Начальник поезда — это все равно что капитан на корабле. Он несет ответственность за безопасность пассажиров, отвечает за своевременное прибытие поезда, руководит провод-никами и техническим персоналом, улаживает конфликтные ситуации. Разве что не управляет поездом.
Ему надлежит быть ответственным, доброжелательным, коммуникабельным, иметь недюжинные аналитические способности и обладать высокой стрессоустойчивостью.
Каково это, стоять во главе поезда, какими секретами делятся звездные пассажиры и можно ли устать от дороги, рассказал «МК» начальник международного поезда «Лев Толстой» №32/31 сообщением Москва—Хельсинки Василий Владимирович Чудовский. 30 мая исполнилось 40 лет, как лучший фирменный поезд вагонного депо «Москва» взял курс на Финляндию.
«Время на железной дороге бежит незаметно»
— Тяга к железной дороге у меня на генном уровне, — говорит Василий Дмитриевич. — Папа всю жизнь хотел быть железнодорожником, но работал учителем словесности, потом стал директором школы, а его мечты воплотил я. В первый рейс на поезде Москва—Мурманск отправился в 13 лет. Старший брат в студенческом отряде работал летом проводником и взял меня с собой. Мне открылся северный край. Я увидел Карелию, Заполярье, порт в Мурманске. Стояли белые ночи, солнце не заходило за горизонт, я путал день с ночью, в общем, окунулся в совершенно другое измерение. И заболел дорожной романтикой.
Будучи студентом географического факультета пединститута, отправился со стройотрядом на БАМ. Летом в годы учебы работал проводником на поездах Москва—Мурманск, Москва—Никель, Москва—Ленинград. Октябрьская железная дорога стала для меня родной, пролегла через сердце, да так и не отпустила.
После института, отслужив срочную службу в Афганистане, Василий Чудовский в родном Сергиевом Посаде совсем недолго поработал на хладокомбинате и вернулся на железную дорогу.
— Время под перестук колес бежит стремительно и незаметно. Сначала работал начальником поезда на внутренних линиях, ездил в Мурманск, Питер и обратно. В 1988 году перешел на поезд №32/31 Москва—Хельсинки. Раньше были прицепные вагоны, а в 1975 году стал ходить по графику ежедневный поезд, которому было присвоено имя русского писателя Льва Толстого.
Я принял эстафету от старейших проводников. В то время на этом международном направлении работали одни мужчины. Эта была элита, все с высшим образованием, со знанием языков. Они обслуживали пассажиров так, что потом, собираясь в поездку, люди спрашивали в кассе: «А какая сегодня бригада едет, будет ли Глеб Алексеевич Ильин?» «А когда поедет Владимир Георгиевич Романов?» Романов был мужчина под 150 кг весом, человечище, у него был белый картуз, он выходил на посадку, как адмирал. Пассажиры его обожали. Владимир Георгиевич рассказывал, что его учителями были проводники еще царских времен. Это была престижнейшая профессия. В советское время проводники международных направлений проходили серьезную подготовку, вплоть до того, что учились в Харьковской разведшколе. Также почти год изучали иностранные языки. Это были настоящие психологи, к каждому пассажиру у них был свой подход, любую конфликтную ситуацию могли разрулить.
Я, прежде чем попасть на международное направление, кроме курсов и всевозможных комиссий проходил еще и собеседование с ветеранами партии. Они обращали внимание на документы, внешние данные, а главное — на то, как ты мыслишь. В поезде за границей мы представляли страну, были своеобразными «полномочными представителями», должны были быть интеллектуально подкованными. Кроме английского изучали еще и разговорный финский язык. Знаете, как по-фински будет добро пожаловать? Терветулоа! Добрый день — хювяя пяйвяя.
— Каким был ваш первый рейс в Финляндию?
— Это было 6 декабря 1988 года. Помню, напарник, Сергей Юрьевич Жихарев, меня сразу предупредил: «Загранпаспорт все время должен быть при тебе». В советское время это был очень серьезный документ, его потеря ставила крест на всей карьере. Помню, что была большая работа с документами. Мы же собирали паспорта всех пассажиров, писали картограммы для российского и финского пограничного контроля. Это сейчас есть сканеры, сняли копию с документа — и готово. А раньше мы все бумаги заполняли вручную.
Приехали в Хельсинки, а Финляндия в тот день как раз отмечала День независимости, был общенациональный выходной день. Я прошелся по вокзалу, удивился, что на фасаде здания открываются все двери. Работали киоски и кафе. В воздухе витал запах корицы. С атмосферой праздника у меня Финляндия ассоциируется и по сей день. Между Москвой и Хельсинки курсирую уже 27 лет.
— И всякий раз лично приветствуете пассажиров?
