Франсуа Трюффо, один из величайших режиссеров ХХ столетия, чьи фильмы неоднократно входили в десятку избранных шедевров, умер неоправданно рано, в 52 года. С его уходом осиротел не только французский кинематограф, но и мировой: без Трюффо, несомненно, мы стали в чем-то беднее.
Как стали беднее с уходом Феллини или, предположим, Чаплина, которых Трюффо боготворил в юности, никогда, даже в самых смелых своих помыслах, не мечтая встать с ним вровень.
Судьба, однако, распорядилась по-другому: два фильма Трюффо — «Жюль и Джим» и «400 ударов» — не раз назывались авторитетными кинокритиками, как лучшие из лучших, наряду с чаплиновской «Парижанкой» и феллиниевской «Дорогой». Забавно, что Трюффо и сам начинал как кинокритик, причем довольно жесткий и беспристрастный. В юности он даже стяжал прозвище «критика с пистолетом» — настолько его высказываний боялись и маститые, и начинающие. В особенности, конечно, маститые: Трюффо ненавидел всяческую мертвечину, предпочитая архаике и павильонным съемкам фильмы свободные, свежие, снятые на натуре и без участия звезд. Прослышав, что этот непримиримый скандалист и неподкупный рецензент собирается сам снимать кино, многие потирали руки: увидим, каково это — оказаться по ту сторону камеры. Однако, как известно, Трюффо с честью выдержал экзамен: блестящий эссеист мигом превратился в столь же блестящего постановщика, чей дебют, «400 ударов» стал сразу же киноклассикой.
Кстати говоря, это довольно редкий случай: критики, как правило, оказываются неважнецкими режиссерами; возможно, даже худшими, чем подавшиеся в режиссуру актеры. Что, кстати, свидетельствует о приоритете авторства и вторичности профессии критика. Увы...
Случай же Трюффо вообще загадочен: и не только потому, что он так легко пересел из одного седла в другое. Его судьба опровергает многие установки и штампы. Режиссер утонченнейшей культуры, изощренный психолог и великолепный аналитик, чьи фильмы до сих пор нисколько не устарели, никогда и нигде не учился. Описанная им в «400 ударах» судьба Антуана Дуанеля, мальчишки, отданного в приют собственной нерадивой и жестокой мамашей, в точности повторяет судьбу самого Трюффо, родители которого были к нему абсолютно безразличны, мечтая избавиться от надоедливого «трудного» подростка. Его отправляли поочередно то в детский лагерь, больше похожий на концентрационный, то к родственникам, то вообще — в исправительный дом. Скитаясь по интернатам и колониям для малолетних преступников, маленький Франсуа, естественно, не мог получить мало-мальски серьезного образования. Его университетами стали фильмы, которые Трюффо уже тогда смотрел в огромном количестве, правдами и неправдами проникая в парижскую Синематеку. В 15 лет он даже организовал «Кружок киноманов» — предприятие с собственным счетом, на серьезной (как ему казалось) финансовой основе. Однако «Кружок» очень скоро прогорел, и юный Трюффо вновь оказался за решеткой — теперь уже в качестве должника.
И вот тогда-то, как Бог из машины, в его жизни появился Андре Базен — великий теоретик кино, не менее великий критик и основатель французской «новой волны». Именно ему мы обязаны не только блистательными эссе и трудами, по которым студенты ВГИКа учатся до сих пор, не только «новой волной», но и самим существованием Трюффо. Без вмешательства Базена, буквально выкупившего Трюффо из колонии и взявшего его на поруки, мир лишился бы «Жюля и Джима», «Истории Адели Г.», «Нежной кожи», «Соседки» и всего остального. Видимо, Базен почувствовал в Трюффо единомышленника — оба были буквально помешаны на движущемся изображении, оба мечтали перевернуть мир, создать новую эстетику и теорию, принципиально новый взгляд на кинематограф. Самое смешное, что это им удалось: Франсуа Трюффо, как уже говорилось, стал величайшим из величайших, Андре Базен — одним из основателей новейшей теории кино, чьи открытия до сих пор актуальны. Такова, как видите, сила мечты — иные из наших фантазий, как это ни странно, имеют свойство осуществляться.
