Это будут не профессиональные сценарные заметки, не конспекты лекций. Я постарался написать их, как я научился, событийно, но всё-таки это не более чем мемуар. Он несёт в себе важный для меня сюжет — по всей видимости, вообще по ходу жизни, а не только здесь. Здесь он наиболее ярко отразился; быть может, потому что эти мои воспоминания — самые свежие.
Начну с общих рассуждений в духе «о странностях образования». Дело в том, что в моём случае каждый новый период жизни отрицал предыдущий. Можно списать это на особый ракурс, в котором я мыслю время. Он выражается во фразе, которую я однажды услышал на лекции в МГУ: «Всякая система хороша тем, что её можно сначала создать, а потом разрушить. Это и есть развитие».
Таким образом я поменял уже как минимум пять «систем». Их больше, но для удобства я пока оставлю именно пять.
Первая длилась до седьмого класса. Я люблю вспоминать этот период, потому что я был настоящий герой. Сорвиголова. Хулиган с добрым сердцем. Вернее даже — невинным.
Например, иногда мы с друзьями крали товары в магазинах и продуктовых ларьках. Я точно помню, что мне было всё равно на товары, на акт кражи чужой собственности, на перехождение морально-нравственной черты (о чём любит писать Достоевский), на личную вражду (например, я бы обносил неприятного мне человека).
Нет, это была авантюра. Мы делали это после игры в прятки или тренировки в секции (их было много: плавание, футбол, баскетбол, гандбол, самбо). Я помню то волнение — оно сравнимо с любовным. Когда ты спешишь признаться, чтобы не держать внутри. Потому что тебя распирает. Тебе кажется, что это чувство больше тебя настолько, что может разорвать. И правда, никогда не думали: что если это чувство имеет внутри тела вид облака? Оно растёт, заполняет всё тело... Что дальше? (Маяковский задачу упростил: у него облако изначально в штанах, значит, оно выйдет из штанин).
Хотелось быть героем. Герой не столько преодолевает, сколько ничего не знает. Он ведом чувством любви. Ему ничего не страшно во внешнем мире, потому что самое страшное — это потерять любовь.
Наверное, многие взрослые поймут, о чём я говорю.
Дети не знают, что они могут этого лишиться.
Пожалуй, тогда, до седьмого класса, условно, я был ближе всего к счастью.
Школа, в которой я учился, была самой обыкновенной окраинной московской школой. Хорошие преподаватели, наверное, идеальные. Живые люди, искренние. Такие люди, с которыми за счастье быть рядом. Это главное воспитание. Преподавать они могли бы и лучше, но это я уже придираюсь.
Что случилось в седьмом классе? Почему это «второй период»?
Я заболел. Это была онкология. Лимфома Ходжкина на третьей, кажется, стадии (с тех пор для меня это болезненная тема, вникать до сих пор не хочется — в первую очередь, чтобы не осознавать, от чего я спасся).
Целый год я не ходил в школу. Иногда со мной занимались преподаватели в больнице, иногда учителя приходили ко мне на дом. Не буду входить в подробности, сейчас это не нужно.
Мой второй период выглядел так: я, с только выросшими заново волосами, иду 1 сентября в восьмой класс. Я не знаю, чего ожидать. Когда я вижу одноклассников, да, опознаю знакомые лица, но, честно говоря, я никого не узнаю. Мы сидим в классе, на меня смеющимися глазами смотрит Анжела, в которую влюблены все мальчики класса (она уходила из нашей школы, когда я учился; пока я болел, она вернулась). Я выбрал сесть за последнюю парту, чтобы спрятаться ото всех. Я сижу один и чувствую счастье от присутствия Анжелы. Она одна для меня спасла этот день в окружении незнакомых людей. Я вспомнил её в начальной школе, присмотрелся сейчас и понял, что да, я её знаю, это Анжела.
В этот момент ко мне подсел Лёша Шенфельд. Перед болезнью мы сдружились с ним, играя в одной футбольной команде. Он оказался талантливее меня. Ловчее с мячом, зорче на поле. За год он немного раздался в плечах, и хотя всё ещё был субтильный, как и я, мне показалось, что он сильно меня перерос. Мы сидели молча, а потом он тоже посмотрел на Анжелу и сказал: «Красивая, да?». Я подтвердил. Лёша ответил: «В неё весь класс втрескался. Даже Никита».
