По Лесной улице зимним, морозным вечером шла я в гости к друзьям, которые жили по другую сторону от площади Белорусского вокзала. Декабрьская темнота, начала двухтысячных годов, густела. Прохожих было не много. Внимание привлек встречный мужчина. Был он почему-то без пальто и в кепке. Черный костюм, белая рубашка, широкий красный почему-то галстук. Приблизившись, вгляделась. Слегка обалдела: Ленин!!! Он прошёл мимо. Через полусотню шагов — опять одетый не по погоде. Костюм и рубашка те же. Но галстук чёрный. Это меня успокоило. А то бы решила — глюки. Уже два Ленина прошли мимо. Дальше иду. Но как-то не по себе. Ведь это нормальная улица, а не театр, не киностудия... А они себе идут. И даже не мёрзнут.
Разных Лениных приходилось видеть в кино. Очень-очень много на портретах. Наш четвертый школьный класс даже водили в Мавзолей. Мы по-пионерски глубоко скорбели о вожде мирового пролетариата. Сопели носами. Было горестно. Уже в ранний юношеский период мы с приятелем прогуливали школу. Занесло нас на Красную площадь, и мы пошли в великую усыпальницу, где было тогда двое. Ленин лежал маленький, высохший, уже привыкший к толпам. Равнодушный. Сталин казался одутловатым и мрачным. Щетинисто-невыбритым. Было даже за него как-то обидно. Со Сталиным я выросла. В послевоенных салютах на стыке прожекторов его портрет сиял с небес. Мы знали, что он наш «ОТЕЦ РОДНОЙ», и когда его не стало, плакали на линейке всей школой.
Сидя на плечах отца, довелось увидеть его во время демонстрации. Он был далёким и близким. Как сказали бы сегодня — «я была в трёх рукопожатиях от Сталина». Начальник моего отца пожимал руку вождя — это раз; отец — своему руководителю — это два. Моё рукопожатие с отцом — третье.
Сталина приходилось видеть в буфете «Мосфильма». Очередь актёру в этом гриме уступали обязательно. Люди отстранялись вежливо, но неуклонно. В маршальском кителе он брал свои котлеты и уединялся за столиком. Но то было на киностудии. И он был всегда одинок. Один.
А здесь, на Лесной, уже два Ленина, и вот ещё третий. Красных галстуков больше не было. Они все были в черных. На четвёртом Ленине заметила, что они отличались слегка по комплекции, по малой сутулости, по ширине плеч.
Владимир Ильич не был мне столь близок, как Сталин. Его портретов тоже мало не показалось бы. С годами они менялись. В младших классах Ильич со стенки улыбался ласково, чуточку игриво. Когда поколение подросло, Ленин посуровел. Стал грустно-задумчивым и отстранённым. На факультете журналистики в МГУ, где я училась, внушили: самая главная работа борца за мировую революцию — «Материализм и эмпириокритицизм». Честно попробовала это читать. Не смогла. По самоуверенной молодости, не сомневающейся в собственных мозгах, подумала, что дело не во мне. Но признаться в этом кому-нибудь стеснялась. Только однажды однокурснику промолвила что «эта ленинская работа как-то у меня не идёт...» Студент, сдержав ехидный смешок, заявил, что я обалдела, и выбросил из папки несколько брошюрок упрощённых толкователей. Оказывается, их было такое множество, что даже в те времена пришла в голову мысль: сколько же на этом деле кормится? Но полистать эту макулатуру всё же пришлось. Экзамены по истории партии и научному коммунизму надо было сдавать.
Когда вошла к друзьям, с порога заявила:
— Пять Лениных сейчас встретила!
Хозяйка квартиры, корпулентная красавица Вика отмахнулась:
— Выдумываете вы все. Скорее за стол садитесь!
А её серьёзный и основательный муж побежал к компьютеру и быстренько выяснил, что в клубе на Лесной улице был в этот вечер конкурс двойников. Не поняла я только — почему же все Ленины в мороз без пальто шли. Было в этом даже что-то героическое.
Обед у Вики, как и всегда, был хорош. Потом долго болтали о всякой всячине.
Минуло несколько десятков лет. Время от времени вожди восстают. Снова возникают дебаты — выносить ли тело Ленина из Мавзолея... Или был ли прав Сталин, создавая ценой жизни миллионов грандиозную страну. Никак не подсчитают, чего в нём было больше: величия или паскудства. Валят на одного все наши человеческие грехи.
К именам Ленина и Сталина можно подобрать любые эпитеты. Но никто не назовёт их ничтожествами. Особенно помноженными на гламур.
Мне проще. Когда возникают эти имена, вспоминаются пятеро пламенных революционеров, встреченных на Лесной улице. Они шли без пальто и шарфов, среди сугробов, в тридцатиградусный мороз. Шли бодро. Обрести победу.
Татьяна Ивановна Лотис.
