Наука в конце туннеля

Государство хочет внедрить новые критерии оценки научной деятельности. Из-за чего в научном мире переполох. Но переполох настолько интеллигентный, что никакого шума из академических коридоров даже не просачивается. «МК» попросил рассказать о готовящихся новациях члена Высшей аттестационной комиссии академика Шувалова. А поскольку Владимир Анатольевич еще и директор пущинского Института фундаментальных проблем биологии, мы не могли не расспросить его и о профессиональной деятельности. Ведь вопросов к биологам поднакопилось, прямо скажем, немало… Произошел ли Дарвин от обезьяны? Будем ли мы получать электричество прямо из комнатных цветов? Ну и самое главное — можно ли есть колбасу с генномодифицированной соей?

— Владимир Анатольевич, какие проблемы в биологии считаются фундаментальными?

— Наш институт ориентирован на изучение фотосинтеза. Фотосинтез обеспечивает поступление энергии в биосферу. Он включает в себя массу процессов — от преобразования световой энергии до синтеза сахаров, белков, липидов и т.д. Говоря обобщенно, мы изучаем растительную клетку. Это универсальная клетка, которая включает в себя все, что есть и в животной клетке, но она имеет еще и хлоропласт, отвечающий за преобразование световой энергии. Все, что мы имеем в биосфере, — растения, животные, органические вещества — все это появилось благодаря хлоропласту и фотосинтезу.

— Вы, наверное, тот человек, у кого можно узнать, как началась жизнь на Земле?

— Начиналось все с бактерий — они появились на Земле 3,7 млрд. лет назад. Мы не знаем откуда: то ли были принесены из космоса, то ли синтезированы на Земле. Потом эти одиночные клетки стали модифицироваться, появились другие клетки, одни стали внедряться в другие.

— А дальше — по Дарвину или Создатель вмешался?

— Теория Дарвина хороша как раз для понимания того, как из одиночных клеток в зависимости от условий среды начали образовываться организмы. Похоже, такая эволюция шла. Но вот появление на свет самой клетки с ее законченным аппаратом, в котором есть все — и ДНК, и рибосомы для синтеза белка, и мембраны, в которых происходит преобразование энергии, — загадка. Насчет Создателя ничего не могу сказать, но очень похоже, что что-то такое было.

— Может, и клетка возникла в ходе эволюции?

— Мы не находим промежуточного этапа при эволюции, скажем, от вируса к живой клетке. Его нет. И потом: бактерия появилась 3,7 млрд. лет назад, а сама Земля — 4,5 млрд. лет назад. На эволюцию клетки оставалось совсем мало времени. А ведь клетка — это самое сложное.

Белковый компьютер

— Говорят, фотосинтез уникален своим высоким КПД с точки зрения энергетики?

— Мы говорим не только про КПД, но и про квантовый выход. Каждый поглощенный фотон, который приходит от солнца, превращается в энергию разделенных зарядов, т.е. 100% превращения. Но не вся энергия фотона идет на это. КПД где-то 60%. Это все равно выше, чем лучшие показатели в технике. Более того, путем понижения температуры КПД процесса преобразования энергии можно сделать 90%!

— Если есть разделенные заряды, значит, есть разность потенциалов. Электрическую энергию можно с клетки «снять»?

— В принципе можно. К этому идут уже лет тридцать. Но здесь много технических проблем. Белок неустойчив, его нельзя просто положить на электрод. Правда, сегодня метод молекулярной биологии позволяет «пришивать» аминокислоты на любую часть белка. А концы из аминокислот можно соединять с электродами.

— Если помечтать… Обычное дерево, или там трава, может стать источником энергии?

— Растительная клетка — реальный в будущем источник энергии в технике. Но еще вероятней ее применение в информационных технологиях. В компьютерах информация передается с помощью световых потоков. Нужна компактная система восприятия этой информации. Диаметр белка, преобразующего световую энергию, — 10 нанометров. Если вы наносите на полупроводник слой белковых фотореакционных центров (а это уже делается), то, имея детектор размером 10 нм, вы с таким же разрешением можете выводить поступающую на детектор информацию. Разрешение на три порядка выше, чем сейчас!

Одна — шестая

— Эти чудеса придут, надо понимать, с Запада, куда утекли наши «мозги», в том числе и пущинские?

— Биологов уехало не так много. Единственная наша проблема — молодежь к нам не шла примерно с 1992 года по 2000-й. А сейчас пошла активно. Теперь у нас работают 60-летние завлабы и молодежь до 30 лет.

— И какая зарплата у молодых?

— Зарплата сейчас идет вверх…

— Это понятно, но сколько получает 28-летний кандидат наук?

— К этому возрасту можно дорасти до старшего научного сотрудника. Оклад СНС порядка 5 тыс. руб. С 1 мая зарплата увеличится в 1,9 раза. Есть доплаты за степень и стимулирующая надбавка. Словом, СНС — кандидат наук в этом году будет получать под 20 тысяч.

