскую. Те ему предлагали покурить анашу, он отказался, но глотнул из протянутой ему банки странного чая, после которого у него начали гореть пятки, он шел домой, но рабочие были рядом и помогли ему снять кроссовки… Оттуда же, от таджиков, возвращался и первый висельник, но поскольку он с гастарбайтерами вроде бы дружил, никто на них сначала и не подумал.
Мирное прежде сосуществование коренного населения и гастарбайтеров стремительно переросло в войну. Таджиков доставили в РОВД. Доказательств их вины не установили, однако оставили во избежание самосуда над ними в спецприемнике. Владелец строящейся мастерской поляк Игнат Синде был этим недоволен и забрал вместо таджиков узбеков, делавших до того в райотделе ремонт. И ни в чем не виноватые узбеки ночевали в бараке в Московщине первую ночь, когда к ним пришли разбираться местные. Это было 10 июня 2005 года. Шестеро на шестерых. В темноте произошла драка. В результате все шестеро гастарбайтеров получили тяжелые травмы, нанесенные ломами и штыковыми лопатами. Двое — смертельные. Суд дал нападавшим от 8 до 25 лет. Трое нынешних беглецов получили 16, 20 и 25 лет. Успели отсидеть почти по 8.
Каким-то образом они оказались в колонии рядом. И в столярке, откуда сделали подкоп. Вряд ли стоит искать тайные силы, которые были заинтересованы и в побеге, и в том, что произошло в Московщине, во всей этой бессмыслице и беспощадности. Да, в этой истории не все однозначно. Расплывчатые показания подростка — он перед странным чаем выпил спиртное, эсэмэски с угрозами от таджиков его матери, позиция священника, призывавшего изгнать нечисть. С другой стороны, это все и придает истории неподдельность и трагичность. И выпячивает ее суть: если б не бездействие государства, не бесправие народа и не царящее по этим причинам беззаконие — не было бы переломано столько судеб, не было бы четырех смертей.
Для местных беглецы — герои. Их равняют с «приморскими партизанами». То, что грешили на таджиков, а убили неповинных узбеков, так ведь темно было. Факт, что нечисть изгнали. И сейчас они своим побегом напомнили о деле 2005 года: может, наконец, разберутся, кто виноват, в том числе в бездействии.
Там, где государство занято нефтью, Сирией, бизнесом, тем, как бы подкузьмить американцам, и где оно плюет на свои прямые обязанности, на то, для чего, собственно, его и содержат — следить, чтобы ранее судимые отморозки не сбивались снова в стаи, чтобы гости с юга не везли наркоту, — непременно появятся лающие люди с песьими головами. Сначала по окраинам. Родятся на свалках и пустырях, в которые режим превращает огромные, прежде живые земли. Эти, с песьими головами, уже появились.
Алексей Тарасов
