Уж который раз слышу: возможно, это последний фестиваль…
Как это получается, не знаю, боюсь даже задумываться. Отношения между Россией и Украиной разлажены, в мире творится бог знает что, в связи с очередным кризисом, денег на культурные события не хватает. И вообще, что ни день — дурное известие: не до ваших мультфильмов. Но назло пессимистам, прагматикам, чиновникам, считающим, что есть дела поважнее, «чем мультики», корабль «Константин Симонов» заселился аниматорами со всех концов света, отчалил от имперского столичного речвокзала, да и пошел через Валаам и Петрозаводск в Питер.
И точно: лишь «любовь двигала эти корабли». Иностранных творцов, правда, было меньше, чем обычно, и все же аниматоры — народ лихой. Понаехали из Индии и ЮАР, Бразилии, Европы и Америки. И, «окаймлен летучей пеной», корабль погасил огни на верхней палубе, в темном кинозале зажег экран с покадровой жизнью ветра, космоса и мига, который длится целую жизнь.
Анимация не ворует у реальности, сочиняет собственный мир с белого листа. Буквально на кончике карандаша. Потом кропотливо преображает-одушевляет-волнует его красками, пластилином, текучими линиями и рваным пунктиром неоконченного рисунка. Но подчас именно анимация объясняет реальности без обиняков — что она из себя представляет, чем болеет, что ее ждет, если не будет лечиться.
«Джон Боттом — неизвестный солдат». Кадр
«Джон Боттом — неизвестный солдат» Алексея Демина вариация на тему стихотворения Ходасевича, посвященного памяти неизвестного солдата, погибшего во время Первой Мировой.
Война — это полет рук, голов, ног, оторопелые, бледные ангелы уносят в небо погибших солдат. А портной Джон, пришитый всей жизнью к невесте, к ладно скроенному миру — упирается:
сначала не хочет умирать, потом отказывается от погребения с чужой, здоровенной рукой плотника.
Его рука — нежная, сноровистая — к игле, нити, утюгу приученная. Не надо ему чужой! В финале весь город, так быстро забывший о войне — помещается внутри тени одного погибшего рядового.
Одна из сквозных тем конкурса — тема смерти, которая не просто рядом, она — член семьи, продолжение жизни, связь с началом.
«В конце концов». Кадр
Для Майкла Кьюсака («В конце концов») — со смертью спорят воспоминания. Обрывки разговоров, пересудов, ссор. Взрослый сын складывает ненужный хлам — старомодные вазочки, посуду, подушки — в коробки, продолжая беседовать с морщинистой мамашей, которая ворчит, упрекает, все забывает и постепенно впадает в детство.
Скоро становится ясно: мамы уже нет.
Как же теперь не хватает ее поучений, жалоб, опеки.
Рифмой кукольной картине Кьюсака (антропоморфные куклы здесь выглядят особенно уязвимыми, как недолговечные игрушки) оказалась филигранно выполненная миниатюра «Негативное пространство» (Главный приз).
Герой подробно рассказывает, как отец с самого детства учил его собирать чемодан, идеально складывать штаны, рубашки, туфли… Пролетела жизнь, папа умер. Теперь лежит в гробу… такой маленький. Все неправильно, зачем здесь столько свободного места?
«Негативное пространство». Кадр
Авторская анимация не боится приближаться к реальности, иной раз споря с документалистикой. Но реальность в разнообразных дозах и пропорциях совмещается с вымыслом.
Донато Сансоне сочинил «Анимированную газету». Неожиданно. Гротескно. Горячие новости, Меркель и Олланд, теракт в Париже, осложненные отношения с Россией, беженцы. Из текстов иллюстраций Liberation буквально выпрыгивает совсем не игрушечная, огнедышащая действительность. В финале человек в черной маске плющит в руке розу, выжимая из нее кровь.
В «Сломленных…» за кадром реальные монологи узниц женской тюрьмы в замке Хоэнек. Видим серые стертые лица потерявших сущность, давно забывших, что они женщины. Темные одинаковые платки превращаются в черные вороньи облаченья.
«Слепая Вайша» — строгая, словно вырезанная на дереве, графика. О женщине с даром-проклятьем, один ее глаз смотрит в прошлое, другой — в будущее. В прошлом ей очевиден мрак хаоса, из которого вылупилась планета, в будущем — разрушения войны. Вот сватается к Вайше сосед, а она видит в нем либо бессловесного младенца, либо лысеющего старца. Беда Вайши в том, что — подобно некоторым слепым странам, она не способна жить настоящим.
Мальчик в «Границе» — фильме из Эквадора — представляет себя солдатом, даже каску нашел, почти настоящую. Реальная война вторгается в его игру и играет с ним не по правилам игры.
«Мертвые лошади». Кадр
Рифмой «Границе» — испанские «Мертвые лошади», разыгранные в условной кукольной манере. Ребенок с перепачканным землей лицом и круглыми глазами-блюдцами не может понять, почему с неба железные птицы роняют железные яйца, почему вокруг умирают лошади? Может они решили себя убить? И кто эти монстры в масках и касках, с длинными хоботами? Как же он сразу не догадался: похоже, они и есть смерть.
Анимация — обнаружение тайного в очевидном.
В «Люке» Наташи Мирзоян и Игоря Мельникова герой обнаруживает странную крышку в полу. Открывает ее и оказывается в загадочном сюрреалистическом пространстве. Где все непонятно и неведомо, в том числе и он сам.
Еще труднее приходится писателю в фильме «Дебют» Катаржины Киек: его утягивает в воронку собственного текста — комната наполняется химерами хичкоковских и джармушовских миров. Единственным спасением становится волшебная кнопка delete, которая очистит и голову, и комнату, и монитор компьютера от ненужного мусора из слов и смыслов.