Никита вскоре стал моим другом. Он был единственным отличником. Анжелу он действительно любил сильно. Это проявлялось в том, что он сочинял для неё рассказы, стихи, даже песни. У него выработалось альтер-эго. К примеру, в рэпе он называл себя Metod N. Это был такой задумчивый, философский рэп. Не ошибусь, если скажу, что он повлиял на мой вкус. С тех пор я слушать рэп не могу, потому что уровень был задан слишком высокий. Я бы сказал то, о чём Никита не знает и по сию пору, но он изобрёл новый жанр — «академический рэп».
Таким образом, я ударился в учёбу. Благо, несмотря на малые успехи в прошлом (а до седьмого класса я еле-еле вылезал на четвёрки), у меня обнаружилась хорошая память. Например, в отношении стихов на литературе бывало так, что я выучивал их на переменке прямо перед уроком. Средние по размеру стихи (3-5 четверостиший), а именно такие задавали чаще всего до 9-го класса, я запоминал на раз.
В следующие годы я вошёл в чтение книг. Беспорядочно, но прочитал я много всего разного. Выучил английский. Школу я заканчивал почти отличником. Разве что с геометрией были проблемы. Иногда с поведением, но уже меньше. Если в шестом классе я сбегал с экскурсии, то в десятом мог только лишь на неё не прийти.
Мне помогла льгота, работавшая до совершеннолетия (школу я окончил в 17), и я с неплохими баллами поступил в МГУ. Начался «третий период».
Я очутился в райском саду. Там можно было всё. Вокруг меня ходили мальчики из лицеев и девочки из гимназий. Мне казалось, что они полубоги, потому что всё, что они делали и говорили, казалось совершенно естественным. Меня как будто пустили подглядеть. Так, в общем, и было. За четыре года я успел с этим местом сродниться и даже решил, что на самом деле жизнь — она такая и никакая больше.
«Четвёртый период» начался, как только я вышел из института и стал искать работу. Кажется, я сразу понял, что не готов. Не готов, в первую очередь, принимать решения. Сначала я спрятался в книгах, но вскоре родители напомнили мне, что пора бы найти работу. Я стал ходить на собеседования. Мне не нравилось везде. Я видел суету, равнодушие, иногда азарт, иногда красивых девушек и харизматичных парней, но нигде я не видел перспективы.
Я видел только, как меня берут и отжимают досуха, не оставляя на мне живого места (что, конечно, часть правды, потому что из неопытного человека выжимать практически нечего — кроме разве что жизненных сил, но это другой вопрос).
Я сменил много работ, последней из которых было радио, с которого я уволился, сломав руку на футболе во время дождя.
Я побрился налысо и пошёл во ВГИК, натолкав в «творческую папку» всякие разные рассказы — в основном, написанные по следу Никиты, чей творческий расцвет к тому времени уже кончился, потому что Анжела окончательно ему отказала.
Арабов (я не знал, кто это) взял меня. Так начался «пятый период».
Почему я побрился налысо? Сейчас сложно сказать точно, но я помню, что рассказывал всем историю, что если не поступлю — пойду в армию на контракт. История странная, потому что зачем идти на контракт юноше призывного возраста? Никто не знал, конечно, но я не годен к строевой в мирное время. Так что, конечно, это был блеф, артистическая поза, вызванная подавляемой истерикой. Мне было страшно.
Объяснить этот страх несложно. В тот момент у меня рушились представления о мире, которые я получил в МГУ (например, всё время, пока я там учился, я умудрялся совершенно искренне игнорировать политику).
Я уже начал уничтожать в себе этот опыт, потому что он явно мешал мне жить, ведь по факту я вернулся в конец школьных времён, а это было не только усиленное самообразование, но и боязнь социальной жизни. Да и самообразование имело зримую цель — поступить в институт. Теперь же её не было — как минимум потому, что не было такой работы, для поступления на которую нужно было сдавать экзамен, к примеру, по финскому языку.
Социальной жизни я боялся в конце школы по понятной причине. После болезни у меня изменились многие установки, и я стал иначе смотреть на людей. Более-менее все казались мне чужими. Включая родителей, которые, к тому же, в тот момент уже больше занимались моим младшим братом.
Про это, кстати, и был мой вступительный сценарий. Он вышел удивительно хорошим. Да, я усиленно читал сценарии Миндадзе перед экзаменом, но для новичка результат действительно был сильный. Мне кажется, я до сих пор не писал ничего подобного.
Возвращаясь после вручения студенческих билетов домой по МЦК с новым однокурсником, мы поделились друг с другом сюжетами своих вступительных работ. Я рассказал ему, о чём написал. Он ответил: «Да ну тебя, это же как у нацболов».
Честно, в тот момент я абсолютно не понимал, что это значит. Наивная душа...