— Во время посадки всегда стою на перроне, встречаю пассажиров, вижу, кто у меня едет в поезде, в каком состоянии. У нас ведь бывает и 300 человек, и 500. Я отвечаю и за их безопасность, и за культуру обслуживания. У пассажиров должна остаться добрая память о поездке. Поэтому к рейсу готовлюсь заранее. Рубашка должна быть белоснежной, обувь в идеальном состоянии, а брюки будто только что отутюжены. У меня, например, в служебном купе хранится шесть пар обуви. Одни ботинки — для перрона, другие — для вагона, третьи — для ремонтно-эксплуатационного депо и так далее. Ну и с проводников требую такой же аккуратности. В подчинении у меня 24 проводника, многие из них работают со мной уже около 30 лет.
— Расскажите о случаях, когда пассажиров снимали с рейса?
— Когда был нарушен визовый режим или таможня нашла незадекларированную валюту. Были также претензии по багажу. Однажды в Хельсинки в вагон зашел пассажир с двумя клетчатыми сумками. Таможенники зашли, начали его проверять, и оказалось, что его груз весит… 180 кг. А он завез сумки на тележке. Выяснилось, что пассажир — ученый, а везет метеориты. Для их поисков он объездил все Скандинавские страны. Таможенники сдали метеориты на экспертизу, потом весь груз пассажиру вернули. У ученого были оформлены все бумаги, он работал в одном из научных институтов. Но поезд задержали, потом были разборки, выясняли, как пассажир прошел в вагон с таким большим весом.
— Приходилось срывать стоп-кран?
— Да, когда была угроза жизни пассажиру. У меня были случаи, когда при отправлении поезда человек проваливался между перроном и составом. Составляли потом соответствующий акт.
— Авралы случались?
— Однажды под Рождество финский машинист электровоза умудрился у нашего вагона сломать при маневрах хребтовую балку. Он поругался с женой, был во взвинченном состоянии, не успел вовремя притормозить и на скорости въехал в наш состав. Посмотрели — автосцепка нормальная, разъединения нет. Слава богу, доехали до Москвы. Единственное, в нескольких вагонах было нарушено отопление. Но повезло с погодой, было +3 градуса тепла. По прибытии уже отцепили вагон и отправили в ремонт.
— Роды принимать не приходилось?
— Было дело. Я только начал ездить на Мурманск начальником поезда — и у меня молодая женщина рано утром родила прямо в вагоне. Это было на перегоне Высший Волочек—Бологое. К счастью, у меня в коллективе был проводник, бывший врач-стоматолог. Мама была здоровая, обошлось без осложнений. Потребовались только водка, для обеззараживания, ножницы, нитки, чтобы перевязать пуповину. Потом вызвали «скорую помощь», маму и ребенка у нас забрали на станции и увезли в больницу.
«Опаздывая, Валерий Гергиев просил придержать поезд»
— Расскажите о пассажирах, общение с которыми особо запомнилось.
— Это, несомненно, Юрий Никулин. Они часто с женой ездили со своими собаками на выставки в Финляндию. Татьяна Николаевна возглавляла клуб «Фауна», разводила ризеншнауцеров. Своей жизни без собак Юрий Владимирович не представлял. Делился, что сначала у них жила такса Текки, фокстерьер Кутька, а потом ризеншнауцеры Дан и Федя.
Многие думали, что Никулин любил выпить. Но это оказалось не так, мы пили только чай. Вспоминали картины, в которых он снимался. С особой теплотой он рассказывал не о нашумевших комедиях, а о съемках в фильме «Когда деревья были большими». Когда я попросил напомнить, кто был режиссером картины, Юрий Владимирович после паузы, очень уважительно сказал: «Этот фильм снял великий Кулиджанов».
В записной книжке он оставил мне свой фирменный автограф, быстро начертанный графический автопортрет, и сказал: «С этой визитной карточкой жду тебя в Цирке на Цветном бульваре». Я потом не раз бывал на их представлениях, и меня непременно сажали в директорскую ложу.
Об актере и режиссере Олеге Табакове начальник поезда Чудовский говорит: «Это человек, который помнит добро».
— Мы познакомились, когда он — по своей скромности — ехал в вагоне второго класса. Вместе с ним в купе было еще три пассажира, каждый хотел с Олегом Павловичем поговорить и взять автограф. А известно, что от своей публичности люди сильно устают. Я ему и предложил: «Пойдемте, я вас размещу». Забрал его в штабной вагон, где есть служебные купе для пограничников, таможенников, полицейских, работников ресторана. Часть мест там продается для пассажиров. Изолировал Олега Павловича, дал отдохнуть. Так началась наша дружба. Он одно время преподавал в Хельсинкской театральной академии. Потом ставил в Финляндии спектакль «Две стрелы», был частым гостем нашего хельсинкского поезда. Так повелось, что ездил он только с нашей бригадой. И всякий раз я поражался его юмору. Знаете, какую он дату поставил, когда подписал мне свою книжку? 2120 год. Он звал меня Васята. Однажды позвонил и поет в трубку известную частушку: «Милый Вася, я снялась!» Потом попросил привезти для своего театра-студии из Хельсинки маты, которые перед входом задерживают грязь и песок. В России тогда их купить было невозможно. У нас тогда еще ходил багажный вагон. В Хельсинки, на багажной станции, оформил груз на себя. Первый, кто встретил меня на перроне в Москве рано утром, был Олег Павлович. Он не прислал ни завхоза, ни кого-то из студентов, а приехал сам, чтобы пожать мне руку.
