«Видишь, августовские любовники пробегают внизу с цветами,
голубые струи реклам бесконечно стекают с крыш, вот ты смотришь
вниз, никогда не меняйся местами, никогда ни с кем, это ты себе
говоришь. Вот цветы и цветы, и квартиры с новой любовью, с юной
плотью входящей, всходящей на новый круг, отдавая себя с новым
криком и с новой кровью, отдавая себя, выпуская цветы из рук. Новый
вечер шумит, что никто не вернется, над новой жизнью, что никто не
пройдет под балконом твоим к тебе, и не станет к тебе, и не
станет, не станет ближе чем к самим себе, чем к своим цветам, чем к
самим себе».
«Августовские любовники», Иосиф Бродский
Чем может завершиться столкновение людей из двух разных миров, казалось бы, живущих в одном городе, дышащих одним воздухом, но смотрящих на мир разными красками?
Красота в глазах смотрящего, лишь воспоминания Жанны сняты в цвете, лишь ими она заполняет свою любовь к Жану. Однако выдумки остаются выдумками, слова — беспомощными выплесками перед обстоятельствами, а реальность в кинокартине Ги Жиля все же остается черно-белой.
Кадры из фильма "На срезанном углу" ("Au pan coupe"), 1968.
Главный герой фильма Жан (Патрик Жуане) умирает уже на десятой минуте хронометража, оставляя после себя лишь эфемерные воспоминания в сердце своей возлюбленной Жанны (Маши Мериль). Лишь посредством ее тоскливых, но светлых воспоминаний зрителю постепенно раскрывается история их непростого союза.
Мы узнаем, что Жан и Жанна любили друг друга, но, изможденный душевно и физически, молодой человек не мог ответить взаимностью на искренние чувства девушки. Потеряв всякую веру в будущее, обременённый скорбью и ненавистью, Жан был убеждён, что обрести понимание со стороны другого человека невозможно.
Угнетённый этим осознанием, он покидает Жанну, предпочитая их любви безликое «забвение»: попытку укрыться в компании битников, наивно стремясь вырваться из плена прошлой жизни.
Но вскоре и этот образ жизни становится ему в тягость. Жан голодает, страдает, замерзает, пока, наконец, не умирает. Его одинокое тело находят в саду загородного провинциального Лиона.Тем временем Жанна, даже не подозревая о его смерти,продолжает с неослабевающей верой ждать возвращения возлюбленного.
«Как мечтал я удрать подальше
От непрестанных выкриков страха,
От шипенья потёртой фальши,
Звучавшей страшней и страшней,
Когда заваливались мои вечера
За холмы, в глубины морей.
Как мечтал я подальше смыться…»
Дилан Томас.
В каждом своем воспоминании Жанна выступает в роли спасателя, а Жан — утопающего. Она стремится укрыть его в своих объятиях, спрятав от враждебного мира. Жанна, как подобает преданному «спасателю», изо всех сил старается помочь ему вырваться из оков собственных предрассудков:
«Я хотела бы переделать всю его жизнь. Дать ему детство, которого ему не хватало, или силы, чтобы забыть всё».
Однако её попытки тщетны — Жанна не понимает, а, возможно, даже не задумывается, что внутренние перемены невозможны без собственной воли, а у Жана нет ни стремления, ни сил для этого.
Проблески надежды иногда всё же мелькают в громких заявлениях Жана: юноша утверждает, что «ему всё равно, что останется от времени на планете», и призывает «жить», но мимолетного порыва недостаточно.
Из уст главной героини мы узнаем, что юноша угнетал в глазах возлюбленной самого себя: он тяготился вопросом «почему его любят», на который, оправданно, не мог найти ответа. Он мучил себя — и эгоистично мучил её, без стыда заявляя, что «в нём таится зло».
«Когда всё идёт слишком хорошо, я это рушу. Когда кто-то любит меня, я ухожу. И если я найду место, где буду счастлив, то захочу лишь сбежать», — признаётся юноша.
Не стал исключением и его союз с Жанной. Однако на все его аргументы о том, что им не следует быть вместе, Жанна неизменно отвечает: «Je t'aime». Для неё эти слова — абсолютная истина. Для него же они значат слишком мало, поскольку жизнь юноши сводится к тупику, травмирующим воспоминаниям, бесконечному самокопанию и страху перед неизведанным.
Всё для него застыло, замерло в невыносимой неподвижности. Жан поддаётся ей, жертвуя собственным счастьем и счастьем дорогих ему людей:
«Жан, все такое хрупкое, можем ли мы жить памятью?» — Жанна.
Каждый из героев — слабое звено. Жан не в силах собраться. Жанна не в силах отпустить. Установка любовников «главное — всё понять и начать сначала» трещит по швам с первых секунд киноленты, танцуя на осколках зыбких воспоминаний. Жилевские герои не живут настоящим и не грезят будущим.
Они живут прошлым: несбыточными мечтами, разрушенными городами, мимолетными прикосновениями, старыми альбомами с черно- белыми фотографиями и ранами, которые всё ещё кровоточат, словно сердца их не переставая стучат в такт тем далеким юношеским вечерам.
«Смотришь на фотографии, и будто бы не с нами было, и будто то б люди, которых нет с нами — сон» .
Перевод: "Нет, Жан, черных цветов не бывает".
Post scriptum:
…В который раз на старом пустыре
я запускаю в проволочный космос
свой медный грош, увенчанный гербом,
в отчаянной попытке возвеличить
момент соединения… Увы,
тому, кто не умеет заменить
собой весь мир, обычно остается
крутить щербатый телефонный диск,
как стол на спиритическом сеансе,
покуда призрак не ответит эхом
последним воплям зуммера в ночи.
Иосиф Бродский.
Ларианна Ваньянц.
