Наш отель Capitol был расположен в самом начале, возможно, главной улицы Мадрида – Гран-Виа. О том, какая тут улица «главная», в городе спорят. По-моему, большинство за «нашу».
Во всяком случае, свое имя – «Большая дорога», «Великий путь» она оправдывала солидностью и красотой зданий, числом магазинов, кинотеатров, галерей, клубов, кафе, баров, ресторанов, банков, обилием публики на тротуарах. И – своей историей.
Отель Capitol на Гран-Виа
В тот день наша культурная программа была уже выполнена – освоены два крупных художественных музея: Центр искусств королевы Софии и галерея Тиссен-Борнемиса, совершена вылазка в тропический сад при вокзале Аточа. И я обреченно понял, что мои дамы – жена и дочь – заслужили шопинг.
В просторном магазине женской обуви я углядел в дальнем углу небольшой диванчик, где можно было бы скоротать время и не мешать сакральному действу своим нетерпением.
На краю диванчика расположился средних лет темноволосый сеньор.
«О’ кей?» – указывая на место рядом с ним, спросил я, чтобы продемонстрировать уважение к первому, кто занял диванчик. – Он кивнул: – «Англичанин? Хотя нет, “о‘ кей” чаще американцы говорят…» – «Из России. Вот дам своих буду ждать». – Он усмехнулся: – «Похожая ситуация. К жене приятельница из провинции приехала, вот тоже жду, когда они всё перемеряют… А вы где остановились? – И после моего ответа продолжил: – Говорите, в отеле Capitol на Гран-Виа? А вы знаете, что когда-то она называлась “авенида России”, а потом “авенида Советского Союза”?».
Хулио, как звали моего, можно сказать, напарника, служащего международной компании (откуда, видимо, и свободный английский) с не запомнившимся мне названием, оказался тем, кого у нас называют краеведом-любителем, а в Москве – москвоведом.
Мадридские сувениры-«памятники»
Мысленно окрестив его мадридоведом, я включил с его молчаливого одобрения диктофон. И услышал тьму интересного.
Гран-Виа, начал свой рассказ Хулио, улица молодая, ей еще и века нет (разговор происходил в середине 90-х), хотя прорубить нечто подобное сквозь сеть мелких улочек, связав важные городские районы, хотели давно. Даже проект разработали в 60-е годы XIX века и название нынешнее тогда придумали. Денег, однако, не наскребли, и память об этом осталась в виде появившейся оперетты, называвшейся «Гран-Виа».
Спустя полвека, продолжал мой неожиданный просветитель, дело всё же сдвинулось с мертвой точки. Начало стройки освятил не только своим присутствием, но и участием сам король Альфонсо XIII. В 1910 году специально для этого события монарху изготовили кирку из серебра. Ею он выковырял камень из стены одного из трехсот домов, которые подлежали сносу.
Прежде, чем взяться за кирку, король подписал указ о начале стройки
Хорошо ещё, что кирка не погнулась на глазах у публики, смеется Хулио, металл-то благородный, не предназначен для таких работ.
Сносились не только дома, продолжает мой всезнающий знакомец, от примерно полутора десятков целых улиц следа не осталось. Другие проезды усекли, а кое-где из-за выравнивания горизонта пришлось дома буквально вытаскивать наверх, превращая подвальные помещения в первые этажи.
Зато сохранили попадавшиеся на пути деревья, мешавшие достичь запланированной ширины авениды в 35 метров, их аккуратно пересаживали на новые тротуары.
Здание «Метрополис» на углу Гран-Виа. Начало ХХ века
Как вы понимаете, продолжает Хулио, бросая взгляд на двух дам, рассматривающих очередную пару туфель, параллельно шло активное строительство. Но самое знаменитое для своего времени здание было возведено в конце 20-х. Это более чем 80-метровая штаб-квартира компании Telefonica, которую даже объявили первым европейским небоскрёбом.
Ну, самым высоким строением в городе она действительно была – пока поблизости уже в послевоенное время не выросли «Дом Испании» и перегнавшая всех по высоте 130-метровая «Башня Мадрида».
А вот ваш Capitol старше, он появился в начале 30-х, добавил Хулио. Вы, должно быть, уже обратили внимание, что облик Гран-Виа, строительство которой завершили лишь в начале 50-х, похож на иллюстрацию к реестру почти всех архитектурных стилей тех времен.