Поэт, прозаик, сценарист Булат Окуджава поразил Василия Чудовского своей скромностью.
— Он ехал с женой через Финляндию в Швецию по приглашению российского посольства. Я признался, что вырос на его песнях, с третьего класса играл на гитаре и пел. Булат Шалвович рассказал, что в последнее время песен уже не пишет, перешел на прозу.
Бросилось в глаза, что ехал он в стареньких вельветовых брюках, на которых на самом видном месте, около колена, была грубо пришита заплатка. Ему, видимо, это было не важно. Главное, что гармоничны были его стихи. Стали же своеобразным гимном его песни «Давайте восклицать» и «Возьмемся за руки, друзья».
А вот кто полностью совпал с Василием Чудовским по восприятию жизни, так это режиссер Станислав Ростоцкий.
— Станислав Иосифович буквально летел по перрону, сам нес вещи. И только перед сном, отстегнув протез, который появился у него после ранения и ампутации, как говорится, отпускал вожжи. У него был свой дом под Выборгом, на берегу Финского залива. В Выборге также проходил задуманный им кинофестиваль «Окно в Европу». Поэтому он часто оказывался в нашем поезде. Мы с ним много говорили и о жизни, и о политике. Были и чисто мужские разговоры, о которых я умолчу. А вот как он летал в 1973 году в Америку, где его фильм «А зори здесь тихие…» был номинирован на соискание «Оскара», расскажу. Станислав Иосифович поделился, что ему на поездку не дали ни одного доллара. А при возвращении в аэропорту надо было заплатить пошлину в 15 долларов. Режиссер сказал пограничникам: «Леонид Брежнев не дал президенту Ричарду Никсону никаких денег, так что извините». И его выпустили из страны.
Василия Чудовского, человека-скалу, трудно заставить волноваться. А дирижеру Валерию Гергиеву иной раз это удается.
— К Валерию Абисаловичу я обращаюсь не иначе как «маэстро». Он настолько человек-трудоголик, что непонятно, когда он вообще отдыхает. Он любит нашего «Льва Толстого», потому что это последний фирменный поезд, который выходит из Санкт-Петербурга. Отправляемся мы из Питера в 1.59, а утром — в 8.24 — уже в Москве. У маэстро жизнь расписана по минутам. Он много гастролирует. А к поезду приезжает практически в последнюю минуту. Его провожают водитель и администратор. Он торопится, звонит мне: «Стоим в пробке, можно как-то подержать поезд?» Я говорю: «У нас график движения основной, мы не можем держать поезд». Выхожу, стою около пандуса на Ладожском вокзале, смотрю — бегут, кричу: «Можете перевести дух, осталось еще полторы минуты». Заскакиваем все вместе в последний вагон, и поезд трогается.
Несмотря на все звания и награды, Валерий Абисалович абсолютно неприхотливый человек. Он объездил весь мир, а когда мы сели и стали вспоминать самые уютные города, он назвал Кисловодск.
Одним из самых душевных пассажиров Василий Чудовский называет режиссера Галину Борисовну Волчек.
— Это удивительная, очень открытая женщина. Она садится в поезд всегда с провизией. В 90-х годах, когда киви был еще экзотическим фруктом, она принесла в вагон чуть ли не ящик киви. Все упаковки тут же раздала. И мне сказала: «Возьми домой, угостишь своих домашних». Из Финляндии она всегда возвращается с кучей сувениров и подарков, говорит: «Всем всего набрала, а себе так ничего и не купила».
Встреч со знаменитыми людьми у начальника поезда было немало. Геннадий Хазанов читал ему басню Крылова в собственной, вольной трактовке. Комар в ней проявлял сексуальный интерес к слонихе. Филипп Киркоров в перестроечное время, узнав, что Василий Дмитриевич живет в Сергиевом Посаде, спрашивал с неподдельным интересом: «Вы ездите на поздних электричках, это небезопасно?» Юрий Соломин сетовал, что его студенты знают всех американских актеров, а кто такой Жаров — сказать не могут.
— Бывает, что пассажиры вам что-то дарят?
