От дела Гайзера хоть вешайся

Стали известны новые подробности смерти в московском СИЗО фигуранта дела экс-губернатора Коми Вячеслава Гайзера - российского бизнесмена с немецкими корнями Антона Фаерштейна. Сидел Фаерштейн в одной камере с националистом Александром Беловым-Поткиным и экс-министром сахалинского правительства Николаем Борисовым. А погиб сразу после возвращения с допроса из Следственного комитета РФ (напомним, что из окна этого здания в Техническом переулке в 2014 году выпрыгнул бывший за начальника ГУЭБиПК генерал Борис Колесников).

 

Напомним, что Фаерштейна нашли мертвым в камере СИЗО вечером 9 августа. Предприниматель, никогда раньше не привлекавшийся к уголовной ответственности, почти год провел в изоляторе. Антона считали второстепенным персонажем в деле Гайзера, возлагая на него роль «технолога-финансиста» (якобы разработал схемы вывода денег в ошфоры). Чуть позже в СМИ появилась информация, что на теле бизнесмена якобы найдены синяки и ссадины, более того - сломаны несколько ребер.

Но что произошло в действительности?

Передо мной — дверь в камеру № 602 изолятора федерального подчинения, так называемого «кремлевского центра». Именно здесь находился Фаерштейн все последнее время и и здесь же встретил смерть.

Сейчас эта камера пуста.

Члены Общественно-наблюдательной комиссии Москвы (среди них журналист «МК») внимательно осмотрели каждый сантиметр в поисках следов крови или просто борьбы. На стенах нет никаких надписей (хотя заключенные часто стараются нацарапать послание тем, кто будет здесь после них). Сама камера совершенно стандартная, рассчитана на трех заключенных. Помимо трех железных кроватей есть телевизор, холодильник, железный шкафчик для вещей и стол с лавкой.

Личные вещи умершего Фаерштейна собрали и вынесли на склад. Умер он, как выяснилось, даже не в туалете, отделенном небольшой перегородка, а в углу, где есть крючки для одежды. В камере он в этот момент был один. Видеонаблюдения в ней нет, но дежурный по этажу каждый 15 минут заглядывает в «глазки». Собственно он и увидел Фаерштейна.

Последним, кто видел Фаерштейна, был заключенный Белов-Поткин.

- Так вышло, что мы все, трое «жителей» камеры номер 602, 9 августа были вывезены, - рассказывает Александр. - Только я и Борисов — в суд, а Фаерштейна повезли в Следственный комитет. Мы даже ехали втроем в одном автозаке. Помню, я пытался как-то Антона развеселить, шутил, но он отвернулся, уставившись в окошечко, и не проронил за всю поездку ни слова. Борисова в зале суда освободили. Мой процесс затянулся до позднего вечера. И когда я вернулся, мне сообщили, что переселяют в другую камеру.

-Получается, что в тот день Фаерштейн первым вернулся в камеру и провел там в одиночестве какое-то время?

- Да. Я обратил внимание, что он странно вел себя в этот день. Когда проснулся, то видел, как он сидит, уставившись на Борисова. Как мы поняли, он вообще не спал, хотя вечером попросил таблетку снотворного. Был очень бледным. Завтракать отказался.

- Его часто в последнее время вывозили на следственные действия?

- Часто. Причем, всегда они проходили не в СИЗО, а именно в здании СК. Возвращался он усталый, подавленный. Сами поездки очень утомительны. А он и без них был на грани.

-В чем это проявлялось?

-Он целыми днями либо лежал, уставившись в потолок, либо сидел вот в такой позе (показывает, согнувшись на стуле и закрыв руками лицо — прим.автора) Я давал ему книги, даже Библию, но он мог прочитать максим пару страниц. Причем, читал их, расхаживая по камере. Несколько раз он начинал пальцами измерять длину стенки. Может, как строитель, вычислял параметры, не знаю...Но выглядело это странно. От разговоров он старался уходить, в шахматы и шашки отказывался играть, спортом не занимался. Его все время мучила бессонница.

 

 

А так в целом он был спокойный, интеллигентный, никогда грубого слова от него не слышал. Он рассказывал про свои немецкие корни (будучи этническим немцем, родился и вырос в Коми). Антон выезжал на стажировку в Германию, вообще, как я понял с его слов, он занимался оценкой эффективности производства. От любых криминальных тем был очень далек.

- Вы с ним много времени прожили в одной камере?

- Сидели с ним вместе с самого начала, как его привезли в этот изолятор — с 18 июня 2016 года. До этого он находился в обычной «Матросской тишине». Я сразу поразился его поведению. Человек, который пробыл за решеткой уже почти год, вел себя так, будто его только-только арестовали. Он спрашивал элементарные вещи, о которых знает каждый арестант. - про прогулки, распорядок дня, что можно и что нельзя. Потом один заключенный, с которым Фаерштейн ехал как-то в автозаке, мне сказал: «Вашему Фаерштейну приходилось все объяснять, как маленькому». То есть у него произошел некий временной сдвиг: психика отказывалась верить, что он давно в СИЗО и каждый день он проживал, как свой первый день за решеткой.

-Что еще странного за ним замечали?

- Говорил: «Я боюсь задохнуться во сне». Я решил, что у него апноэ, и обратился к начальнику СИЗО (сам он отказывался писать заявление на оказание медпомощи — почему то не верил, что ему могут помочь). Приходил доктор, апноэ у него не диагностировал, но выписал лекарства, от которых ему стало легче. В конце июня с ним общался психиатр.

-Антон переживал за свое уголовное дело?

-Да, конечно. Говорил что-то вроде: «Какой же я дурак! Куда же я влез». Он очень нервничал, когда начинал говорить про дело. Не верил, что может доказать правду. Вообще «безнадега» - так одним словом я бы охарактеризовал все его состояние.

-У него были свидания с близкими?

-Нет, к нему никто не приходил. С женой он расстался (есть еще двое детей, но маленькие). Он меня на днях спросил, можно ли узнать, чем занимается его жена. Я сначала даже не понял, что он имеет в виду, Подумал, может быть нужно узнать о ней по соцсетям. А он хотел, чтобы кто-то за ней проследил там, в Коми. Фаерштейн считал, что жизнь прошла бессмысленно, раз он и семью потерял, и свободу.

-Но мыслей о самоубийстве не высказывал?

-Как то он дал мне бумажку с телефонным номером какой-то женщины. Сказал: «Если что-то случится, передай, чтобы ей позвонили - пусть на меня отмолит». