Шли двадцатые сутки марша. Батальон двигался к фронту. Сапоги стерли, ступни сбили, ноги едва переставляли. Многие оседали на дорогу. Их поднимали угрозами и щелчками затворов. Двоих сильно отставших поставили перед строем, и командир с коня скомандовал «пли». Два выстрела за попытку дезертирства в назидание. Батальон развернули вправо и погнали дальше.
Меня назначили командиром стрелкового расчета, наверное, за то, что успел закончить среднюю школу. В команду дали двух туркменов, годом младше.
Ночью сходили с дороги и валились в бескрайнюю украинскую степь. На рассвете заходили на дорогу и шли дальше. Черта, где трава граничила с вытоптанным путем, была чертой между покоем и движение, между миром и войной. И каждый привал был провалом в счастье сна. Перед тем, как провалиться, я клал ноги на пулемет — рефлекс ответственности.
После двадцатых суток похода я заснул, едва успев закинуть ноги на пулемет. Мои подчиненные спали рядом. Проснулись одновременно друг с другом и со светом. Вокруг была степь, дорога и никого. Нас забыли. Словно никакому батальону мы не принадлежали ночь назад.
Но я командир. Мои туркменчата могут растеряться и спрашивать: куда идти? — а я не могу, некого мне спрашивать. Я снял с пулемета замок, положил в карман и сказал: ждите здесь. А сам отправился «туда», махнув рукой в сторону домика на горизонте, единственного признака жизни. Подбирался к нему как учили, с оглядками и остановками. Но домик пустовал, живой была только лошадь на привязи.
Я вернулся к своему расчету, и мы стали ждать. Когда ждешь у дороги, обязательно дождешься. Рано или поздно движение случится — для того и дороги.
Мимо нас прошла часть, которая ничего не знала о нашем батальоне. Потом прошла другая часть, тоже ничего не слыхавшая. Наконец мы дождались тех, кто сказал: айда с нами, доведем до ваших. И довели. Командир батальона встретил нас недоверчиво: «Я думал, вы в плен попали». И я испугался, будто мы действительно из плена, а пытаемся всех обмануть. Но для
В строю было спокойно и тепло, будто в доме. Хотелось поскорее забыть то ощущение растерянности и одиночества, когда просыпаешься в степи посреди четырех сторон света, не ведая где какая, подобно стрелке испорченного компаса, бесполезного и даже вредного своим присутствием; на земле, неизвестно чьей, без единственной опоры на командира, который хоть и ведет непонятно куда, но ведет, а ты ведёшься, отчего голове легко, лишь ногам тяжко, но они для того и ноги, чтобы дорогу топтать, а дорога для того и дорога, чтобы по ней шли следующие сутки сорок второго года.
Ваша Алла Витальевна Перевалова