— Песни и улыбки! Везли мы как-то на юбилейные дни в честь 300-летия Санкт-Петербурга хор имени Пятницкого. У них там строжайшая дисциплина. Старший хореограф сказал: «Всем отдыхать», — тут же все легли, наступила тишина. Когда мы подъезжали к Москве, они решили нас отблагодарить, запели все разом: «Ой, да не вечер, да не вечер». Голоса — сильнейшие, да еще в замкнутом пространстве. Как «на крыло подняли». Впечатление колоссальное!
А как-то в новогодние праздники ехал у нас творческий коллектив. Директор Дома актера Маргарита Александровна Эскина спросила Федора Чеханкова: «У нас там что-нибудь осталось?» Он приносит мне трехлитровую бутылку премиального французского шампанского. Она до сих пор у меня дома стоит. Уже нет в живых ни Маргариты Александровны, ни Федора Яковлевича, а рука не поднимается открыть бутылку.
«Под перестук колес лучше сплю, чем в тишине»
Садясь в поезд, артисты после напряженного гастрольного графика нередко пропускают по 100 грамм. И всякий раз зовут к столу Василия Чудовского.
— Я на работе спиртное не позволяю себе даже пригубить, какие бы праздники ни приходились на рейс. Я ведь несу ответственность за людей, за страну. Финны, например, периодически делают тест на алкоголь, проверяют нас, когда мы едем по территории Финляндии. Они могут на дороге остановить любого министра, попросить пройти проверку на состояние алкогольного опьянения. И если для водителя у них разрешенная норма алкоголя в крови 0,37 промилле, для железнодорожников — 0.
Финны видят больше, чем мы сами порой. Как говорили наши ветераны, с помощью специальных прослушивающих устройств они даже слышат, о чем мы говорим в поезде.
— Существует устойчивое мнение, что финны любят выпить, причем «беленькую» и «сорокаградусную». С подвыпившими пассажирами не бывает проблем?
— Финны — законопослушные граждане. В 2 часа ночи закрывается ресторан. Я прихожу, они тут же поднимаются: «Капитан, все в порядке. Мы уходим».
Помню, после финального матча Лиги чемпионов ехали у нас футбольные фанаты «Челси» и «Манчестер Юнайтед». Финны встречали их на перроне усиленным нарядом полиции, а у меня до Хельсинки их ехал полный состав. Ребята все, как говорится, не промах: с татуировками, ирокезами, раскрашенными лицами. К тому же «на эмоциях». Они сразу оккупировали ресторан. Я зашел, приложил палец к губам, говорю, не повышая голоса: «Тише, тише». Все. Этого было достаточно. Болельщики заверили: «Все будет о´кей!» И оказались джентльменами, сдержали слово. Никаких нарушений с их стороны не было.
— Бывает, что пассажиры воруют что-то из постельного белья или оборудования?
— Конечно, едут ведь разные люди. Прихватывают даже полотенца, ссылаясь потом на забывчивость. Были случаи, когда у нас забирали даже одеяла и перьевые подушки. Это случается чаще, когда едут студенты из Латинской Америки или Европы и их — человек 80–100. Спасибо финским полицейским, они по нашей просьбе их находят, возвращают унесенное оборудование. «Забывчивы» также бывают автоперегонщики, которые потом уверяют, что машинально положили в сумку полотенце. Мы работаем с документами пассажиров, знаем, кто куда едет, когда возвращается. Сообщаем полицейским данные перегонщиков. На автомобильном пограничном переходе Ваалимаа—Торфяновка их уже ждут.
— Не устаете от того, что все время в дороге?
— Когда ты на позитиве, все время общаешься с людьми, усталости вообще не чувствуешь. К тому же я так организовал свой день, что мне хватает 20 минут сна, чтобы восстановить силы.
— У вас вся жизнь в разъездах, жена не против вашей кочевой жизни?
— А жена со мною вместе работает. Она — проводница.
Былинный богатырь Василий Владимирович до такой степени стал в Финляндии своим, что даже «как местный житель» однажды попал в газету.
— Меня сфотографировали на улице во весь рост недалеко от железнодорожного вокзала. Снимок снабдили надписью: «Уличные рекламы мешают жителям Хельсинки проходить по улицам». Мне потом эту газету принесли и коллеги-финны, и ребята из посольства.
Поезд Москва—Хельсинки носит имя Льва Толстого. Любитель литературы, Чудовский постоянно перечитывает русских классиков. Когда его спрашивают: «Какая погода в Хельсинки?», он говорит: «Погода чудесная. Воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка». Василию Владимировичу становится обидно, когда в ответ на вопрос «А знаете, кому принадлежат эти слова?» мало кто теперь может вспомнить имя Михаила Лермонтова.
Когда выпадает свободный день, Василий Владимирович идет в театр или читает. Такой он, театрал и книголюб, начальник международного поезда Чудовский, который три года назад был награжден знаком «Почетный железнодорожник».
