— Вероника Игоревна, если заглянуть в вашу родословную, то первое, на что обращаешь внимание: уже ваш прапрадед был профессором Военно-медицинской академии. Это сильно впечатляет...
— Более того, и потомки этого прапрадеда, в конце ХVIII века прибывшие в Россию из Германии со двором Екатерины II, все занимались врачеванием. И дочь этого немецкого барона, которая приехала в Россию, и, соответственно, внук его, Петр Георгиевич Аврамов, в XIX веке защищал докторскую диссертацию в Военно-медицинской академии в Санкт-Петербурге, стал профессором, занимался внутренними болезнями. Стал основоположником и первым деканом медицинского факультета Нижегородского университета, возглавлял там две кафедры: внутренних болезней и пропедевтики внутренних болезней. Является первым ректором и основоположником этого университета.
А его дочь, моя прабабушка, уже в Москве закончила Высшие женские курсы (сейчас это Российский научно-исследовательский медицинский университет). И все ее дети-внуки заканчивали именно этот университет: мои родители — в 1962 году (2-й МОЛГМИ им. Пирогова), я его закончила в 1983-м, мой сын — пять лет назад. Кстати, закончил с красным дипломом, так же, как и я, как и моя мама, и моя бабушка. Вот такие семейные традиции. Но мы к этому относимся с юмором. У меня всегда было много увлечений и хобби...
— И какие, если не секрет?
— Я профессионально занималась музыкой, училась 12 лет. Основной инструмент — фортепиано. В какой-то момент у меня были внутренние терзания: продолжать ли профессионально заниматься музыкой или чем-то другим. Особенно меня интересовала теория музыки и гармония. Мне очень нравилось аранжировать ту или иную мелодию. У меня от рождения был очень хороший слух. Говорили, что абсолютный слух, поскольку я хорошо слышала тональности. В нашей семье примерно половина медиков, а половина музыкантов.
— А на столе у вас множество деловых папок. Все их надо не просто посмотреть, а по каждому документу принять решение. Когда вас терзают как министра, не возникает мысли: вот сейчас бы в зале Чайковского могла играть Брамса?
— Вы знаете, не возникает. Дело в том, что музыка — это внутреннее состояние человека. Она во мне как звучала, так и звучит. И очень помогает, вытягивает в разных сложных жизненных ситуациях. А утром, когда еду на работу, даже в машине я моделирую свое настроение, стилистику дня именно тем, какую музыку слушаю. Это помогает.
«Я никогда не брала денег от своих пациентов — такое мне даже в голову не приходило»
— Вопрос менее «музыкальный»: в сведениях о доходах, в графе «собственность», вы указали квартиру аж целых 38 кв. метров. Для федерального министра сегодня это выглядит более чем скромно...
— Я не так давно пришла в управленческие структуры. Вся предыдущая моя жизнь — в медицине: работала врачом, преподавателем, заведовала кафедрой. Все это интересно, но не приносит больших доходов. Но я никогда не брала денег от своих пациентов — такое мне даже в голову не приходило. Считаю: профессия врача особая, и, чтобы у тебя сохранялась возможность кому-то помогать, должны быть особые отношения с небесами. Убеждена: есть какие-то нити и связи, которые нельзя нарушать. У меня было ощущение, если что-то нечистое проникнет в сферу моей деятельности, я лишусь способности кому-то реально помогать.
Много лет работала в реанимации. Как невролог занималась фундаментальными нейронауками, пришлось заканчивать курсы по молекулярной биологии и молекулярной генетике. Это темы моих научных работ. Кроме того, я занималась бессознательными состояниями человека (комами). Основная тема моих научных изысканий — возможность защитить мозг в экстремальных ситуациях. Профессионально мне иногда удавалось решать сложные, на первый взгляд нерешаемые проблемы. Но положительные результаты и победы определяются не только кругозором, образованием и профессионализмом. Я уверена: мне кто-то сверху помогал. И нарушать эту связь очень опасно.