Здание католического храма – в числе старожилов Гран-Виа
Ваш отель называют примером немецкого экспрессионизма, высокие здания – американская школа, причем в разных своих проявлениях. Есть там и неоренессанс с балконами и колоннами, а про некоторые здания говорят, что это французский стиль. Ну, в этом я не очень…
Площадь Испании, в которую упирается «Большая дорога»
А вот насчёт переименований наша с вами авенида знает мало равных. Поначалу она состояла из трех частей, каждая из которых была названа в честь одного из уважаемых испанцев.
В 30-е годы эти участки объединили в одну улицу, получившую имя набиравших силу профсоюзов. А вскоре республиканские власти решили прославить вашу страну, дав ей вначале имя России, а затем Советского Союза. Хотя мадридцы явно не восприняли всё это всерьёз, продолжая именовать улицу по-народному.
«Отныне это Авенида Советского Союза!». 1937 год
Потом, с приходом Франко, эти таблички, конечно, убрали, и она вплоть до начала 80-х звалась именем основателя движения «Испанская фаланга» Хосе Антонио Примо де Ривера, расстрелянного теми, кто называл эту авениду «Советской». А затем она вернула себе свое историческое имя – Гран-Виа.
Вы спрашиваете, почему историческое? Да оттого, что мадридцы её изначально между собой так и называли, ещё когда улицу только проектировать собрались… А вот был интересный случай с быком…
Дворец прессы на Гран-Виа
Впрочем, извините, обо мне наконец вспомнили, со вздохом облегчения улыбнулся Хулио, поднимаясь навстречу идущим в сторону нашего диванчика двум миловидным и что-то оживленно обсуждающим дамам, брюнетке с пышной прической и шатенке с распущенными волосами. У обеих было по паре объемистых фирменных пластиковых пакетов – время они провели достаточно продуктивно.
Как, замечу, и я.
…Из окна гостиничного номера, сквозь огромные буквы «нашего», то есть встроенного в здание отеля, кинотеатра Capitol можно было наблюдать освещённые ярким неоном ресторации и кафе, дискотеки, бары, витрины бутиков, какие-то киоски, которые, словно магнит, притягивали людей, невзирая на время суток.
На «Большой дороге» сегодня всегда многолюдно
Любопытно было смотреть, как на запруженную Гран-Виа из боковых улочек подолгу не могли выехать автомобили. Между тем шел второй час ночи…
Это – movida («передвижение», «перемена»), составившая славу Мадриду беззаботная и бурная ночная жизнь.
Само это явление возникло после окончания правления Франко: опьянённая дуновением свободы молодёжь заполнила бары и дискотеки, веселилась на площадях и улицах, которые словно ожили после долгой спячки. Раскрепостились и люди старшего поколения.
За пару часов до того, возвращаясь в отель, мы обратили внимание на множество пожилых пар, опрятно и даже щеголевато одетых, которые неторопливо фланировали по этой улице. Некоторые останавливались поболтать со сверстниками, другие небольшими компаниями обосновывались в кафе за чашечкой капуччино или рюмкой хереса – посудачить о том, о сём, поглядеть на других, да и себя показать: в порядке, мол, мы, разве не заметно?
Огни Гран-Виа
Добавлю, что средняя продолжительность жизни испанцев превысила 83 года, и, судя по всему, люди здесь стремятся прожить её до конца в полную силу – не обращая внимания на время суток.
Кстати, любовь мадридцев к ночной жизни является одним из толкований происхождения прозвища столичных жителей – gatos (коты). Объяснение хотя и образное, но пресноватое. Куда увлекательнее другие версии.
Согласно одной, «кошками» и «котами» стали называть тех, кто во времена средневековья, когда за вход в город брали плату, ловко и незаметно перелезал через городскую стену – как мы бы сейчас сказали «контрабандой» или «зайцами».
Но ведь не все же были верхолазами… Так что это толкование любопытное, но, по меньшей мере, странное.
А самое романтичное третье.
В 1085 году, когда Мадрид (тогда – Майрит) пребывал под рукой арабов он был осажден войском короля Альфонсо IV. Преодолеть высокие городские стены вызвался один солдат. С помощью короткой шпаги, которую он вонзал в щели, воин с ловкостью кошки вскарабкался на стену и, оказавшись в городе, изнутри открыл ворота.
После славной виктории солдат стал национальным героем и обрел кличку gato. Она ему так полюбилась, что он сделал её своей фамилией, став Gato, «котом». С тех пор якобы и повелось так в обиходе именовать жителей испанской столицы…
Испанцы долго шли к раскрепощённой и раскованной жизни. Через гражданскую войну, унесшую, как говорят, миллион жизней. Через мрачный франкизм. Хотя именно их генералиссимус постепенно пришел к мысли о необходимости примирить нацию, а под конец жизни передал власть либеральному монарху.
