На русском вышел новый исторический детектив Умберто Эко — о медиа и журналистах 90-х. Варвара Бабицкая считает, что писатель, уже пытавшийся завязать с художественной литературой, вернулся к излюбленному жанру зря.
011 году Умберто Эко сказал по поводу выхода своего романа «Пражское кладбище», что больше романов писать не будет: «Человечество может почувствовать себя в безопасности». И в самом деле, новая его книжка «Нулевой номер» — не роман. Об этом имеет смысл предупредить на случай, если читатель по привычке ждет уж детективной интриги.
«Нулевой номер» — памфлет, высмеивающий состояние медиа начала 1990-х годов. Винтажная сатира — вещь довольно громоздкая (спустя 20 лет пресса оставила худшие опасения Эко позади, а во многом функционирует просто иначе), но кое-что не меняется, как газетные штампы или подтасовки. Кроме того, она дает автору дополнительное юмористическое измерение, позволяя аргументированно предсказывать, например, что такая глупость, как мобильные телефоны, никогда не войдет в широкий обиход. Здесь Эко пустил в дело наблюдения, накопленные за долгие годы публицистической работы, и эта часть читается легко, как его же колонки: хотя это не самое смешное чтение на свете (гуманистическая желчь часто вредит комизму), оно пойдет на пользу любому молодому журналисту. Вторая линия повествования дается тяжелее: в ней автор пародирует собственные художественные приемы, которые принесли ему заслуженную славу.
Главный герой, недоучившийся филолог по имени Колонна, промышляет техническими переводами, разносными внутренними рецензиями для издательств и написанием грошовых детективов или политических автобиографий в роли литературного негра. И вот этому неудачнику, пасынку и паразиту словесности, подворачивается денежная работка, по уровню цинизма превосходящая все прежние его занятия.
Некий нечистоплотный магнат запускает газету, настоящая цель которой — сбор компромата на его конкурентов с целью шантажа. Это, конечно, значит, что в случае успеха все горячие расследования, остроактуальные новости и проницательная аналитика, которыми предполагается наполнять листок с амбициозным названием «Завтра», не должны быть опубликованы. Но главный абсурд состоит в том, что газета выходит, как мы бы сейчас сказали, в бета-версии, и редакторы, набранные среди ошметков журналистской профессии, буквально стряпают «вчерашние новости уже сегодня». Бывшие охотники за светскими сплетнями и составители кроссвордов делают в апреле февральский выпуск, в котором освещают, например, реальный теракт как «свежую» новость, но с учетом всей информации, полученной за истекшие с тех пор месяцы. Получившееся в результате освещение новости, невероятно исчерпывающее и даже пророческое, должно навести страху на врагов магната: вот чего следует ожидать, когда мы займемся вашими темными делишками в режиме реального времени.
Вторая линия в книжке — это, конечно, конспирологическая теория, главный хлеб Умберто Эко. Понятно, что любой интеллектуальный детектив строится на теории мирового заговора: пронизывающая века деятельность какого-нибудь ордена тамплиеров, по видимости, восстанавливает распавшуюся связь времен. Можно себе представить, как надоели Эко профанации изобретенного им жанра за треть века, истекшую с публикации «Имени розы». Он разоблачил свои опорные приемы в «Пражском кладбище», где иезуиты собирают компромат на масонов, карбонарии — на иезуитов, республиканцы — на карбонариев, все вместе — на евреев, бабка — на дедку, а дедка — на репку. Видимо, когда и это не помогло, писатель решил угробить конспирологическую интригу наверняка: на сей раз он уже не занимается ее психологией и физиологией, а скорее гонит строкаж, чтобы читатель никогда уже не смог взглянуть на беллетристическую подборку исторических фактов без тошноты.