А что касается моих доходов... Я всегда получала очень небольшую зарплату. Когда уходила в министерство, мой доход был около 15–16 тысяч рублей. Плюс за редактирование одного журнала примерно 3–5 тысяч. Так же жили мои родители. Не было у нас больших денег, чтобы покупать большие квартиры. В 1991 году мы переехали в трехкомнатную квартиру, где я и по сей день живу с семьей. Правда, лет 10 назад мне удалось приобрести маленькую однокомнатную квартиру — это было по средствам. Других возможностей у меня никогда не было.
— То, что вы сейчас сказали, вызывает только чувство глубокого уважения. Можно снять шляпу. А вопрос насущный: в будущем году расходы на здравоохранение в федеральном бюджете сократятся. Хватит ли средств Фонда обязательного медицинского страхования, чтобы обеспечить доступную медицинскую помощь россиянам?
— На будущий год действительно на 16% уменьшается финансирование в федеральном бюджете. Но при этом на 181 млрд руб. оно увеличивается за счет Фонда ОМС. В целом с 2011 по 2016 год финансирование нашей системы увеличивается почти на триллион рублей. Деньги будут концентрироваться преимущественно в Фонде ОМС: к 2016 году — более 53% всех средств (начинали с 36%). Это важно, т.к. мы создаем консолидированную систему, которая может быть перераспределительной. Денежные потоки можно будет направлять от молодых к пожилым, от здоровых к больным. И плюс к тому выделять достаточно серьезные ресурсы на крупномасштабные мероприятия по профилактике. Всего за счет федерального бюджета у нас оказывается чуть больше 3% специализированной медицинской помощи. А помощь первичная за счет федерального бюджета не оказывается. Но при этом оказывается около 70% высокотехнологичной медицинской помощи.
«Зачистку» системы мы начали снизу вверх»
— Следующий вопрос тоже не очень веселый. По данным Росздравнадзора, жалобы населения на качество медицинской помощи в этом году выросли на 61%! Что с этим делать?
— Эту цифру вместе с Росздравнадзором мы озвучили специально. Но вовсе не значит, что жалоб не было — и вдруг они появились. Мы создали открытую систему, когда любой человек может обратиться на «горячую линию» как в свое региональное управление здравоохранения, так и в федеральное министерство. Поэтому рост жалоб на 61% — это, по сути, легитимизация скрытых жалоб, их выявление. «Зачистку» системы здравоохранения мы начали не сверху вниз, а снизу вверх. И по каждому сигналу в 10-дневный срок проводим точечное разбирательство. При Министерстве здравоохранения создан комитет по защите прав пациентов, который я и возглавляю. Его филиалы теперь есть в 54 субъектах РФ из 83. Нам нужна правда о происходящем на местах.
— Не секрет, многие федеральные медицинские центры из года в год в ноябре-декабре практически стоят, поскольку заканчиваются квоты на высокотехнологичную медицинскую помощь (на сложные операции). Но люди-то болеют практически одинаково — что в апреле, что в декабре. Что с этим намерены делать? Вы — министр и понимаете, что людей надо лечить.
— Конечно, наша задача наращивать объемы высокотехнологичной медицинской помощи. Что и происходит: с 2008 года такая помощь увеличилась более чем в 2 раза; в 2013-м такими методами пролечены 506–507 тыс. человек. Более того, в 7 раз увеличились объемы высокотехнологичной помощи, которую оказывают в региональных центрах: в областных, краевых больницах, в областных, краевых диспансерах. Но... Есть большое количество сложных методов, которыми преимущественно владеют федеральные центры, и 90% такой помощи оказывается именно в них. Они и наиболее дорогостоящи — более 450 тыс. рублей за одного больного.
Проблема здесь в другом: высокотехнологичная помощь не распространяется на весь курс лечения — от момента госпитализации до момента выписки. И когда она вводилась в 2006 году, подразумевалось, что это надбавка к полноценному тарифу специализированной помощи. Поэтому и квоты заканчиваются раньше. Объяснить можно только слабым финансированием и недостаточностью самих квот.
— Нет ли возможности сесть с премьером, президентом и озвучить нужную сумму. Сказать: вот цифры, люди-то умирают. Нельзя ли как-то решить этот вопрос?
— И с председателем правительства, и с президентом у нас были обсуждения этой очень серьезной проблемы. Именно на ее решение сейчас взят курс. Мы надеемся, в перспективе, примерно к 2016–2017 годам, удастся приблизиться к полному удовлетворению потребностей населения относительно оказания высокотехнологичной медицинской помощи. Во всяком случае, это находит горячую поддержку у руководства страны.
