Интересно, существует ли человек, который в день дальнего отъезда остаётся совершенно спокойным. Думаю, что нет. Перед отъездом, отлётом, отплытием — всегда мандраж.
Степень мандража, конечно, зависит от характера человека и от периодичности этих самых поездок, отлётов, отплытий. Чем чаще перемещается по планете человек, тем по идее проще он должен к этому относиться. Но и здесь, кажется, нет чёткой закономерности. Был я свидетелем, как 25-летний сын одного достаточно известного человека говорил, стоя в очереди на регистрацию в аэропорту (дело было в первую мою поездку в Египет два с лишним года назад), что «папа перед полётом за границу всегда нервничает, я его не понимаю». Зато, видимо, понимаю я. Его папа вырос и прожил большую часть жизни в советское время, он уже никогда не сможет относиться к заграничным путешествиям как к чему-то само собой разумеющемуся, как не смогу привыкнуть и я, хотя на четверть века моложе.
Так или иначе, но настал этот нервотрепательский день. Вещи собраны, билеты, страховка и то, что можно назвать путёвкой, — так называемый туристический ваучер (в трёх экземплярах: таможне, отелю и себе, любимому) — не забыты, и на перекладных — маршрутка, метро, электричка — я отправился в аэропорт Домодедово.
В детстве, как у большинства мальчиков, у меня было романтическое отношение к авиации. Я читал книжки про лётчиков и самолёты, клеил модельки — гэдээровские, за два пятьдесят или три пятьдесят (зависело от размера самолёта), их порой «выбрасывали» в Центральном детском мире. К набору пластмассовых деталек прилагались два флакончика — клея и краски-серебрянки (для крыльев нижней части фюзеляжа) — и переводные картинки для оформления готового изделия (надписи «Аэрофлот», синие полоски, два флажка СССР на хвост; в теории продавались и модельки с гэдээровской или, страшно сказать, западной авиасимволикой, но мне они так и не попались). Эти «Ту-134», «Ту-144», «Ту-154», «Ил-62», ещё какие-то военные, зелёного цвета, с пропеллерами, постепенно тускнея от пыли, стояли на шкафах и книжных полках комнаты в коммунальной квартире, где мы тогда, в 80-х, жили, и я по сей день немного жалею, что не взял их с собой при переезде — смачно раздолбал («Так не доставайся же ты никому!») о край мусорного контейнера, как иные бьют бутылки. Самолёты я часто рисовал — в основном реактивные, угловатые военные, округлые пассажирские, особенно уделяя внимание двигателям, подвешенным под крыльями. Гуляя по зимней улице, я часто представлял, что сугробы по краям тротуара — это заснеженные горы, над которыми я лечу в истребителе; в общем, всё это знакомо многим и вполне аутентично описано Виктором Пелевиным в начале повести «Омон Ра» (да, без Египта не обошлось). В самолётах меня никогда не укачивает — зато всё детство укачивало в автомобилях, так что, если поездка не пятиминутная, взрослым приходилось останавливать машину и давать мне выйти подышать воздухом — в лучшем случае этим всё и ограничивалось.
Но абстрактная любовь к самолётам — это одно, а в реальности летал я за всю жизнь несколько раз. Первый памятный для меня перелёт был году в 1976-м (мне, стало быть, четыре года или около того), из Барнаула в Москву, а может, из Москвы в Барнаул (полёты во младенчестве, в один-два-три года туда-обратно по тому же маршруту — семья жила тогда «на два города, — не оставили, разумеется, следа в памяти). Помню полёт над ночной Москвой, огни, игрушечные дома, из которых особенно запомнились островерхие высотки, и машины-букашки, что для четырёхлетнего ребёнка было, конечно, особо впечатляюще.
А в 1981 году летали с отцом на отдых в Сухуми — туда и обратно на легендарном самолёте «Ил-18», турбовинтовом, разработки 1946 года, что ли, гражданский вариант бомбардировщика. В 1986 году — снова Москва-Барнаул и Барнаул-Москва (летние каникулы) на самолёте «Ту-154». Ни о каких «Боингах» или «А-300» тогда речи не шло.
О самолётах «Боинг» мы знали из разоблачительных статей об американской военщине и нравах заокеанских воротил бизнеса. «Боинги» всё время разбивались, взрывались, захватывались террористами; владельцы корпорации, выпускавшей эти самолёты (звездой среди которых был двухэтажный «Боинг-747»), эксплуатировали труд рабочих, кого-то подкупали, шантажировали, лоббировали свои корыстные интересы в Конгрессе США. В общем, легенда. И вот мне, оказывается, предстоит лететь именно на «Боинге», и маленький мальчик внутри меня сказал: «Ух ты!» — а взрослый снисходительно улыбнулся.
