Композитор и продюсер Игорь Матвиенко считает, что русский фольклор нуждается в господдержке, цензура не всегда зло, а на «Евровидение-2020» надо отправить хип-хоп-исполнителя Антоху МС. Об этом он рассказал в интервью «Известиям» накануне своего юбилея. Игорю Матвиенко, который недавно получил звание заслуженного артиста России, 6 февраля исполнилось 60.
— Поздравляем с днем рождения и присуждением звания. В указе, подписанном президентом, написано о вас: композитор, продюсер группы «Любэ». Получается, за «Любэ» дали?
— Думаете, я знаю? Для меня эта новость стала приятной неожиданностью. Хотя не очень понятно, почему сейчас. Если даже за «Любэ», то основные песни для них я написал в 1990-е. И только теперь награда нашла своего героя.
— Говорят, «Любэ» — любимая группа президента. Как понравиться первому лицу? Или это дело случая?
— Я думаю, у нашего президента хороший вкус. Поэтому ему нравится группа «Любэ». Если она ему действительно нравится. Вот и всё.
— Правда, что он ходит на концерты «Любэ»?
— Лично не видел. По-моему, один раз он был на концерте в Сочи.
— Вы занимаете активную общественную позицию. Предлагали, например, ограничить эфиры для рэп-исполнителей, видите в их творчестве пропаганду нездорового образа жизни. Выступаете за цензуру?
— Слово «цензура», как и слово «попса» (условно — я же «попсовый» продюсер и композитор), имеет негативный оттенок. Для многих цензура — это ужасно. Я до сих пор понять не могу, почему мы боимся ее как огня. Цензура есть везде, в самых супердемократических обществах типа Америки.
Проблему же я вижу в том, что радиостанции ставят песни, особо не слушая, о чем в них поется. А молодежь слушает и примеряет на себя ту модель поведения. Для меня было странно, что на государственных станциях совершенно нет контроля. Приводил в пример Китай, где запретили подобное творчество. И это возымело действие.
— Ваше предложение кто-нибудь услышал?
— Возможно, к нему прислушались. Во всяком случае, если раньше почти каждый трек наших молодых исполнителей в хит-парадах и даже в iTunes был обозначен буковкой «e», что означает explicity — ненормативная лексика, наркотики и прочее, то сейчас этого стало гораздо меньше.
— Потом была волна отмен концертов рэперов. Не чувствуете своей вины?
— В тот момент я выступил против таких крайностей. Это не решение проблемы, лучше найти другие способы. В частности, наладить диалог. Как это сделано в отношениях с киноиндустрией. Прекрасно работает Фонд кино. Министерство культуры много внимания уделяет кино. Я понимаю, что оно является важнейшим из искусств, но всё же хочется, чтобы и на музыкантов обратили внимание. Особенно на молодежную популярную музыку.
— Есть музыка — и хорошо. Легкий жанр. Зачем для него госпрограммы?
— Ну как же? Например, нужна образовательная программа. У нас практически невозможно получить профессиональные знания в популярной музыке. В учебных заведениях нет профильных факультетов. Всё внимание классическому образованию. И оно никакого отношения не имеет к нынешним реалиям. Это музыка для взрослых, а музыки для молодежи нет вообще. Нет репетиционных баз. Ребята решили собраться, поиграть рок. Где?
— Как раньше — в подвале.
— Да подвалы все на замках! А чтобы играть такую музыку, нужны специально оборудованные помещения. Рок должен звучать громко. Значит, нужны аппаратура, колонки, усилители.
— Вы думаете, господдержка решит проблему помещений?
— Я понимаю, что это смелые фантазии. Но в любом начинании надо видеть перспективу. Приведу пример. В Финляндии в 1970-е годы люди страшно бухали. Тогда правительство задумалось и предложило программу по оздоровлению нации. Появилось большое количество туристических и спортивных баз: лыжи, коньки, турники. Везде оставляли палки для скандинавской ходьбы. Можно было подойти, взять их, пройтись и оставить в другом месте. И действительно, люди отвлеклись от стакана. По такой аналогии, наверное, и у нас можно что-то придумать.
— Похоже, вы уже начали реализовывать образовательную программу. Открыли музыкальную академию «М.А.М.А.». Для чего вам это?
— Сейчас пением никого не удивишь. Артисту нужен полный спектр умений и навыков. Поэтому наши вокалисты учатся сами музыку писать, занимаются хореографией и актерским мастерством. Еще одно направление, которое мы развиваем, — музыкальное продюсирование. На сегодня это мой главный проект. В перспективе — создание «Города музыки». Может, назовем его «Музпорт», потому что мы находимся рядом с рекой.
— А землю вам удалось получить?
— Сейчас ее оформляем. Планируем построить здесь не только здание академии, а еще общежитие для студентов и концертные залы.
— Вы член Совета по культуре при президенте. Вхожи в высокие кабинеты. Вас не просили оказать содействие, решить какую-то проблему? Никогда не выступали...
— ...лоббистом?
— Представителем интересов.
— Нет. К сожалению, единственный лоббист нашей эстрады и культуры ушел из жизни. Им был замечательный Иосиф Давыдович Кобзон. Он для музыкантов был, как Никита Михалков для кинематографистов. Вот кто действительно мог пойти на таран. Я же другой. Интроверт.