Об испанской войне моё поколение в 50-х узнавало не только из трехтомника Михаила Кольцова, но и из появившихся переводов Эрнеста Хемингуэя.
Мы все его очень чтили, и даже институтский диплом в начале 60-х я писал по роману «По ком звонит колокол», ещё не вышедшему на русском. И был очень рад, когда турагентство теперь заказало нам отель на Гран-Виа, одной из самых любимых его мадридских улиц.
На ней сохранился бар «Чикоте», в котором любил бывать Хемингуэй. Гостю с удовольствием покажут столик, за которым он обычно сидел и, отхлебывая херес, сочинял очередной рассказ или репортаж.
Тексты «папы Хэма» свидетельствовали, сколь страшным был этот путь к нынешней благодушной атмосфере. И всякий раз, что мы выходили на улицу, я с особым вниманием всматривался в эти высокие надежные дома, в эту благополучную толпу.
Хемингуэй в годы Испанской войны
Я немного помнил его «Мадридских шоферов», но по возвращении в Москву ещё раз перечитал этот рассказ. Там повествуется, как за рулём редакционной машины, мчавшейся в сражающийся Мадрид и лавирующей между воронками, сидел недотёпа и разгильдяй. Его пришлось заменить на выдержанного и отважного шофера по имени Иполито.
Он был нашим шофёром на фронте и в Мадриде во время девятнадцатидневного обстрела города – такого зверского, что о нём почти немыслимо писать,
– повествует Хемингуэй.
И к сожалению, явно перебарщивает в романтизации своего случайного героя:
Глядя на него, можно было понять, почему Франко так и не взял Мадрид, когда представлялась возможность это сделать. Иполито и такие, как он, дрались бы за каждую улицу, за каждый дом, пока хоть один из них оставался в живых; а последние уцелевшие сожгли бы город. Это стойкие люди, и они умеют воевать. Как те испанцы, которые некогда покорили Западный мир.
Действие в рассказе разворачивается на Гран-Виа. Сюда, в излюбленный ресторан американского писателя герой-шофер доставляет всю компанию не безопасным кружным путем, как предложил автор, а прямиком по простреливаемой Гран-Виа. Её, кстати, в те месяцы здесь называли «гаубичной» (какое по счёту название?) – из-за бесконечных обстрелов, главной целью которых был узел связи – Telefonica, сохранившаяся и по сей день.
Telefonica, в годы войны подвергавшаяся жестоким обстрелам
…Окончив трапезу раньше других, Иполито возвращается в машину, рядом с которой разрывается очередной снаряд франкистов.
…Улица была в дыму и тучах пыли. По всему тротуару валялись свежие обломки бетона, – пишет Хемингуэй. – Я заглянул за угол, где стояла наша машина. Переулок сплошь был усеян щебнем, снаряд только что пробил стену как раз над машиной. Я увидел её. Она была покрыта пылью и щебнем. – Боже мой, – сказал я, – Иполито убили. – Он лежал, закинув голову, на сиденье шофёра. Я подошел к нему, и на душе у меня было скверно. Я очень полюбил Иполито. Иполито мирно спал. – Я думал, вы убиты, – сказал я. Он открыл глаза и зевнул, прикрывая рот рукой. – Чепуха, – сказал он. – Я всегда сплю после обеда, если только есть время.
Концовка рассказа характерна для антифашистской журналистики тех дней, когда мир представал черно-белым, вернее коричнево-красным:
Пусть, кто хочет, ставит на Франко, или Муссолини, или на Гитлера. Я делаю ставку на Иполито.
«По ком звонит колокол», видимо, только потому и издали у нас лишь в либеральные времена, что писатель там позволил наряду с глубоко симпатичными ему борцами-республиканцами упомянуть и ревнителя «чистоты рядов», любителя расстрелов и интриг, всевластного посланца Коминтерна – Андре Марти.
Но дальше не пошел. Вместо него это сделал другой публицист, также оказавшийся на этой войне – Джордж Оруэлл. Вот он-то оказался куда как прозорливее. Да и опыт у него был иным, чем у «Хэма».
Примчавшись из своей благополучной Англии биться «против фашизма за испанскую революцию», он почти пять месяцев провел на фронте под пулями и бомбами.
