Театр будущего соединит в себе науку и технику, а в поэзии о смерти есть великая красота. Об этом в интервью «Известиям» рассказала худрук театра «Практика» Марина Брусникина накануне премьеры камерной оперы Алексея Сюмака «Мороз, Красный нос» по одноименной поэме Николая Некрасова.
— В анонсе оперы «Мороз, Красный нос» сказано, что это спектакль про смерть, боль, горе, катастрофу… Почему решили выпустить его перед таким светлым праздником?
— Выпуск спектакля никак не связан с датами. Просто пришло его время, сложилась команда и возможности театра.
— Идея этой постановки появилась у вас давно?
— Я недавно даже посчитала — получилось, что впервые рассказала об этой идее актрисе мастерской Дмитрия Брусникина Яне Енжаевой (исполнительница главной роли. — «Известия») пять лет назад. Есть по-настоящему великие тексты, и для меня эта поэма именно такая. Многие считают ее детской литературой, я же всегда воспринимала «Мороз, Красный нос» как нечто большее и хотела, чтобы все это поняли.
Жизнь — это любовь и смерть. Если о любви мы говорим и пишем много, то произведений, конкретно посвященных смерти, довольно мало. Наша постановка в том числе и том, как это преодолевается.
— Почему в качестве жанра выбрали оперу?
— Поэзия в этом произведении — мощная, открытая, простая. Когда я услышала, какое в ней количество ритмов, поняла, что надо непременно ставить музыкальное произведение. Уже чуть позже возникла идея о камерной опере. Мы сделали предложение композитору Алексею Сюмаку, и он сразу откликнулся.
Когда я пришла в «Практику», поняла, что вот оно — место, где надо ставить «Мороз, Красный нос». Тем более к этому времени направление камерных опер уже было невероятно актуальным, причем их не обязательно исполняли в оперных пространствах.
— Вы сказали, что этот проект пришел к вам очень вовремя. Почему?
— Меня поражает, насколько какие-то вещи мы знаем, не зная. Когда в моей жизни случилась трагедия (в августе 2018 года скончался Дмитрий Брусникин, режиссер, супруг Марины Брусникиной. — «Известия»), я удивилась тому, что всё это уже было мне знакомо. В такие моменты начинаешь верить в какое-то «предзнание». Мы всё знаем, даже не переживая конкретный опыт.
Когда мы говорим, что это произведение о смерти, людей это может отпугивать. Но в то же время внутри этой поэзии есть особая красота того пространства, где смерть как сон. Это не новая мысль, но она потрясающая. Есть еще один великий текст на ту же тему — сон Андрея Болконского в романе «Война и мир». Князю снится, что он умер, и в этот момент он просыпается. Совершенно грандиозная штука. В поэме Некрасова показан уход в другое пространство сна, в красоту, в освобождение, в другой мир. Он сделал это удивительно. Поэтому наша история, как мне кажется, получится не жутко мрачная, а очень красивая.
— Сразу после зимних каникул в «Практике» состоится еще одна премьера — постановка пьесы Алексея Житковского «Посадить дерево» с Михаилом и Николаем Ефремовыми в главных ролях.
— Да, так сложилось, что всё у нас выходит почти в одно время. Когда я сказала: «Давайте я попробую эту пьесу предложить Ефремову», — все очень обрадовались. Главные герои пьесы — отец и сын, поэтому я сразу предложила Мише сыграть вместе с его сыном. Пьеса ему очень понравилась, он сказал: «Буду делать». Для меня как режиссера это везение и удача. Обожаю этого артиста, он просто выдающийся.
— Имя драматурга Алексея Житковского сейчас у всех на слуху, но пьесу «Посадить дерево» вроде еще никто не ставил?
— Алексей Житковский сильно выстрелил в последние годы. Всем известна его «Горка», да и другие его пьесы всё время входят в десятку лучших на конкурсных номинациях. «Дятел», «Битва за Мосул», «Лета.doc» — все они были либо в лонг-, либо в шорт-листах. Пьеса «Посадить дерево» была написана еще раньше, но прошла не очень замеченной. Когда я ее прочитала, сразу подумала, что история совершенно изумительная.
— Работать с Михаилом Ефремовым тяжело?