— Странно, что не уезжают. У помощника машиниста в метро уже сейчас побольше.

— Конечно, мизер, если учесть, что научная работа требует колоссального накопления знаний в течение всей жизни. Она гораздо сложнее даже профессии пианиста. Пианисту тоже надо десятки лет учиться. Но его инструмент каким был 300 лет назад, таким и остается. А ученому надо еще овладевать новыми приборами. Конечно, зарплата не по труду. Но вот удивительная вещь. В Давосе специальные эксперты ранжируют страны по степени развития той или иной сферы жизни. По большинству показателей — банковская система, государственное управление, инновационная экономика — Россия в этих рейтингах на 60—70-х местах. А наша наука — на шестом! Я думаю, мы даже не уступаем Германии и Японии, идущим в рейтинге вслед за США.

А ген его знает!

— Когда-то Пущино прославилось двумя проектами — искусственной кровью и генно-инженерным инсулином.

— С перфтораном, или «голубой кровью», все понятно. Мы начали заниматься им в 1982 году, когда в мире уже выяснили, что перфторан не сможет заменить кровь: он в 10 раз меньше переносит кислорода. А вот с инсулином интересная история. Инсулин Россия приобретает за границей. Если его перестанут завозить, через две недели 2 миллиона наших больных погибнут. Мы пытаемся пробить производство собственного инсулина, который по качеству лучше, чем заграничный. Один завод мог бы обеспечить 90% потребностей России. Но в Минздраве области нам говорят: у нас всего хватает, завод не нужен. Наверное, на импорте кто-то хорошо кормится.

— Сегодня главная фишка и страшилка — генная инженерия. Ею занимаются во всех пущинских институтах. Скажите честно, ГМ-продукты опасны для человека?

— Все зависит от того, какие гены туда внедрены. Если случайно вошел ген змеиного яда, в вашем продукте могут появляться белки или пептиды, небезопасные для организма.

— А не могут ли ГМ-продуктычто-то изменить в самом человеке?

— Теоретически геном растения может синтезировать у нас в организме вредные вещества. А вот изменить геном человека? Наш организм эволюционировал миллионы лет, есть защитные механизмы, которые убирают все чужеродное. Если смотришь на ДНК человека: туда внедрено черт знает что — ДНК вирусов, фагов и т.д. Они внедряют свой геном в наш геном. Но все механизмы, которые работают в организме, каким-то образом знают, что можно использовать для синтеза собственных белков, а что — нельзя.

— Так покупать или нет колбасу с ГМ-соей?

— Для начала было бы неплохо обязать производителей ставить лейбл, что в продукте используются ГМ-компоненты… Я не буду покупать. Но все упирается в цену. Ведь ГМ-продукты дешевле. Делается так: вместе с семенами ГМ-растения в землю вносится препарат для уничтожения всех других растений. ГМ-культура выживает, а сорняки погибают. Урожай получается большой — цена падает. Так что преимущество ГМ в цене.

— Сосед солдата Чонкина, помнится, скрещивал картошку с помидором. Такое сегодня возможно?

— Вообще-то да. Из-за того, что научились манипулировать генами, становится многое возможно. Другое дело — нужно ли?

«Нобеля» никто не хочет

— А что за революцию вы затеваете в ВАКе?..

— Никакой революции. Просто Академия наук вместе с правительством хотят создать эффективную систему оценки научных кадров. Идет спор о критериях такой оценки. В науке самый главный критерий — публикации. Чем престижней журнал — тем больше резонанс, больше общения с коллегами. Если вы печатаетесь в «Вестнике Уральского университета» — прекрасно. Но никто не узнает. Надо печататься в международных изданиях. Поэтому мы хотим подсократить в Перечне ВАКа число малоизвестных изданий для публикации научных работ, но резко увеличить количество международных журналов.

— Общий смысл — толкнуть отечественную науку в мир?

— Да. Шестое место — замечательно, но у нас не так много международных публикаций. Есть и такой момент. Если опубликована хорошая работа на малодоступном языке в журнале, который мало кто читает, ее можно перевести, оформить и опубликовать в хорошем журнале от своего имени. Можно даже получить Нобелевскую премию. Как в случае с Владиленом Летоховым.

— Летохова никто из наших на премию и не выдвинул. А иностранных ученых, развивших идеи Летохова, номинировали коллеги.

— Да, такая беда у нас тоже существует. Номинации абсолютно необходимы. Чем больше, тем лучше. А у нас не номинируют. Хотя приглашения от Нобелевского комитета для номинаций ежегодно приходят ведущим ученым, в основные институты РАН. Я тоже на днях получил такое письмо.

— А есть что посылать?

— Есть. В этом году пошлем. Вообще все не так плохо уже. И больше всего радует, что стали давать деньги на приборы. Без них нет никакой науки. Один прибор стоит миллион долларов, а мы получили уже несколько. Думаю, туннельный проход науки через 15 лет произошел.

— Что-что?

— Туннелирование — это просачивание под барьером.

Сергей Феклюнин