Как станцевать степ, исполняя джаз на арфе, почему дудук переносит в иное измерение и где сейчас создается новое направление в джазе, в интервью «Культуре» рассказывает композитор, мультиинструменталист, доцент кафедры эстрадно-джазовой музыки РГУ имени Косыгина института «Академия имени Маймонида» Антон Котиков.
— В конце прошлого года ваш проект «Арфа & Джаз» занял второе место в конкурсе «Arena Moscow Night. Наш джаз», непросто было выйти в финал?
— Конкурс действительно оказался сложным, потому что были очень сильные конкуренты, особенно в финале. Я считаю, что мы абсолютно достойно заняли второе место. Было очень непросто.
— 24 декабря «Арфа & Джаз» открыла новогодний гала-концерт «Arena Moscow Night. Наш джаз», организованный Национальным фондом поддержки правообладателей (НФПП). Были исполнены три композиции — Deck the Halls и Greensleaves и «Песня волшебника» из фильма «Обыкновенное чудо». Чем был обусловлен выбор?
— Мы брали те композиции, которые давало жюри. И одну из них решили посвятить советской эстраде. Но мы не просто исполняли эти произведения. Мы сделали джазовые аранжировки на эти песни.
— Как в джазовом проекте появилась арфа?
— Проект «Арфа & Джаз» возник в музыкальной школе Ипполитова-Иванова, где мы с Марией Кулаковой преподавали. Она придумала проект, в котором собиралась исполнять на арфе различные произведения. Я предложил ей свои. И сразу стало понятно, что аранжировки надо переделывать. Арфа — инструмент, который редко используют в джазе. У этого инструмента семь педалей, у каждой из них три позиции, поэтому иногда приходится исполнить степ, чтобы сменить тональность. Потом я начал писать уже отдельные произведения для арфы, чтобы было удобно их играть. Наконец, мы сделали несколько композиций, с которыми участвовали в различных конкурсах. Доехали до Италии, где на конкурсе Marettimo Jazz Festival заняли первое место. Поразили итальянцев тем, что на арфе можно играть хороший джаз.
— Много гастролируете?
— Мы много ездили по России в доковидные времена, были у нас гастроли и в Америке. Так, мы ездили в Новый Орлеан на фестиваль джазовых арфистов New Orleans jazz and pop harp weekend. И нас там признали как русских джазовых музыкантов. Мы прошли такое джазовое крещение.
— Недавно мы отмечали Рождество. Отовсюду звучали англоязычные рождественские песни. Как вы считаете, почему в России так и не появилось своих эстрадных рождественских мелодий?
— На самом деле появляется много новых композиций под каждый Новый год, но вот их качество вызывает вопросы. Особенно если сравнивать их с песнями, созданными в Советском Союзе. Мне вспоминается фильм «Кин-дза-дза», эпизод с кучерявой музыкантшей, которая показывала главным героям, как надо петь: чем хуже — тем лучше. Это характеризует нашу эпоху. Надо, наверное, немножечко подождать, и появится настоящее.
— А как вы оцениваете состояние современного российского джаза?
— Наш джаз развивается. Он прошел путь от советского джаза, который использовал опыт американских, европейских коллег, до современного. Появились такие люди, как Сергей Курехин, трио ГТЧ — Ганелин, Тарасов, Чекасин. Они создавали уже новую музыку, основанную на академической традиции, на русском фольклоре. Это направление оказалось очень востребованным. Сейчас уже российский авангардный джаз идет вперед, мы делаем нечто совершенно новое в музыке.
— То есть можно согласиться с директором «Trane Zen Art. Avant-Garde Jazz Laboratory» Михаилом Сапожниковым, который считает, что это пространство приняло эстафету от легендарного джаз-клуба Minton’s Playhouse, где был придуман новый стиль в джазе — бибоп?
— Да, я думаю, что нам удалось сделать аналог Minton’s Playhouse, который гремел в 40-е годы в Нью-Йорке. «Trane Zen Art. Avant-Garde Jazz Laboratory» хороша тем, что Миша (Михаил Сапожников. — «Культура») дает возможность заниматься экспериментальной музыкой. Недавно у меня там был концерт. Мы исполняли экспериментальный джаз. Есть такое направление — improve, которое играется здесь и сейчас. Выходит группа музыкантов, договариваясь только о тональности. Это приходится делать, потому что, например, армянский дудук, на котором я играю, привязан к определенной тональности. Что касается современных инструментов — саксофона, флейты, то здесь можно спокойно импровизировать. Именно этим мы и занимаемся на выступлении: меняем фактуру, мелодию, гармонию, лады. Музыка становится абсолютно интуитивной. Иногда, к восторгу публики, мы начинаем играть совершенно неожиданные вещи.
