В этом году два традиционных кинособытия — национальный фестиваль "Кинотавр" и международный "Зеркало" имени Андрея Тарковского — совпали по времени, что особенно подчеркнуло противоположность их итогов. "Кинотавр", как всегда, собрал лучшее, что произвело российское кино с художественными амбициями, и обобщил актуальные тренды. На "Зеркале" были представлены крупным планом достижения мирового авторского кинематографа, а панорама российского служила контрфоном.
И вот что обнаружилось. В Европе, в Азии, в Латинской Америке кино становится все более социальным, что совершенно не мешает ему оставаться авторским. Награды "Зеркала" достались картинам, в которых чувствуется личная вовлеченность режиссера в судьбы своих соотечественников, переживающих конфликт с обществом. Когда победителя фестиваля Чжан Мяояня спросили, откуда он взял историю мальчика, брошенного родителями и прошедшего через подневольный труд на подпольной фабрике, тот ответил: из новостей. И добавил: в Китае (где живет полтора миллиарда человек) каждую секунду происходят потрясающие истории, прямо-таки готовые сценарии. Получивший приз за режиссуру Вук Ршумович тоже взял за основу реальную историю — другого мальчика, вскормленного волками в лесах Боснии и пришедшего в мир людей в самый неподходящий момент, когда в Югославии вспыхнула братоубийственная война. И китайский "Райский уголок", и сербский "Ничей ребенок" можно — разумеется, с определенной долей условности — назвать "Ивановым детством" наших дней. С традициями Тарковского эти фильмы сближают эмоциональная авторская субъективность, сочувствие маленькому (без метафор) человеку, целенаправленные поиски современного киноязыка.
Откровенно социальны румынский фильм "Почему я?" Тудора Джурджу и индийский "Суд" Чайтаньи Тамхане: это не просто кинокартины, киноленты, это высказывания и поступки, продиктованные миссией художника. Постмодернизм отучил нас от мессианства и миссионерства, потребовал считать их дурным тоном, декларировал смерть Автора и конец Истории. Но вдруг выяснилось, что большая история XXI века только начинается и обещает быть бурной, а вместе с ней возвращаются буревестники, пророки, возможно даже, проклятые поэты. Да и правда ли, что они умерли? Может, просто затаились на время?
Теперь сравним с тем, что вывел в центр внимания "Кинотавр". Ироничная комедия Анны Меликян "Про любовь" легко стала победительницей конкурса, лишенного социальных мускулов, которые едва проглядывали в трех-четырех не самых совершенных фильмах. Девять лет назад эмблемой "Кинотавра" тоже стала комедия — только с приставкой "траги-": едкая, язвительная и жестокая трагикомедия Кирилла Серебренникова "Изображая жертву". Еще год назад "Кинотавр" завершился блистательным, бьющим наотмашь "Левиафаном" Андрея Звягинцева, а в конкурсе были такие радикальные вещи, как "Комбинат "Надежда"" Натальи Мещаниновой. Все это — в далеком историческом прошлом. Наступило время комедий, мелодрам или, в крайнем случае, того, что называют "пастиш" (от итальянского pasticcio — стилизованная опера-попурри), образцом которого может служить фильм Алексея Федорченко "Ангелы революции", награжденный в Сочи призом за режиссуру. Этот полный выдумки и обаяния фильм знаменателен еще и тем, что трагедию советского революционного авангарда, завязавшего кровавый роман с большевизмом, подает как постмодернистскую сказочную феерию.
О`кей, пусть цветут все цветы. Но в целом наше авторское кино (а речь все же о нем) и мировое — несообщающиеся сосуды. Тот, в котором мы плаваем, по-прежнему наполнен стебом и гламуром, плохо переваренными уроками Тарантино и братьев Коэн. Мы увязли в эпохе постмодерна, иными словами — во вчерашнем дне культуры. Думая сделать комплимент Анне Меликян, критики называют ее "русским Альмодоваром". Между тем отечественные реалии настолько сюрреалистичны, что впору ждать нового Сауру, а то и Бунюэля. Ждать откровения, крика, интеллектуального шока, а не затейливой игры.
На "Зеркале" прошла конференция "Модернизм после Тарковского". Среди поставленных на ней вопросов: куда делась, почему рассосалась российская "новая волна", которая как раз развивалась в направлении, синхронном мировому кинопроцессу? Разумеется, сыграли свою роль возвращение цензуры в прямой или косвенной форме, реставрация системы табу, требования лакировки действительности в соответствии с новейшего образца патриотической риторикой. Однако надо признать, что эти зерна упали на унавоженную почву. Молодые российские режиссеры, те, что из generation next, озабочены проблемами жанра, разумеется, бюджета и проката, тем, как попасть на международный фестиваль и сорвать кассу на родине. Крайне редко от них можно услышать слова о культуре, о потребности высказывания, о поразившем их опыте зарубежных коллег. Мне довелось быть на одной из дискуссий фестиваля "Зеркало", где авторы короткометражек обсуждали проблемы и трудности кинодебюта. Символично, что разговор происходил ровно в то время, когда в соседнем кинозале показывался один из самых важных фильмов международного конкурса. На этих показах всегда можно было видеть китайского режиссера, его коллегу — молодую женщину из Аргентины, индийского актера и продюсера — и гораздо реже, только как исключение, наших молодых. Да и среди мэтров, зацикленных на собственном творчестве и часто законсервированных в нем, далеко не все способны почувствовать живую струю в кинопотоке. В провинциальности сознания — одна из главных причин того, что русское кино находится там же, где определил ему место герой упомянутого выше фильма "Изображая жертву".