Страницы его книги «Памяти Каталонии» заставляют вспомнить ремарковское описание Первой мировой в «На Западном фронте без перемен» или тяжелую книгу Виктора Астафьева «Прокляты и убиты», посвященную Второй мировой.
Те же кровь, смерть, стоны, мучения, грязь, вши, нехватка оружия, неразбериха приказов, мужество одних и скотство других. Но главная трагедия Оруэлла произошла уже после тяжелейшего ранения: пуля фашистского снайпера попала ему в шею, и он лишь случайно остался в живых, лишившись на время способности говорить, а также двигать правой рукой.
Большей трагедией стали гонения на боевое ополчение, в котором он состоял. Это были военные формирования ПОУМ (Рабочей партии марксистского единства), которую по приказу из Москвы следовало уничтожить руками республиканских властей – даже ценой ослабления общего антифранкистского фронта.
Занимая жёсткие антифашистские позиции, руководство ПОУМ не выражало восторга относительно уровня демократии в СССР. Этого оказалось достаточно, чтобы всех, с ней связанных, в том числе и Оруэлла, объявили фашистами или их прихвостнями. Аресты, застенки, расстрелы…
С огромным трудом избежав расправы, писатель смог вырваться из Испании. Но лик тоталитаризма он увидел во всей красе, одним из первых изобразив его в своих романах «Скотный двор» и «1984».
Книги Джорджа Оруэлла читают и сегодня
И если «Хэм» «ставил на Иполито», то Оруэлл видел за происходящим нечто большее, чем обычную баррикаду, отделявшую своих от врагов.
Кстати, одна из реальных баррикад, сложенных из вывороченных камней мостовой, в годы гражданской войны была сооружена на нашей Гран-Виа.
О ней рассказывает еще один прославленный свидетель тех событий – кинодокументалист Роман Кармен.
Роман Кармен на Испанской войне
На расстоянии квартала от отеля «Флорида», где жил Хемингуэй, а прежде и мы с Кольцовым, пишет в своих военных мемуарах Кармен, на Пласа де Республика, опоясанной каменными баррикадами, Дон Кихот, сидящий верхом на Россинанте, был обложен мешками с песком… Шлем бронзового рыцаря едва возвышался над каменной баррикадой, возведенной здесь жителями Мадрида...
Гуляя сейчас по нашей улице, мы не раз останавливались возле этого замечательного памятника: сидящий в задумчивости, словно опираясь на высокую стелу, белокаменный Сервантес, а у его ног два, вероятно, самых знаменитых персонажа мировой беллетристики – Дон Кихот на коне и его верный оруженосец на ослике.
Похоже, великий писатель задумался о превратностях судьбы своей родины – превратностях минувших и грядущих…
Памятник Сервантесу и его героям
А вот «Флориду», стоявшую, как пишет Кармен, наискосок от Capitol, уже не застали: спустя три десятка лет после окончания гражданской войны, приехав сюда уже в качестве туриста, кинооператор неожиданно стал свидетелем сноса здания – некогда приютившей его обители.
И опять всплывает название нашего теперешнего пристанища, правда, не отеля, а внедренного в него кино.
Кармен пишет:
…На улице Гран-Виа кинотеатр «Капитоль». Прохожих пронзает жгучий взгляд несравненной Софи Лорен. Помню, как здесь, в длинной очереди, кутаясь в мокрые одеяла, стояли под моросящим дождем милисианос. Ветер рвал протянутое через улицу полотнище «Но пасаран!», а из витрины кинотеатра на озябших людей глядел с озорным прищуром Василий Иванович Чапаев в заломленной папахе.
Очередь в кинотеатр Capitol на советский фильм. 1936 год
И вновь память уносит его в прошлое:
Фашисты жестоко бомбят Мадрид. Я жду «юнкерсов» на Гран-Виа, на вышке «Телефоники». С этого 14-этажного небоскреба столица как на ладони. Падают бомбы, я засекаю место, спускаюсь на скоростном лифте и через пять минут вижу картину, к которой нельзя привыкнуть даже после многих недель жизни в осажденном Мадриде...
Исторический мостик между теми мрачными временами и нынешней Гран-Виа, с ее наполненной жизнью «мовидой», можно обнаружить, если не полениться совершить поездку в расположенную географически не так уж далеко от столицы Долину павших.
Она – неотъемлемая часть истории и Мадрида, и всей Испании. Там хранится ключ к пониманию разительной трансформации страны, произошедшей после кончины Франко.
Современный абрис города
Но об этом надо рассказать отдельно.
Владимир Житомирский