— Дай-то бог. Вопрос по аптекам. Когда вы выступали с докладом в правительстве, сказали, что в России слишком много аптек и предложили сократить их количество.
— Это неправильная трактовка. Я говорила о том, что в России физическая доступность лекарственных препаратов самая высокая в мире. В советское время у нас был норматив: на одну аптеку не более 9 тысяч человек, и с определенным километражем — до 1,5 км в городе и до 5 км на селе. В западных странах доступность от 3,5 до 4,5 тысячи человек на одну аптеку. Сейчас в России одна аптека обслуживает 1200 человек. Более высокой доступности ни в одной стране мира нет. Также приняты специальные нормативные акты, позволившие фельдшерско-акушерским пунктам, сельским амбулаториям, врачам общей практики получать лицензирование на фармацевтическую деятельность. Сейчас более 34 тысяч ФАПов, амбулаторий тоже продают лекарства.
Вместе с Федеральной антимонопольной службой в последние 2–3 года мы отметили и такую тенденцию: из-за уменьшения «калибра» отдельно взятого аптечного пункта и снижения его рентабельности аптечные точки продажи стали организовываться в сети сами по себе. И работать по тем монопольным закономерностям, против которых мы, собственно, боролись. Начали формироваться некие цены для вхождения в ту или иную сеть. Появилась аффилированность с определенными распространителями, компаниями сбыта лекарств и иногда напрямую с производителями лекарств. В результате сети директивно начали проводить только те торговые марки, с которыми они непосредственно связаны. По этим торговым наименованиям дают демпинговые цены. Все это препятствует открытой конкурентной среде. Разговор шел только об этом.
— А что скажете по поводу госрегулирования цен на лекарства или хотя бы на какие-то их виды? И можно ли ужесточить требования для получения лицензии на торговлю лекарствами?
— В 2010 году мы ввели государственную регистрацию цен — она определена федеральным законом об обращении лекарственных средств. Государственная регистрация фиксирует для международных наименований ту цену, фактическую, которая на таможне регистрируется. При этом для регистрации цены проводится аналитика аналогичных цен в стране-производителе и в других странах Европейского союза. И берем минимальную цену, которая зафиксирована в других странах. Поэтому она невысокая.
Также регистрируется достаточно жесткая цена на лекарства отечественных производителей. Только с этого года разрешили им повышать цену ровно на коэффициент, отражающий уровень инфляции. Регистрируются цены только на препараты, входящие в перечень жизненно важных, по которому государство гарантирует бесплатное использование препаратов. Что и помогло решить проблему с неконтролируемым ростом цен на эти препараты. Население от этого только выиграло.
Сейчас рассматриваем возможность для перехода на более гибкие системы регистрации цен на основе референтного ценообразования. Провести несколько пилотных проектов по их внедрению. Это может быть минимальная цена плюс 10%, как делают многие страны. Или — среднерыночная цена. На самом деле, кроме стран Восточной Европы и России, никто вот такую жесткую регистрацию цен не проводит. По всей видимости, для переходного периода это было необходимо.
«В Уголовном кодексе появится статья, карающая за фальсификацию лекарств»
— Есть еще вопрос не менее болезненный — фальсифицированные и контрафактные лекарства. Сами доктора не скрывают: лекарства лучше покупать за границей. Это у кого есть такая возможность. А у кого ее нет?
— После того разгула, который был в 90-е годы и в начале 2000-х, можем сказать, что сейчас в медицине ситуация в корне изменилась. Даже за последние 5–6 лет. Если в 2004 году госконтроль распространялся на 1% лекарственных средств, которые есть на рынке, то в 2012 году уже на 10%. А к 2015 году мы выйдем на 20%. В последние несколько лет мы существенно ужесточили контроль за их качеством. По данным 11 месяцев 2013 года, доля некачественных лекарств составила 0,4%, фальсифицированных — 0,04% и контрафактных — 0,02%. В каждом федеральном округе создали современные лаборатории по определению качества лекарств. Кроме того, в каждом округе работают мобильные выездные бригады, снабженные экспресс-диагностикой лекарственных препаратов методом БИК-спектрометрии. Он позволяет, не разрушая таблетку, лишь поднеся к ней датчик, получить полную информацию по соответствию ее эталонному образцу. Занимает меньше минуты времени.