— Стеснительный?
— Я не просто стеснительный, я боюсь выступать. А на публике вообще начинаю волноваться, становлюсь косноязычным.
— В музыке не осталось влиятельных персон?
— В классической музыке, конечно, есть. Тот же Валерий Гергиев. В популярной — нет. Ну и ладно. Она находится на самообеспечении. Меня серьезно беспокоит то, что за фольклор, этномузыку вообще некому слово молвить. Если только Надежде Бабкиной. Им нужно помочь. Потому что это наши корни, история, если хотите, код нации.
Был в СССР уникальный фольклорный ансамбль Дмитрия Покровского. Музыканты ездили в экспедиции по деревням, собирали песни. Сейчас этим занимаются только энтузиасты. Что радостно, они есть среди молодежи. Летом я побывал на арт-фестивале «Таврида». Попал на фольклорную смену. Со всей страны приехали ребята. Первый вопрос, который мне задали музыканты: «И куда нам с нашим творчеством идти?»
— У вас был ответ?
— Нет. Вот за этих ребят я готов хлопотать и ходить по высоким кабинетам. А еще очень хотелось бы, чтобы появилась радиостанция, где можно услышать народную музыку. Я считаю, что у нее есть шанс стать популярной.
Манера пения в фольклоре гораздо ближе по своему характеру к современной манере исполнения. Там и там — открытый звук, поэтому иногда получаются удачные миксы стилей. А классическое пение с грудным звуком — неактуально и немодно.
— Может, вы спродюсируете что-то народное?
— К своему дню рождения я с группой «Фабрика» записал этнопесню на двух языках. Я наполовину русский, наполовину украинец. Вот и песня получилась русско-украинская, про маму.
— Как вы относитесь к успеху Билли Айлиш? Она получила пять «Грэмми» из шести. Случайность?
— Считаю, что на сегодняшний день Билли — артист номер один. Она еще не была широко известна, а мои дети нашли ее в Сети и дали мне послушать. Она сразу мне понравилась. А когда побывал на концерте в Москве, вообще стал ее фанатом. Она совершенно другого формата, нежели поп-певицы с откровенными танцами, перьями, мишурой...
— Есть смысл догонять американский шоу-бизнес или мы так и останемся на задворках?
— Что значит на задворках? Нас почти 150 миллионов! Это огромный рынок. Меня очень радует, что последние лет пять у нас серьезно возрос интерес к русскоязычной музыке. Молодежь знает всех рэперов, артистов «Евровидение стайл».
— Кстати, почему «Евровидение» по-прежнему считается Олимпом для популярной музыки? Какое-то время назад шли разговоры, что не стоит нам участвовать. Всё равно зажимают. Планировали даже создать альтернативу.
— Создать свое можно, но «Евровидение» — это большой бренд с историей, как чемпионат мира по футболу. По моему ощущению, этот конкурс всегда существовал отдельно от шоу-бизнеса. Ну, может, только когда ABBA принимала в нем участие, было иначе. Там что-то происходит, но где все эти артисты потом? Особо-то их и не видно в чартах. Это какая-то локальная история с определенной эстетикой. Они даже выработали стиль «Евровидения» — уже можно не брать голосом, нужно быть фриковатым.
— Игорь Крутой высказал предположение, что в этом году в Роттердам от России поедет Александр Панайотов. Он неоднократно пытался попасть на «Евровидение», но его кто-то всё время обходил. Как вы оцениваете его шансы?
— Александр объективно сильный певец, хороший артист. И, конечно, может представлять страну на «Евровидении». Но лично я уже несколько лет подряд предлагаю отправить на конкурс Антоху МС. Я считаю, что он идеальный исполнитель для этой задачи.
— Но этот хип-хопер исполняет свои композиции на русском языке. Не поймут.
— Антохе всё равно. Он может бормотать на любом языке. Дело не в этом. Он просто очень интересный артист. А голос на «Евровидении», повторюсь, не так важен.
— Вы были первым музыкальным продюсером на «Фабрике звезд». «Круто ты попал на ТВ» звучало из каждого телевизора. Начинающий музыкант верил, что попади он на этот проект, шоу-бизнес у него в кармане. Почему вас больше нет в подобных проектах? Разуверились в идее?
— В начале 2000-х телепродюсеры считали, что проекты по поиску талантов нужны. Мы хотели сделать артиста в прямом эфире и показать, что Золушкой может стать любая. Сейчас проекты превратились в шоу. И у них нет задачи найти и развить музыканта. Поэтому и новых артистов не видно. Да и у молодежи иной путь к популярности. Она делается в соцсетях. Если у тебя есть миллион подписчиков, ты уже можешь начинать карьеру как поп-исполнитель. Аудитория есть, осталось просто записать какой-нибудь трек.
— Неважно, умеешь ли петь?
— Меня очень порадовал Илон Маск, который попробовал записать электронный трек. Получилось вполне прилично. Он, конечно, не попадет в хит-парады, но это же неважно, если у тебя 30 млн подписчиков. И с этим надо считаться.
Зоя Игумнова