До аэропорта, если не считать забег по Павелецкому вокзалу в поисках нужной кассы, продающей билеты на экспресс до Домодедово, добрался без проблем. До регистрации было ещё примерно полчаса, которые как-то незаметно проскользнули. И вот паспортный контроль, досмотр — разувайтесь, ремни, часы и кошельки в отдельный деревянный лоток. Мой рюкзак плюхаю на ленту транспортёра, и он вяло заваливается набок. На экране просвеченные вещи выглядят каким-то детским игрушечным набором, полупрозрачные, раскрашенные в синий, зелёный, розовый цвет карамельных оттенков — мыльница, тюбик, зубная щётка, флакон, и среди всего этого агрессивно выделялись маленькие ножницы, похожие на хирургические зажимы. Я наслышан о драконовских мерах против терроризма и настроился, что придётся отдать «холодное оружие», но меня пропустили.
Как известно, судьба любит подшучивать над завышенными ожиданиями. Самолёт оказался никаким не двухэтажным, а сравнительно небольшим, как наш «Ту-154», на сто с чем-то человек: «Боинг-757». Я сразу вспомнил, что такие же самолёты врезались в башни Всемирного торгового центра 11 сентября 2001 года, и представил, как нарочито небрежно говорю об этом кому-нибудь, и собеседник смотрит с почтением.
Внутри не оказалось особой заграничной роскоши: салон, что называется, видал виды, бежевые панели багажных полок явно посмуглели от времени, обивка на сиденьях и вовсе кое-где была надорвана, торчали белые потроха. Но это показалось мне скорее трогательным и романтичным. Свою трудовую молодость самолёт наверняка провёл на каких-нибудь американских внутренних авиалиниях; я живо представил далёкие уже, светлые и легендарные для меня 80-е годы («прошлого века», как принято теперь писать), разодетых по тогдашней моде пассажиров, клипы молодой Мадонны или не осветлённого ещё Майкла Джексона, а может, и кого-нибудь из Европы, Си Си Кэтч или «Модерн Токинг», транслируемые по вот этим телевизорам, что закреплены в овальных пластмассовых кожухах на потолке салона в ряд через каждые пять-шесть метров…
Вспомнился мне и давно прочитанный роман Стивена Кинга «Лангольеры» — там американский пассажирский самолёт (ну вот такой же, какой же ещё) через какую-то там дыру в пространственно-временном континууме случайно проскочил в отживший своё вчерашний день, который, оказывается, какое-то время ещё существует в ожидании утилизации. Там нет живых существ (они уже перешли в настоящее), ну а всё остальное вроде бы то же самое — предметы, постройки, механизмы, пища, вода, — да только устарело, выцвело, обветшало, утратило жизненную энергию, — и вот-вот явятся Лангольеры, пожиратели просроченной реальности.
Тут проснулось, чтобы тут же задремать, детство моё: я немного огорчился, когда понял, что место мне досталось с краю прохода, а вовсе не у иллюминатора. Вечное детское стремление «сесть к окошечку»… Знаю, конечно, что большую часть полёта, даже если день, ничего за стеклом не увидишь, кроме белёсой мути. Но если повезёт с ясным небом, то разглядишь внизу реки, леса, поля, дороги, города — всё это словно бы на дне абсолютно прозрачного водоёма, на поверхности которого плавают облака — остатки кем-то взбитой пены. Всё это я сформулировал в двенадцать лет и даже вроде бы использовал в каком-то школьном сочинении. Ладно, взрослый дядя, потерпишь без окошка.
Забрасываю рюкзак на багажную полку, сажусь в отзывчиво скрипнувшее подо мной, расшатанное кресло. Защёлка на спинке переднего сиденья, удерживающая откидной столик, явно ненадёжная. Над ней полукругом — надпись по-английски, выпуклыми буковками: «Усевшись, пристегните ремни» (примерно так). Вяло думаю, сколько глаз читало это за двадцать, что ли, лет жизни лайнера. Перебираю стереотипные образы американцев: фермер, ковбой, бизнесмен, студент в безразмерной футболке, военный в белом парадном кителе. А сейчас в том же кресле сижу я, ах, какой молодец, русский путешественник. Ну а лангольеры прибудут, я надеюсь, позднее. Не здесь и не сейчас.
А вот и будущие соседи. Две миловидные девушки офисного типа — просят встать, пропустить на два кресла к иллюминатору. Машинально отмечаю про себя, что они наверняка младше этого самолёта, родились, скорее всего, на излёте 80-х, достаточно обеспечены, для них подобные путешествия — обычное дело.
Практически точно по расписанию «Боинг» начал разбег по взлётной полосе и вот оторвался.
