Одна из лучших выставок «Фотобиеннале-2020» Мультимедиа Арт Музея — «Некоторый беспорядок. Произведения из коллекции Антуана де Гальбера». В наш прагматический век она напоминает о том, что коллекционирование искусства — не только способ сколотить реальный и символический капиталы, но и особый вид интеллектуального удовольствия
Maison Rouge, парижский художественный фонд с выставочным пространством, основанный коллекционером и меценатом Антуаном де Гальбером в 2004-м, закрылся года два назад — просто так, не по финансовым или еще каким чрезвычайным причинам, а потому, что основатель вдруг почувствовал, что идея себя исчерпала. Париж слезам не верит, но «Красный дом» оплакивали — в здании бывшей фабрики, располагавшейся неподалеку от площади Бастилии и перестроенной архитектором Жан-Ивом Клеманом и художником Жан-Мишелем Альберола, всегда выставлялось нечто странное и удивительное. Частные коллекции, составленные разными чудаками и эстетическими экстремистами, контркультура, маргиналы, аутсайдеры, а иногда все это вместе, как у австрийского абстрактного экспрессиониста Арнульфа Райнера с его собранием art brut, «грубого искусства». Кстати, легендарный «Соц-арт» куратора Андрея Ерофеева, с таким скандалом выпущенный из России во Францию, тоже показывали здесь — в 2007-м. А еще в Maison Rouge делали персональные выставки — Грегор Шнайдер, Гвидо ван дер Верве, Селест Бурсье-Мужено, Берлинде де Брёйкере, Жан-Жак Лебель, Михаэль Борреманс, Мика Роттенберг, Кристиан Болтански, Тихару Сиота, Пиппо Дельбоно — и задавали тон в интеллектуальных модах. Закрылся Maison Rouge выставкой-манифестом «Полет» — о вековечной мечте и вековечной тщете, со всевозможными «Летатлиными», «Прыжками в пустоту» и панамаренковскими дирижаблями. Идеологом и главным куратором «Полета» был, как обычно, сам де Гальбер.
Дегальберовская коллекция велика и обильна, и порядок в ней, несомненно, есть, но в чем состоит этот порядок и какова система отбора — понять, на первый взгляд, совершенно невозможно. Как, скажем, собрание головных уборов коренных народов обеих Америк, Африки, Австралии и Океании, предстающее во всем великолепии попугайских перьев, рогов и ракушек, срифмовалось в воображении собирателя с шутовскими работами Эрвина Вурма и группы Gelitin? И нет ли в этой рифме профанации первого и экзотизации второго? Сам де Гальбер, начавший свое коллекционерское путешествие по странам и эпохам более тридцати лет назад, выделяет несколько любимых маршрутов: art brut, народное творчество, модернизм, современное искусство и памятники культуры коренных народов и традиционных обществ — то, что раньше хранилось в музеях этнографии и для чего русский язык еще не придумал политкорректного термина, а калька с других языков, где это зовется art primitif или tribal art, звучит диковато. Наверное, эпонимом для коллекционеров такого анархо-эстетического типа, волюнтаристов вкуса, с легкостью перемешивающих шедевры искусства и артефакты визуальной культуры, профессиональное и любительское, академическое и этническое, нормальное и выпадающее из представлений о нормативности, служит бельгийский антиквар, дизайнер-декоратор и коллекционер Аксель Вервордт. При таком подходе зритель вместе с составителем коллекции обречен следить за бесконечной «жизнью форм», преодолевающих любые — исторические, географические, дисциплинарные и, разумеется, медийные — границы. Но директор МАММ Ольга Свиблова, вспомнив, что анархия — мать порядка, предложила для выставки один простой музейный критерий упорядочивания — по медиуму. И когда Антуан де Гальбер, по обыкновению выступающий куратором выставки собственного собрания, принялся вынимать из своих закромов исключительно фотографию — документальную, художественную, концептуальную, научно-прикладную, репортерскую, полицейскую, портретную, случайную, какую угодно, сделанную пионерами светописи, показанную на последней Венецианской биеннале,— смысл и назначение его собрания совершенно прояснились.
Коллекционер уверяет, что никогда не гонялся за именами и модами, не охотился за уникальными отпечатками, не покупал то, что непременно «нужно купить». Он нисколько не лукавит. Однако на выставке вы не найдете ни одного случайного имени — Патти Смит прославилась не столько как фотограф, сколько как модель и муза одного известного фотографа, но снимок цветочного ковра, устилающего могилу Сьюзен Зонтаг на кладбище Монпарнас, ей явно удался. А увидев имена Вольса или Бернда и Хиллы Бехер на этикетках рядом с не вполне типичными для них снимками, вы подумаете, что и в плане уникальности тут все в порядке. Просто, видимо, коллекционеру от бога, то есть не столько ученому-исследователю, сколько художнику-импровизатору, как удачливому картежнику, карта — карточка — сама идет в руки. Антуан де Гальбер не открывает Америк, говоря, что коллекция для коллекционера — это всегда проекция его личных маний, фантазий и страхов, то есть своего рода автопортрет. Но проекция — вообще ключевое слово для этого собрания.
С обывательской точки зрения у фотографии есть по большому счету три главных предмета: человек, природа и архитектура как место встречи первого и второго. Что касается природы, она в коллекции де Гальбера демонстративно отсутствует, вернее, вся она есть архитектура, то есть конструкция и проекция, будь то занесенное песками «Мусульманское кладбище в Алжире» Аббаса или силящаяся изобразить из себя нечто флорально-целомическое «Вилла на берегу моря» Доры Маар. Только один из разделов выставки, посвященный звездам и небу, можно хоть как-то попытаться соотнести с понятием природы, но она либо недоступна человеческому взгляду без телескопа, как в «Атласе северного Млечного Пути» знаменитого американского астронома Фрэнка Элмора Росса, либо же оказывается откровенной подделкой, как в серии «Созвездия» знаменитого каталонского мокументариста Жоана Фонкуберты: имитирующие научную фотографию кадры — всего лишь съемка лобового стекла машины художника, на которое налипли грязь и мертвые мушки. Словом, нетрудно догадаться, что фотографическая коллекция Антуана де Гальбера — о человеке как мере всех вещей.
Мере времени — ср. два автопортрета Романа Опалки, между которыми четверть века. Мере смерти — см. Джоэл-Питер Уиткин. Фотография о человеке здесь почти не прибегает к визуальным иносказаниям. Вся она — о лице, взгляде, теле и его родовых проклятиях, из которых не так уж много выходов — в безумие, сублимацию и перформативность. Марио Джакомелли, Мирослав Тихий, Гюнтер Брус, Урс Люти, Гилберт и Джордж, Эрвин Вурм, Арнульф Райнер, Роджер Баллен, Борис Михайлов, Мари Катаяма, Энни Лейбовиц с портретом Мэттью Барни, Ман Рей и Дениз Коломб с портретами Антонена Арто и Йонатан Мезе с иконой Клауса Кински — эта психолого-антропологическая конференция собрала самых лучших специалистов по теме. Кажется, в ее итогах записано, что нравственный закон внутри и звездное небо снаружи теперь решено считать явлениями одного порядка.
Анна Толстова