— И вот определили: таблетка-пустышка, в лучшем случае…
— Изымается вся серия.
— Но если есть преступление, должно быть и наказание. Наказание-то какое? Ведь речь идет о жизни людей.
— Подготовлен законопроект, благодаря которому впервые в Уголовном кодексе должна появиться статья, карающая за фальсификацию лекарственных препаратов не только на уровне их производства, но по всей цепи обращения: за сбыт, рекламу, транспортировку. Также идет подготовка к ратификации конвенции Совета Европы по борьбе с фальсификатом. Цель — в объединении России с Европой в общих подходах к правовым и организационным мерам ответственности за распространение фальсификата. Это важно.
— Будут посадки, выражаясь языком Президента России?
— Однозначно. И есть за что. Потому что за этим — жизни людей и их здоровье.
— Вероника Игоревна, в ближайшие годы будет введено лекарственное страхование. Что это такое и какая будет схема финансирования? И будет ли деление по группам лекарств, болезней? И вообще, какая от этого будет польза народу?
— В декабре 2012 года была утверждена стратегия лекарственного обеспечения населения до 2025 года. В рамках стратегии заложено три этапа последовательных усовершенствований лекарственного обеспечения. Первый этап: с 2013 по начало 2015 года — формирование нормативной базы и внесение необходимых изменений в законы федеральные; подготовка правительственных актов и актов Минздрава. В рамках этой работы готовится несколько проектов по частичному возмещению стоимости лекарственных препаратов, которые используют люди не льготных категорий при получении амбулаторной помощи. Это я хочу подчеркнуть. То есть те гарантии, которые есть сегодня, они так и будут реализовываться в полной мере. Они не будут сокращены. И все льготные категории, которые есть на сегодня, останутся.
Плюс к этому мы хотим вовлечь в большой проект помощи государства в приобретении лекарственных препаратов всех россиян, кто сейчас покупает лекарства в розницу за свои деньги. Обсудили эту тему с экспертным сообществом и с пациентскими организациями. Но уровень этой помощи будет разным в зависимости от того, насколько сам человек следит за своим здоровьем и за здоровьем своей семьи, детей, родителей. В том случае, если человек не злоупотребляет вредными привычками, если с учетом имеющегося на сегодня регламента проходит профилактические осмотры, следит за факторами риска, которые у него есть... Такому человеку помощь государства будет максимальной — возмещаться будет достаточно большое количество денег из стоимости лекарственных препаратов.
«Тренд «здоровый образ жизни» вполне может стать национальной идеей»
— Но можно с утра выйти в парк и увидеть людей, которые там бегают. Им-то, наверное, не нужны лекарства, они ведут такой замечательный образ жизни.
— Лекарства бывают нужны совершенно неожиданно людям разных категорий. Есть семейные и наследственные формы заболевания, которые приводят к очень раннему фактору риска. Скажем, семейные формы артериальной гипертонии самого разного происхождения. Гипертония гипертонии рознь: при ста разных причинах давление может повышаться. А к смерти внезапной приводит сам факт повышения давления, независимо от того, какой причиной это повышение обусловлено.
Есть и разные формы нарушения жирового обмена, которые часто носят наследственный характер. Сегодня уже в 30–35 лет могут отмечаться такие нарушения формулы липидов (жиров) крови, которые ведут к раннему атеросклерозу, к раннему тромбообразованию. И в результате к таким страшным сосудистым осложнениям, как инфаркт миокарда, ишемический инсульт и др.
Есть ранние формы нарушенной толерантности к глюкозе, что формирует сахарный диабет.
Есть аритмии, и уже в молодом возрасте у людей сначала на стрессе, а потом и независимо от стресса формируются разные формы сердечных аритмий.
Я обозначила всего 4 группы факторов, но если бы нам удалось взять их под контроль, то можно было бы на четверть снизить внезапные смерти у нашего населения.
— Насколько это возможно? О чем говорят итоги проведенной в этом году всеобщей диспансеризации?
— У 26% практически здоровых взрослых людей отмечен высоченный риск внезапной сосудистой смерти в течение ближайших 10 лет. Более чем каждый четвертый имеет факторы риска, о которых он даже не знает. Так вот: достаточно взять эти факторы риска под контроль, как мы продлим продолжительность жизни этих людей минимум на 10–15 лет. Это и есть тот путь, по которому до нас прошло уже огромное количество стран, в том числе Финляндия и Япония. Всего за 15 лет им удалось снизить смертность своего населения на 70 процентов! Это первый тренд.
И второй тренд — здоровый образ жизни. Если хотите, он вполне может стать национальной идеей. А здесь и изменение формата питания (прежде всего у детей, подростков и в организованных коллективах взрослых); и улучшение экологии; и нетерпимое отношение к вредным привычкам в обществе. Вот тот путь, по которому мы уже тоже пошли: борьба с табакокурением, борьба со злоупотреблением алкогольными напитками (причем не только крепкими, но и с небольшим количеством алкоголя, что особенно опасно для женщин и детей школьного возраста, когда формируются все основные привычки и пагубные страсти).
— Через год высокотехнологичная медицинская помощь (ВМП) должна войти в Фонд ОМС. Но под этот шаг никто не планирует увеличения финансирования. Не получится ли так, что ВМП съест весь бюджет этого фонда?
— Опасностей никаких нет. Сейчас в России используется 1466 методов высокотехнологичной помощи, из них в систему ОМС на будущий год войдут 459, а 1007 останутся в виде квот в федеральном бюджете. 459 методов — это наиболее дешевые и растиражированные. Они активно используются в большинстве регионов страны и, более того, уже сейчас оплачиваются в том числе из средств ОМС. Всего, если говорить в денежном эквиваленте, из 55 млрд рублей в ОМС уходят только 5 млрд, а 50 млрд остаются, как и было, в федеральном бюджете. Бюджет ОМС в 2014 году в чистом виде увеличивается на 108 млрд рублей. А 5 млрд рублей, которые мы отдаем в ОМС, позволят уйти от квот и фактически по этим 459 видам помощи снять любые ограничения для населения.
«Кадровая система в здравоохранении абсолютно дисбалансирована»
— Сегодня в стране не хватает порядка 40 тысяч врачей. На ваш взгляд, не пора ли возвращаться к распределению выпускников медицинских вузов? По некоторым данным, треть врачей, получивших медицинское образование, уходит из системы.
— Кадровая проблема — самая острая проблема в здравоохранении, и одна из частей этой проблемы — дефицит кадров. На 1 января 2013 года дефицит врачей действительно составлял 40 тысяч, дефицит среднего персонала (медсестер и фельдшеров) — 270 тысяч. И это притом что мы ежегодно выпускаем 36 тысяч врачей и более 65 тысяч медицинских сестер из колледжей и медицинских училищ. Но все равно существует отрицательный баланс. В год из отрасли уходит около 50 тысяч врачей, причем 15 тысяч из них — люди трудоспособного возраста.
Остальное — это пенсия и смерть на рабочем месте. Пожилые врачи умирают на рабочем месте, и таких примерно треть. И примерно треть выходит на пенсию, причем существенно позже начала пенсионного возраста. И чуть меньше трети — это те, кто покидает профессию. Вот и получается: в год готовим 36 тысяч врачей, а уходит за это же время 50 тысяч. Тенденцию удалось переломить: за минувшие 9 месяцев количество врачей в системе выросло на 4160 человек. Преодолена и негативная тенденция предыдущих 15 лет по медсестрам: за 9 месяцев число медсестер в здравоохранении увеличилось на 6,5 тысячи. И все равно дефицит медперсонала огромный, но мы нащупали механизмы, с помощью которых постараемся его ликвидировать в течение ближайших 5–6 лет.
На самом деле проблема существенно шире, чем абсолютный дефицит: кадровая система у нас абсолютно дисбалансирована. Дефицит врачей в первичном звене выше, чем тот, что мы указываем в среднем по отрасли. Их меньше в 2 раза, чем требуется (в среднем 5 врачей на 10 тыс. населения). Но зато переизбыток (примерно в 2,5 раза) узких специалистов. И в крупных стационарах есть профицит врачей. И поэтому перед нами стоит задача внутриведомственной миграции кадров.