Другой парадокс, связанный с фигурой Трюффо, — его необычайная легкость. Прежде всего — человеческая, личностная. Пройдя суровую школу жизни, Трюффо не обзавелся никакими фобиями, комплексами, никогда не стремился никого подавлять, унижать и властвовать. Тяжелое детство, по-видимому, было раз и навсегда изжито при помощи его первой картины.
На остальных — той же «Истории Адели Г.» или «Нежной коже» оно не отразилось никоим образом. Несмотря на жизненные обстоятельства, Трюффо не стал имморалистом и своего рода «ницшеанцем», как его соотечественник, писатель Жан Жэне, отсидевший солидный срок и гордившийся своими воровскими и прочими, еще более аморальными, подвигами. Мир Трюффо, при всей сложности, уникальности и философской глубине его картин, сам никогда не был ни мрачным, ни тяжеловесным. Ничего предопределяющего, рокового, неизбывного: жизнь как она есть, с ее чудесами и горечью, с ее нежностью и непредсказуемостью, с ее вечной феерией...
Вплоть до того, что неосведомленному может показаться, будто Трюффо происходит из аристократической семьи, что он получил солидное образование, что никогда не испытывал ни финансовых, ни каких-либо иных затруднений. Тем более — с законом. Когда б вы знали, из какого сора... Точнее и не скажешь.
Этот очарованный странник, успевший за свою короткую жизнь снять 25 фильмов, многие из которых — абсолютные, непререкаемые шедевры, шел по жизни легко и играючи; ранняя смерть, однако, выявила, что это было не совсем так. Или — совсем не так. Правда, невооруженным глазом заметить этого было нельзя: Трюффо, как человек с хорошим вкусом, никогда не обременял окружающих.
Качество истинно французское, как, собственно, и другое: вечная тяга к женщине, романтизация любовных отношений, «жизнь как роман», как вечное любовное приключение. Недаром именно Трюффо принадлежит забавное высказывание: мол, кино и делается только для того, чтобы мальчики снимали своих девочек. По-русски звучит двусмысленно, по-французски определенно, без намека на «сексизм»: снимали на пленку. Хотя намек, который в нынешние времена стал бы поводом для обвинений в «объективации» женщины, здесь, разумеется, проглядывает: но слава богу, тогда были другие времена. Тем более что «девочки» Трюффо были самого высокого пошиба: достаточно назвать имена Катрин Денев и Жанны Моро, с которыми у Трюффо в разное время были серьезные отношения. Обе, впрочем, бросили своего Пигмалиона; да и сам он часто признавался, что утрачивает интерес к актрисе после конца съемок.
Возможно, только Катрин Денев, с ее «ледяным» эротизмом и умопомрачительной красотой (о таланте и уме и говорить не приходится), стала в его судьбе исключением. Причем исключением из разряда судьбоносных: обольститель и сердцеед Трюффо влюбился всерьез и надолго. Вместе они сняли «Сирену с Миссисипи» (после которой Катрин ушла от него), вместе стяжали — уже гораздо позже — огромный успех, сопровождавший выход «Последнего метро». Фильм, повествующий об оккупации и одновременно о театре, где Денев блистает зрелой женственностью.
Последней любовью Трюффо стала Фанни Ардан, сыгравшая в «Соседке» вместе с Жераром Депардье. Через два года после выхода картины Трюффо ожидала тяжелая операция. Он, видимо, что-то предчувствовал, ибо в письме к вдове Жана Ренуара предрекал, что либо они вместе откупорят шампанское, либо он отправится к Ренуару. «Туда, — писал Трюффо, — куда уходят все художники, так любившие жизнь...»
Последнее предположение, к сожалению, сбылось: его не стало в октябре 1984 года.
Перед смертью он читал Пруста и «Церемонию прощания» Симоны де Бовуар — книгу о том, как умирал Сартр...
Диляра Тасбулатова
