Причина, по которой Вендерс сделал героем своего последнего фильма фотографа Себастьяна Сальгадо, а сам фильм оказался удостоенным важнейших кинопремий, становится очевидна только к концу просмотра, но от этого не делается менее убедительной
Вим Вендерс — образцовый "режиссер для битья": степень раздражения, которое вызывают его фильмы со времен "Неба над Берлином" (1987), прямо пропорциональна степени восхищения его предыдущими, волшебными работами. Он сам, кажется, прилагает все усилия, чтобы раздражать, неутомимо фальшивит. Впадает то в пророческий пафос, то в записную сентиментальность, то предлагает "жить дружно" участникам непримиримых и кровавых конфликтов, то исповедуется, безбожно переигрывая.
В документальном фильме о бразильском фотографе Себастьяне Сальгадо, снятом Вендерсом в соавторстве с его сыном Джулиано, раздражает все, начиная с названия. Что, настолько не хватило фантазии, что пришлось слямзить название великого фильма Герберта Бибермана, неореалистического шедевра о забастовке горняков Нью-Мексико? Ту, каноническую "Соль земли" (1954) снял уникальный коллектив занесенных в маккартистские черные списки профессионалов. Биберман вообще к съемкам приступил, едва выйдя из тюрьмы. Название фильма Вендерса основано на одной его закадровой фразе: для Сальгадо "люди — подлинная соль земли".
Сальгадо — великий фотограф. Его "Золотая шахта в Серра-Пелада" (1986) уже намертво вросла в коллективное подсознание человечества: в исполинской яме копошатся 50 тысяч одержимых золотой лихорадкой человекомуравьев. Но в роли вендерсовского героя Сальгадо вызывает не недоверие, конечно, но сочувствие. Дескать, решил Вендерс на чужом горбу в рай въехать. Ведь большую часть "Соли земли" составляет, так сказать, слайд-фильм. Сменяют друг друга в сопровождении авторских пояснений прославившие Сальгадо кадры. Нищие, наделенные магическим музыкальным даром мексиканские индейцы из альбома "Другие Америки" (1977-1984). Похороны младенца в бразильской глубинке — снятые, когда Сальгадо, вернувшись из долгой эмиграции, заново открывал для себя родину,— некрещеных хоронят с открытыми глазами. Образы человеческого труда, составившие альбом "Рука человека" (1993).
Чудовищные свидетельства о голоде, поразившем Сахель — африканскую саванну на южной границе Сахары (1984-1986): ковши военно-гуманитарных французских экскаваторов зачерпывают, что в твоем Освенциме, тела погибших. Еще более чудовищные — если такое только возможно,— образы горя, слившиеся в цикл "Беженцы" (1993-1999): Сальгадо снимал — от Филиппин до Палестины — беженцев, портивших торжествовавший тогда образ прекрасного нового мира без границ. Миллионные толпы, гонимые смертным ужасом по дорогам Руанды, Конго, Югославии, оставляющие за собой горы трупов на обочинах. Церкви и школы, заваленные человечьими черепами и костьми.
Сальгадо рассказывает немыслимые вещи. О том, как, например, 250 тысяч руандийских беглецов просто потерялись где-то в джунглях и нарисовались лишь полгода спустя в самом центре Конго, преодолев невообразимые расстояния по непроходимой местности. И только, казалось бы, обрели относительный покой, как явилась новая герилья и приказала им убираться восвояси. А у них не было больше сил бежать, и они стали сходить с ума. "Их всех убили",— просто констатирует Сальгадо.
"Соль земли" получила приз каннской программы "Особый взгляд" и "Сезара" как лучший документальный фильм года. Как не завопить: это вовсе не Вендерс достоин наград, а Сальгадо, Сальгадо, Сальгадо!
Да и то: попав во вселенную Вендерса, горький мудрец Сальгадо становится каким-то банальным. Не угадать, кто из них автор благоглупостей, из которых слова о людях как "соли земли" — не самая вопиющая. "В Бразилии жизнь и смерть очень близки"; "Зрелище страданий изменили его"; "Сальгадо действительно любит человеческие создания". Из таких же благоглупостей сложен и визуальный комментарий Вендерса. Облака, например, снятые через иллюминатор самолета: обалденно красиво, невменяемо философично и до остервенения пошло.
И вдруг, когда внутренний зрительский голос уже не оставил от фильма камня на камне, "Соль земли" обретает подлинный смысл. И сила этого смысла такова, что все несомненные благоглупости обретают изначальный, еще не опошленный смысл. Дело в том, что, оказывается, Сальгадо уже давно не социальный фотохудожник-свидетель. Его траектория идеально описывается словами поэта Владимира Соколова: "Я устал от двадцатого века, // От его окровавленных рек. // И не надо мне прав человека, // Я давно уже не человек. // Я давно уже ангел, наверно".
Сальгадо — давно уже ангел: Вендерс же так любит снимать кино про ангелов. Устав от окровавленных рек Конго, он вернулся на отцовскую ферму в штате Минас-Жерайс, пришедшую в запустение. Не в силах вернуть жизни тем, кто умирал на его глазах и глазах его фотокамеры, он совершил чудо возвращения жизни загубленным лесам. Созданный им "Институт Земли" высадил в Бразилии 2 млн деревьев, в лесах забили сотни источников, туда вернулись дикие звери. И снимает теперь Сальгадо только животных. Его, прикорнувшего на пляже пустынного острова, ласкают морские котики. Ему позволяют гладить себя киты. Он учит гориллу смотреться в зеркало и восхищается готическими, кольчужными лапами крокодилов.
Если бы Сальгадо был вымышленным героем игрового фильма Вендерса, раздался бы дружный вопль о маразматической сентиментальности, в которую впал мастер. Дескать, так не бывает и быть не может. Однако же бывает: вот он, Сальгадо, трепетно рассказывает о том, с каким уважением относятся друг к другу моржи или пингвины. Хеппи-энд, однако.