— Поразило количество врачей, которые, как вы сказали, «умерли на рабочем месте». Звучит, как из военной сводки...
— Думаю, население России даже недопонимает, что приходится выносить на своих плечах медицинскому сообществу. В основном это люди, работающие в течение многих лет в сельских амбулаториях, городских поликлиниках и т.д. Без преувеличения, они держат отрасль на своих плечах. Ведь наша отрасль, как пирамида, 60% помощи оказывается в первичном звене. И первый уровень оказался наиболее дефицитным. Поэтому все свои усилия мы направляем на то, чтобы восстанавливать отрасль снизу доверху. Уже удалось изменить подходы к медицинскому образованию; принять стандарты и типовые программы обучения; ввести целевую контрактную форму подготовки врачей, причем по совершенно новым механизмам. Это позволило 38,5% всех бюджетных мест в медицинских вузах использовать на целевую контрактную подготовку. Уже сейчас 60 из 83 субъектов РФ имеют наполненные финансами собственные программы по закреплению кадров на своих территориях.
«К бессмертию человечество скорее всего не придет»
— В одном из выступлений вы сказали, что «развитие биомедицины является основой не только перспективы развития человеческого потенциала, изменения подходов к восстановлению здоровья, увеличению продолжительности жизни, но и основой биобезопасности российского населения». Насколько известно, в Госдуму внесен проект закона о биомедицине. Что вы считаете самым важным в этом плане?
— В декабре 2012 года распоряжением Правительства РФ была утверждена «Стратегия развития медицинской науки». Нашим министерством она готовилась в течение двух лет. На основе этой стратегии разработана концепция федеральной целевой программы по развитию инновационных медицинских технологий. Считаю: сейчас ни одна отрасль народного хозяйства, ни одно направление науки так быстро не развивается, как биомедицина. Если можно так сказать: идет всеобщая биологизация и физики, и химии, и различных исходно не медицинских технологий. И информационная база меняется быстрее чем за месяц по основным критическим направлениям развития. Это и клеточные, и тканевые технологии, и вообще подходы к обновлению органов и систем организма человека. Во многих странах мира уже создаются аутологичные ткани и органы из собственных клеток человека (аутологичные мочеточник, зуб и часть челюсти). За последнее время продвинулось и создание собственной легочной ткани…
— Не хотите ли этим сказать, что человечество придет к бессмертию?
— К бессмертию оно скорее всего не придет. Но к существенному увеличению длительности жизни — безусловно. Поскольку тело человека — это сложная биологическая структура, биологический компьютер и конструктор, у которого можно менять запасные части, а многие нарушенные функции можно протезировать. Как раз на это протезирование, восстановление направлена сегодняшняя наука: какие-то органы и системы можно будет просто заменять, причем выращивая их для конкретного человека из его собственных клеток; какие-то функции, если их невозможно будет восстановить естественным путем, через внешние компьютерные устройства могут осуществляться.
То, что уже происходит сейчас в биомедицине, еще 10–15 лет назад показалось бы просто чудом и фантазиями. А сегодня эти фантазии — уже реальность. Но реальность — для некоторых стран, а для нашей страны это по-прежнему чудо и фантазии. За последнее десятилетие сформировалось некоторое отставание в развитии биомедицины, хотя до начала 80-х годов наша страна была лидером и пионером во многих направлениях, в том числе в тех, которые я обозначила. Поэтому сегодня принципиально не просто нарастить скорость и догнать передовые страны, но и с учетом большого количества оригинальных идей, чрезвычайно интересных, которые есть у наших ученых, существенно преуспеть во всем этом.
В России уже сегодня созданы биотехнологические кластеры, один из которых я посетила во Владимирской области, в Покрове. Он настолько быстро развивается, что уже сейчас на 70–80% укомплектован кадрами — молодыми людьми, которые по 5–7 лет отработали в США, Канаде, Австралии, в Новой Зеландии, в Европе. Они возвращаются домой с удовольствием и работают в наших, кстати, лучших в мире, лабораториях. Просто фантастических лабораториях, с хорошим уровнем заработной платы. Там же для них созданы кампусы, и детский садик, и другая социальная инфраструктура. Еще раз я убедилась в том, что мы на правильном пути и в этом направлении в ближайшие годы у нас будет много интересного.