Женщина, отмеченная черными пятнами горя, идет в лес самоубийц у горы Фудзи («Дзюкай») — где нитки связывают воедино разнообразные смерти. Но она изменит рисунок судьбы, и из разноцветных нитей свяжет люльку для будущей жизни.
Среди лучших картин конкурса — завораживающие визуальные стихи «Рыбы, пловцы, корабли» Дмитрия Геллера. Работница шумной китайской закусочной разыгрывает с помощью плоских марионеток «театр теней». Трагическое действо о предопределенности, битве жизни и смерти — среди красных лиц, поедающих лапшу. Вокруг жирные рты, втягивающие полоски теста, а она всерьез репетирует свою черно-белую судьбу. Свою смерть. Чистая поэзия, полифоническая, страстная. Живописные образы, основанные на китайской акварельной тушевой живописи в духе легендарного Ци Байши, философии Лао-цзы и строки Элюара.
«До любви» Игоря Ковалева. Кадр
Магнетическое пространство и в самом совершенном фильме конкурса «До любви» Игоря Ковалева. На фасаде сложно устроенного здания — любовный треугольник. Измена, ревность, притяжение, страх, страсть, отчаяние, эйфория влюбленности… Все это игра в бисер, которым расшита сфера мистического, скрытого, интимного. Суховатая графика художника Дмитрия Маланичева (арт-проекты с Ковалевым он сочиняет в свободное от «Симпсонов» время) — погружение в джойсовский сюжетный поток. Расцепленные детали психологического сюра срастаются в прозрачную историю недостижимости любви, в которую персонажи прыгают с небоскреба, как в омут.
У анимации своя география. Обычные места действия превращаются в метафору многокрасочного мира.
Швейцарская деревушка шуршит в предощущение праздника. Волонтеры расставляют стулья, собираются музыканты в зеленоватой униформе, бармен, повар, официанты, журналисты, первые посетители, сливающийся с сумерками свет фонарей… Кажется сами акварель и тушь замерли в ожидании. И вот распорядитель затворяет двери, за которыми начинается концерт. Опоздавшую даму не впустят внутрь, она всплеснет от отчаянья руками. Прижмется к замочной скважине ухом. Легкий теплый ветер. Это «Ветер праздника» — он обдувает нас с экрана. Обещает короткий, необъяснимый, неуловимый миг счастья.
Аэропорт, деловой, мирный, вдруг оцепеневает на миг, и бросается во тьму паники («Аэропорт»). Игрушечный французский городок на 59 секунд впадает в лихорадку землетрясения («59 секунд»). И вроде герой вернулся с войны целым, и даже встретился со своей девушкой, но почему-то в зрачках его крутятся гробы. Целая страна способна поместиться на спине скачущего коня («Движущаяся страна»). Удержится — нет: неведомо.
«SwiPed». Кадр
В «SwiPed» Дэвида Чаи — узнаваемая вселенная. В ней «лайкеры лайкают, твитеряне твитят, вебоманы серфят, снепчатеры чатятся. Влюбленные уставились… в айпеды,
бабушка открывает дверь внукам — щелкает их на камеру и захлопывает дверь.
Груднички жонглируют смартфонами. Адам и Ева слишком заняты гаджетами — запретным плодом нового поколения. Даже Шиве руки нужны исключительно для того, чтобы нажимать кнопки. Уже всем ясно: инструменты объединения погружают человека в электронное одиночество.
Аниматоры жонглируют жанрами.
Два ковбоя Дикого запада замерли друг против друга, курок взведен, пули летят навстречу… обмениваются взглядами. О да, это любовь с первого взгляда. Обезумев, они будут рикошетить, носиться по городку, в поисках друг друга в кантри-боевике «Время пуль». Маленький кукольный трамвай носится по городу в поисках потерявшейся состарившейся мамы («Два трамвая» Светланы Андриановой сняты по стихотворению Мандельштама). Рыбак силится приручить любовью дикую нерпу, выловленную из проруби («Среди черных волн»).
«Два трамвая». Кадр
Весь фестиваль, включая карнавал, можно было озаглавить «Поговорим о странностях любви».
Любовь как космическое явление (В «Любви» сама планета пульсирует от тока страсти). Война между людьми и машинами прерывается романом между человеком и машиной («Танзонк»). Любовь к рисованию помогает людям вызвать дождь и утолить жажду (индийский узорный фильм «Мы рисуем»).
«Для меня искусство — тайна, — говорит Игорь Ковалев, — Будто смотрите в открытое окно и видите что-то. Вам интересно, но вы не знаете точно, что это, или что происходит с людьми, обрывки слов которых долетели до вас. То же самое и в искусстве».
Подобное случается и в реальности. Игорь Ковалев получил приз «За высший пилотаж». Награда имени Александра Татарского, сподвижника Ковалева. Они начинали вместе, сочиняли и лепили «Пластилиновую ворону», «Обратную сторону луны». Самостоятельными режиссерскими работами Ковалева Татарский восхищался, но не всегда понимал. Считал сложными, загадочными ребусами. «До любви», при всей полифоничности, самый ясный фильм Ковалева. И сейчас, спустя 10 лет после смерти соавтора, он словно вновь обрел его поддержку. В какой-то мере анимация и есть реальность, опрокинутая внутрь экрана. Мы смотрим в это растворенное окно… и видим себя, своих близких — живых и покинувших нас, видим мир необъятной сложности и глубины.
Знаю, что следующий КРОК состоится. Наперекор «злобе дня». Политические и идеологические игры, войны останутся в прошлом. А КРОК — в переводе «шаг» — будет продолжать шагать, дышать искусством, волей и речным ветром
Лариса Малюкова
