В самой активной и заслуженно именитой частной художественной галерее Петербурга, специализирующейся на старом искусстве, KGallery, открылась выставка с лаконичнейшим названием — «Кустодиев». Около 100 произведений из частных коллекций обеих столиц и несколько принципиально важных работ из собраний Русского музея, Музея театрального искусства, Астраханской картинной галереи и фондов ГМЗ «Петергоф», происходящие, как правило, из частных же собраний, призваны показать Кустодиева «глазами собирателей». Рассказывает Кира Долинина.
Что должно быть на выставке Кустодиева? Краснощекие купчихи за чаем, мощнобедрые русские Венеры, ярмарки-гулянья-Масленицы, лихой большевик с красным знаменем и, конечно, портрет Шаляпина в распахнутой шубе. Все это — ну, за исключением уникального все-таки портрета Шаляпина — тут есть. Однако собирательный «Кустодиев» на этой выставке иной: скромнее, камернее и гораздо более убедительный как мастер.
Самые знаменитые его работы легко способны увести зрителя в поле хрестоматийного, читай — пролистываемого, не задерживающего взгляд. Выставка же, начинающаяся с графики художника, ставит совсем иные вопросы. Что есть «алфавит» художника, как справлялся любящий цвет более всего в искусстве Кустодиев с черно-белой сущностью графических техник? Что происходило с его персонажами, отправленными в дебри театральных постановок? Кустодиев и Замятин, не раз бывшие авторской парой в различных начинаниях, как дополняли друг друга? И многое другое. Плутать в этом одно удовольствие, даром, что путь этот от малого (фотографий, литографий, обложек книг, театральных работ) к великому (живописи, которая тут собрана не во множестве, но зато четким пунктиром по видам и жанрам).
Общее наше представление о Кустодиеве выставка не нарушит. Ученик Репина, пенсионер академии, еле-еле протянувший полгода в Париже и более всего любивший бродить по городам провинциальной России. Мастер искусный, но не виртуозный, не в маэстрии ищущий удовольствия. Он сочинитель, талант которого возбуждался почти исключительно от погружения в созданный воображением текст. Весь этот купеческий мир застолий, трактиров, палисадников, ярмарок хоть и имел прописку на волжских берегах, где подглядел его Кустодиев в своем астраханском детстве, но существовал только в его сознании. Недаром огромное количество «купеческих» работ было написано в последнее десятилетие жизни художника, начиная с 1917 года, когда он, парализованный, сидел у окна своей квартиры на Введенской улице в Петрограде-Ленинграде, а на Волге всех купцов уже благополучно повывели. Недаром он и революции свои писал как народные гулянья, и большевики его, как Деды Морозы или масленичные чучела какие-то, шли по ярким улицам придуманного городка, и падение царизма 21 февраля 1917 года больше походило на пасхальный крестный ход, чем на политическое событие.
Номинально он был с «Миром искусства», но разница между ним и «коллегами» огромна: прошлое интересовало его мало, не далее воспоминаний детства. Однако ни один из мирискусников не выполнил столь беззаветно негласный наказ своего братства — писать тот мир, который любишь, в котором находишь красоту и прелесть. «Король-солнце» у Бенуа — расфуфыренный актеришка по сравнению со столь же выдуманными купчихами Кустодиева. Это хорошо понимал про себя сам художник: «Меня называют реалистом. Какая глупость! Все мои картины — сплошная иллюзия...»
Его иллюзии требовали красок, даже литографии свои он расцвечивал, от того одни и те же листы у него часто сильно разнятся. Также красок требовал стремительно уходящий в черно-белый морок мир за окном мастерской. Неизбалованный заказами, живший трудно и бравшийся за самые разные работы, Кустодиев раз за разом сочинял миры, бывшие куда лучше, светлее, смешнее, ярче настоящего. В камерных работах это видно не хуже, чем в многометровых, «музейных». А может, и лучше — недаром коллекционеры всех мастей так любят Кустодиева. У него и фарфоровые статуэтки — сплошь праздник, буффонада и гомон ярмарочной толпы, и мятая сторублевка с яблоком — идеальный повод для картины.
Кира Долинина