— И какие, по-вашему, открытия в области биомедицины можно в нашем веке ожидать? Скажем, слухи о том, что в мире уже создан клон человека. Может такое быть?
— Технически и технологически сейчас возможно создать клон любого млекопитающего. Но в большинстве стран мира, как и у нас, клонирование человека законодательно запрещено. Нужно знать грани дозволенного. Мы подготовили проект федерального закона по применению биомедицинских клеточных продуктов. Этот закон очень тяжело обсуждается, и не только экспертным сообществом, но и самыми широкими массами общественности, представителями религиозных конфессий. Фактически — это трамплин к развитию клеточных технологий в нашей стране и к официальному допуску не просто того, что у нас называется стволовыми клетками, которые таковыми не являются, а вот именно к использованию живых клеток, которые, попадая в организм человека, начинают размножаться и формировать, замещать собой системы, органы человека-хозяина.
И по этому пути некоторые страны уже идут. В США всего два клеточных продукта разрешены к применению в медицине, хотя уже более 15 лет ведется огромное количество клинических исследований. В большинстве стран мира по этическим соображениям запрещено использование клеток эмбриона и плода человека. Но в ряде стран выращивают целые «плантации эмбрионов» и на стадии раннего формирования этих эмбрионов просто разрушают их на клеточные элементы и используют в лечебной деятельности.
— Это же варварский подход?
— Да, метод варварский. Большинство стран мира отказалось от этого, но, скажем, Великобритания до сих пор его использует. У них есть специальные лаборатории по выращиванию эмбрионов человека. В этой связи нам в будущем предстоит существенно ужесточить этический контроль в сфере здравоохранения, чтобы современная биомедицина не была антигуманной по отношению вообще к человеческому виду.
— Хотелось, чтобы вы поделились своим опытом: нагрузки колоссальные, но видно, в какой блестящей форме вы находитесь. Притом что на ежедневный сон у вас уходит меньше пяти часов.
— Спасибо за комплимент. Но недосыпание очень вредно сказывается на организме, это я могу подтвердить как невролог. Надеюсь, как-то сумею сорганизоваться, чтобы спать побольше. Потому что мне тоже не хватает пяти часов. Но больше времени для сна нет. Ничего не остается, как утром принять контрастный душ и отправляться служить дальше. Надеюсь довести свой сон до семи часов. Но если говорить о большинстве факторов риска для здоровья, то, как правило, они связаны с излишествами, которые позволяет себе человек. Неправильное питание, причем избыточное, гиперкалорийное. Использование, скажем, привлекательных вкусных продуктов, но заведомо вредных. Курение, алкоголь, какие-то беспорядочные связи и т.д.
— Существуют разные виды диет. А есть ли диета от министра Вероники Игоревны Скворцовой?
— Самое главное — не переедать. Есть только чуть-чуть, до снятия чувства голода. Пищу потреблять несколько раз в день, но маленькими порциями. Не есть большого количества жирного и острого. Не увлекаться мучным, сладким и соленым. По сути, еда — только для снятия чувства голода, но не для получения удовольствия. Это главный принцип здорового питания.
— А полбокала красного вина в день, как советуют известные доктора?
— Исследования, проведенные научными центрами мира, показали: малое количество алкоголя — до 90 г чистого спирта в неделю — мощнейший защитный фактор для организма. Фактор, противодействующий возникновению атеросклероза. Именно поэтому меньше всего сосудистых катастроф в мире имеют французы. У них самая низкая распространенность сосудистых заболеваний из-за национальной традиции выпивать бокал красного вина в день.
— Но в России есть другая национальная традиция…
— Во всем надо знать меру и грань.
— Что бы вы пожелали читателям «МК» в канун Нового года?
— Прежде всего здоровья в самом широком смысле. Здоровья не только для тела, но и для души. Силы духа. Возможности преодолевать собственные слабости и всегда надеяться на лучшее.
материал: Петр Спектор, Александра Зиновьева