— В одном из интервью вы говорите, что дудук обладает особой магией, его звук со зрителей «снимает кожу». С чем вы это связываете?
— Дудук очень древний инструмент, он практически ровесник флейте. У армян этот инструмент — ритуальный. На нем играют, когда кто-то умирает в армянской семье.
— Это выражение скорби?
— На свадьбах дудук тоже играет. Для жителей России инструмент лишен ореола скорби, он воспринимается как нечто космическое. Я думаю, что это из-за тембра. У дудука сдвоенная трость, которая похожа на голосовые связки человека, поэтому звук получается максимально похожим на человеческий. Но сама трость очень плотная, и звук она делает очень плотным. Поэтому воздействие получается магическим.
— Только дудук этой магией обладает?
— Нет. В разных культурах мира есть ритуальные инструменты, которые оказывают необыкновенное воздействие на человека. Например, диджериду (духовой музыкальный инструмент аборигенов Австралии. — «Культура») используется шаманами при ритуалах. Японские монахи при медитации играют на флейте сякухати. В русской традиции есть глиняные свистульки, которые используются для того, чтобы отгонять злых духов. Дудук в этом ряду. Поэтому когда на нем играешь, то в какой-то момент понимаешь, что провалился в совершенно другое измерение.
— На своем сайте вы пишете, что традиционная музыка народов мира — возможность найти и ощутить эмоции, которые в нашем времени оказались утрачены. О каких эмоциях идет речь?
— О зове предков. Я считаю, что музыка народов мира — ключ к своеобразной телепортации к корням. Сейчас культуры перемешались, изменилась и музыка, которую делают с помощью современных технологий, и она стала в основном коммерческой. А народная музыка — как ребенок. Искренняя, настоящая и не испорченная деньгами.
— А Театр музыки и слова, работающий в жанре музыкально-литературной композиции, воспитывает вкус?
— Да. Театр музыки и слова — это отдельный проект, в котором участвует часть коллектива «Арфа & Джаз». Так, Мария Кулакова играет на арфе, Мария Камышева — на перкуссии, Мария Моисеева — на органе. Руководителем коллектива является Ингеборга Любомирская. Это ее идея — создать театр, в котором соединились классическая, фольклорная и авторская музыка с литературными композициями. Мы ставили и «Алые паруса» Грина, и «Хоббита». Третья часть последнего была даже с симфоническим оркестром Antonio orchestra.
— Можно ли говорить, что сегодня музыка переживает возвращение к античному идеалу синтетического искусства, как это было в Древней Греции?
— Почему нет? Хотя можно вспомнить многочисленные советские проекты, в которых соединялись музыка и слово. Например, Владимир Высоцкий записал сказку «Алиса в стране чудес» со своими песнями. Это тоже чтение по книге с музыкой. Получается, что такой формат — это продолжение еще советских традиций. Просто мы используем современную технику, декорации же у нас естественные. Ставим мы наши литературные спектакли в католическом соборе.
— А православные богослужебные песнопения влияют на ваше творчество?
— Да. Я был шесть лет певчим на клиросе. Этот опыт, конечно, мне очень много дал. Я обратил внимание на духовную музыку, и, скажем так, интонации, которые использовались в духовной музыке, особенно в византийских распевах, я использую иногда в игре на дудуке.
— Все-таки какой ваш самый любимый инструмент?
— Я всегда на такие вопросы отвечаю, что я — многодетная мать, у которой каждый ребенок самый любимый. По образованию я саксофонист, но за время учебы освоил и другие инструменты: ударные, гитару, клавишные, флейту, кларнет, дудук. Наращивал умения как снежный ком. И вылепился такой хороший пузатенький снеговичок.
— Кем вы себя ощущаете больше всего — джазовым исполнителем, композитором, перформером?
— Все зависит от ситуации, в которую попадаешь. В Театре музыки и слова мне приходится опираться на опыт и джазовый, и академический, и фольклорный. Для спектакля пришлось освоить несколько новых инструментов, например, ирландскую флейту висл, брать уроки по академическому исполнительству. Я считаю, что современный тренд — не аутентичное исполнительство, а смешанное. Сейчас настолько все насыщено информацией, что для того, чтобы удержать внимание слушателя, нужно играть музыку разных стилей. И тогда зритель будет наш.
Елена СЕРДЕЧНОВА