— Что вы, он замечательный, невероятно ответственный артист. При таком таланте, народной любви и известности степень его ответственности меня поражает. Если он за что-то берется, то делает это досконально, подробно, долго — это никакой не тяп-ляп.
— Пока ждала встречи с вами, видела, как Михаил Олегович зашел в буфет театра — на него все мигом повернулись и смотрели не отводя глаз. А он этого как будто стеснялся.
— Я ему тоже однажды сказала: «Миша, ну что такое: ты входишь куда-то — и всё». А он этого очень не любит. Дико скромный и очень хороший человек Миша. Так и напишите. Вдруг кто-то не знает? Так вот, пусть знают.
— Как оцениваете его актерский тандем с сыном?
— Потрясающе! Николаша — сын Миши и моей подруги Жени Добровольской, я знаю его с детства. Мне порой даже как-то странно наблюдать за тем, какой большой он вырос. Ему очень трудно играть рядом с отцом, особенно поначалу. Он интересно рассказывал мне свои ощущения. Говорит, когда однажды снимался с папой, у него было чувство, что рядом какой-то ураган происходит. Мне очень нравится, что разборки между отцом и сыном в спектакле играют настоящие отец и сын: многое сразу становится понятно, объяснять не надо.
Надеюсь, у нас всё получится, потому что эта пьеса может быть очень интересна зрителям. Проблема отцов и детей — в разных семьях, разных возрастах — всегда есть, ее никуда не деть: все узнают себя в этой истории.
— Вы знаток современной литературы. Порекомендуете что-либо интересное на каникулы?
— Могу посоветовать всем то, что делаю сама. Есть премии «Большая книга», «НОС», «Ясная Поляна» — их много. Я смотрю их шорт-листы и выписываю всё, что есть. Сейчас мне очень нравятся книги Евгении Некрасовой: «Сестромам» и первая история «Калечина-Малечина». Александра Николаенко и ее книга «Небесный почтальон Федя Булкин» — просто что-то потрясающее. Понятно, что есть и прекрасная мужская литература: это Евгений Водолазкин и Роман Сенчин.
— В театре назревают изменения. Появляются спектакли, которые нужно смотреть в 3D-очках, наушниках, своих адептов обретает мобильный театр. Что будет дальше?
— Драматический театр в классическом понимании, когда есть «четвертая стена» и взаимоотношения между актерами, за которыми наблюдает зритель, никуда не денется. Многие это любят и будут любить. Но современный мир дает множество возможностей, в том числе и в театральном пространстве. Думаю, будущее театра в коллаборациях, в соединении абсолютно разных форм, притом не только из плоскости творчества.
Нам уже понятно содружество современной академической музыки с литературой, видеоартом, но есть еще и техника, наука, целое направление документального театра. Возможно всё. Прекрасно, что мы живем в такое время, когда границы понятия «театр» широки как никогда.
— Инициатива идет со стороны ищущих режиссеров, которым становится скучно в рамках традиционного театра, или это потребность пресыщенного технологиями зрителя?
— Безусловно, театр — это диалог. Есть люди, которым гораздо интереснее решать какие-то задачки, чем получать готовый продукт. Их очень трудно в чем-то убедить. Особенно среди современной молодежи есть сильное неприятие, отрицание того, что было. Именно в поисках диалога и возникают коллаборации.
Никто не знает, как правильно. Поэтому, с одной стороны, эксперимент каким-то образом влияет на зрителя, которому приходится меняться либо держаться за свое привычное. С другой стороны, поиск диктуется временем, в котором мы живем.
— Вы уже больше года за рулем театра «Практика». Каковы итоги?
— Мы сделали очень многое — это главный итог, который радует. Моя личная радость — это команда, вокруг множество людей, которые помогают, поддерживают. Благодаря им стал возможен такой темп и такие результаты.
За этот год мы выпустили очень много хороших, востребованных зрителями спектаклей. Провели фестиваль документального театра Brusfest, сделали замечательную лабораторию «Практика постдраматурга». Открыли музыкальное направление, проводили концерты, сохранили наших резидентов и даже расширили эту структуру. Осталась площадка современного текста, спектакли. Сделано очень многое за этот год. И это только итоги по «Практике», не считая моей работы в МХТ имени Чехова и педагогики...
Наталья Васильева