Формально у книги есть сюжет, герои, любовная линия даже, но это видимость. Событий там примерно два, история не получит развития, а персонажи с именами компьютерных шрифтов (Колонна, Лючиди, Камбрия и т. п.), как хор в древнегреческой трагедии, в произвольном порядке произносят вслух один и тот же монолог. Иногда это разоблачение прогнившего устройства СМИ, но чаще — просто говорящая энциклопедия.
Центральную часть «Нулевого номера» занимает великая конспиративная теория, основанная на предположении, что Муссолини не был казнен 28 апреля 1945 года, как принято считать, и на миланской площади Лорето было выставлено обезображенное тело его двойника, а сам дуче бежал в Аргентину, и вокруг этого события выстроена вся послевоенная итальянская история, включая якобы убийство папы римского, деятельность подпольной военизированной организации «Гладиаторы», существовавшей в период холодной войны на деньги ЦРУ для противодействия коммунистической угрозе, теракты, неудавшийся государственный переворот. Носителем этой теории является самый антипатичный персонаж — Браггадоччо. Отрицательность его, собственно, в том, что он до одури пичкает рассказчика своим параноидальным бредом, бесконечными гирляндами фактиков в духе Ивана Карамазова. Например, ради простой мысли, что опознать Муссолини после смерти было невозможно, нам чуть ли не целиком зачитывают протокол вскрытия: «В височной правой области два близко расположенных отверстия круглой формы, с закраинами, имеющими дробно-рваные очертания, не содержащими следов крови. В левой височной области наличествует обширное отверстие рваных очертаний, с выпяченными закраинами, с присутствием церебрального вещества» — так три страницы.
Навязчивой идеей Браггадоччо энциклопедическая часть книжки не исчерпывается. Исторические экскурсы — визитная карточка Эко, но если история средневекового серийного убийцы, скажем, хотя и чисто декоративная, но проглатывается легко, то с рассказом о том, как самозваные мальтийские ордены размножались почкованием в течение XX века (снова три с половиной страницы сплошного перечисления странных имен и титулов), читатель так легко не разделается.
«Не унимался Браггадоччо», «разглагольствовал Браггадоччо», «заливался Браггадоччо», «сыпал и сыпал словами Браггадоччо, словно не находя ничего прекраснее в подлунном мире»: проблема в том, что, как бы показательно ни томился рассказчик, нам-то приходится скучать вместе с ним. Не лучше и условно остроумные персонажи, чьими однообразными упражнениями автор наслаждается более простодушно: «А, тебе еще? Да, я могу». «Не надо мне еще! — взмолится тут читатель. — Давно знаю, что ты можешь!»
Как раз наоборот — кажется, что автор не может остановиться. Он и сам невыносимо устал, он через слово извиняется перед читателем, но это сильнее его: «Он продолжал, продолжал и продолжал». Может быть, Эко — заложник фактов и цитат, собранных за долгую жизнь, они ульем гудят в его голове, не дают покою, пока не пришпилишь их к печатному листу. От многих знаний много печали, об этом много, например, в его «Таинственном пламени царицы Лоаны», об этом и здесь говорит его герой, несостоявшийся литератор: «Чтоб защититься от угрозы цитирования, я решил ничего не писать».
Но есть и другая версия. Не надо быть маститым писателем, чтобы понимать: если уж героям приходится друг друга подбадривать — мол, продолжай, я еще не заснул, — это верный признак, что монолог пора сворачивать. А Эко к тому же профессор. Его проза с каждым разом сконструирована все более схоластично и громоздко: она уже не работает на занимательность, не создает художественной иллюзии, так у нее и задача другая. Можно себе представить, что неутомимый санитар литературных нравов вставил в свой памфлет длиннейшие, скрупулезно смонтированные нагромождения фактов специально для того, чтобы читатель с досадой их перелистнул. Трудно одобрить такую расточительность по отношению к мировым лесам, но как дидактический прием это работает: скорее всего, читателя после этого долго еще не потянет на интеллектуальный детектив.
Варвара Бабицкая
