Мне кажется, что сильнее всего воспоминания остаются в физических увечьях. Вот смотришь ты на какую-то болячку на теле и сразу переносишься в атмосферу тех дней. У меня такие увечья связаны с носом, в детстве я ломал его чрезвычайно часто. Первый раз случился еще в детском саду. Туда меня отводила мама, а домой забирала сестра.
Я любил эти прогулки с сестрой, она всегда рассказывала мне интересные истории, иногда кричала, но все это, что тогда, что сейчас, я воспринимаю с теплотой. Однажды на улице стоял сильный ливень, ветер и все то, что заставляет оставаться дома, но я был в саду и ждал, пока меня заберут.
В тот день сестра задерживалась после школы, я остался последний в своей группе и чтобы хоть как-то развеять скуку, тренировался ходить на одной ноге.
Через минут 40 моей тренировки сестра все-таки пришла и забрала меня. Мы выходим под грозный, крупный и холодный дождь, пытаясь спрятаться вдвоем под одним зонтом, хотя сейчас я понимаю, что сестра в первую очередь накрывала зонтом меня.
По пути домой мы кушали конфеты, которые я взял из сада, дождь постепенно прекращался, из под облаков прорезалось солнце и освещало настроение.
Через несколько минут от дождя остался лишь мокрый асфальт, на котором я решил продемонстрировать свои навыки ходьбы на одной ноге.
Запрыгнув на бордюр и крикнув «смотри», я рванул прыгать вперед на одной ноге, но через несколько метров ветка предательски зацепилась за стопу и превратила в бесполезную пустоту все мои тренировки.
Нос встречается с бордюром, кровь хлещет струей, сестра кричит, а я нахожусь в полном непонимании. Мне не было больно, мне не было страшно, была какая-то прострация, а страшно было сестре.
Я, улыбаясь, смотрю на нее, а она не знает, что делать, она сама еще ребенок, которому приходилось принимать взрослые решения. Благо, на скамейке рядом сидела пожилая женщина, которая всю эту ситуацию лицезрела. По великой случайности она оказалась врачом, остановила мне кровь и перевязала нос.
Теперь с того дня на переносице у меня красуется шрам, о котором я ни капли не жалею.
Сестре уже 28, мне 22, у всех свои дела, работы, часто видеться не получается, но каждый раз когда я подхожу к зеркалу, смотрю на нос и вижу шрам, то вспоминаю тот самый день, запах мокрой травы, необратимого и теплого детства, прогулки с сестрой. В общем, то падение и шрам навсегда оставил этот день где-то рядом, сколько бы лет не прошло.
Второй раз нос пострадал спустя четыре года в школьном коридоре. Мы с другом часто там играли в футбол после завтрака. Ели творожную запеканку, запивали какао и довольные шли на второй этаж.
Ставили две скамейки напротив друг друга, замещая ворота, сминали в клочок пустые листы из тетрадей, заменяя мяч, и нещадно носились всю перемену, царапая пол кроссовками.
Это были те счастливые минуты, когда твоя голова совсем пуста, когда скамейка и лист бумаги приносит тебе столько радости, сколько вряд ли что-то приносит, когда ты взрослеешь.
Это то время, когда ты живешь вдали от мира, у тебя существует только твой мирок, в котором лишь друг, а за ним скамейка, в которую ты обязан забить, но если сделать этого не получится, то ничего страшного не произойдет, ведь есть следующая перемена.
Наши беззаботные игры прерывала классная руководительница, которая всегда предупреждала, что рано или поздно кто-то упадет и будет не до смеха. В итоге ее взрослая расчетливость оказалась точной.
В одной из таких игр я споткнулся об бумажку и упал носом на заостренный угол скамейки. Кровь снова хлестала не останавливаясь, все замерли в шоке, учительница бежит, что есть силы с другого конца коридора.
Прибегает и видит мое радостное и чуточку кровавое лицо. Я снова не чувствовал боли и не понимал, что случилось что-то серьезное. Ну, упал и упал, кровь и кровь, уже такое было.
Не хватает сейчас такой глупой беззаботности. После моего падения учительница тут же позвонила маме, которая отвезла меня в Морозовскую больницу.
Там мне сделали все необходимые обряды и хотели вправить переносицу обратно, но без наркоза, так как, насколько я помню, в моем возрасте наркоз делать было нельзя. Мама меня пожалела, и нос вправлять отказалась, и я сильно ей за это благодарен. Ведь если бы тогда мне вставили кость обратно, вероятно, я бы никогда больше не вспоминал те дни, школу и уют детских моментов.
А нос… Ну, нос, как нос.