Меня сразу стало клонить в сон: предполётная нервозность сказалась. Но заснуть полноценно мешала поневоле неудобная поза: длинные ноги всегда мне мешают устроиться удобно в транспорте — самолёте, автобусе, отечественной легковушке. Тем не менее я закрыл глаза, голова слегка закружилась, и окружающая реальность отодвинулась на периферию сознания. Там, на этой периферии, девушки-соседки негромко переговаривались между собой, вспоминали бойфрендов, какие-то мелкие передряги на работе. Странно всё-таки, что совершенно посторонний человек может находиться всего в нескольких сантиметрах, а то и касаться тебя, и при этом не стать менее посторонним.
Я принялся вспоминать свой первый полёт за границу (на Канары, 1995): тогда летел на «Ил-86», ночью (и обратно — тоже ночью), сидел, между прочим, у окна (когда летел туда или обратно, а может, оба раза — не помню). Сладко тогда посасывало где-то в подреберье (принято писать «под ложечкой», но не знаю твёрдо, что это за ложечка такая, поэтому не пишу, чтобы не сфальшивить) от ощущения, что пролетаю над всей Европой, Западной и Восточной, отмахиваю страну за страной, и страны-то какие знатные — Германия, Швейцария, Италия, Испания. Обалдеть: я — и над Европой, а лечу ещё дальше, на острова в Атлантическом океане. По приземлении впервые в жизни увидел (из иллюминатора) заграницу: не нашу разметку на асфальте, не наши, «фирменные», фиолетовые и сиреневые фонари — странно отличались они от расейских, беленьких и жёлтеньких, привычных.
Одиннадцать дней на Канарах (остров Тенерифе) я проваландал тогда, надо сказать, довольно бездарно. Триста пятьдесят долларов, взятых с собой, растратил на ерунду: футболки, сувенирные тарелочки, зачем-то купил (у торговца-индуса) кассетный плеер, который через пару дней обменял (у торговца-негра) на золотую цепочку, браслет и часы «Ролекс» (и то, и другое, и третье было фальшивым). Поел как-то в местном «Макдональдсе» — из любопытства; он оказался совсем простеньким, не то что наш, первый и главный, на Пушкинской. Много фотографировал. В тот период я как раз решил «бороться с комплексами» — в частности, всегда и везде ходить и фотографироваться в очках. Тогда я носил огромные роговые очки древнего фасона (такие носили герои советских фильмов 70-х годов, какие-нибудь мудрые бригадиры или учёные) — поэтому канарские снимки, где запечатлён я, меня теперь веселят. Держу пари, на все Канары это были единственные такие «окуляры». До сих пор лежат у меня в ящике стола, со сломанной дужкой. Отработали своё…
Объявление: предлагают купить виски, водку, сигареты, ещё что-то. Неохота. Разносят воду, сок. Взял яблочный.
Пока никто в самолёте не буянит, подвыпив, как вроде бы водится среди наших туристов. Может быть, чувствуют люди, что это уже стереотип, следовать которому унизительно. Или просто подобрались смирные семейные отпускники.
Телевизоры не работают, а за иллюминатором действительно белёсая муть. Я представил, как самолёт двигается над Кавказом, Турцией, Иорданией, чтобы удивиться, и не удивился. Интересно, кто заметил, что здесь я использовал фрагментик из рассказа Шукшина.
Вот и обед. Просыпаюсь окончательно, беру жёлтый пенопластовый судок, проявляю чудеса ловкости и аккуратности: всё развернуть, раскрыть и не свалить со столика размером с книжку. Кусочки курицы, гречка на гарнир и салат — всё оказалась пресным, невкусным, но в общем гармонично вписалось в общий «лангольерский» контекст. Червячок был заморен.
Пару раз по громкой связи звучало объявление: «Уважаемые пассажиры! Самолёт входит в зону турбулентности! Всем пристегнуть ремни!» — и через несколько секунд действительно начинало бодро трясти, будто мы ехали по гладильной доске.
Но вот за иллюминатором наконец-то синева. Вверху небо, внизу море, берег, коричневые и белые горы — видимо, Синайский полуостров. Я, видимо, вглядывался в окошко слишком пристально и девушка, что сидела ближе ко мне, с усмешкой сказала: «Там всё нормально».
Снижение! Переваливаясь с крыла на крыло, так что море и небо заполняли поочерёдно то один ряд иллюминаторов, то другой, «Боинг» плавно пошёл на посадку.
Боинг 757***
«Боинг 757—200» пассажирский, BOEING 757—200 PASSENGER
239 мест.
Пассажирский самолет для авиалиний средней протяжённости
Размеры:
размах крыла 38,05м
длина самолета 47,32м
высота 13,56м
Число мест:
экипажа 2
пассажиров в кабине двух классов 189—208
максимальное 239
Двигатели:
ТРДД Роллс-Ройс RB211—535C (2×16950 кгс) или -535E4 (2×18200 кгс)
Лётные данные:
крейсерская скорость 935 км/ч
дальность полета со 186 пассажирами и грузом 5220 км
Ваш Роман Олегович Иванов
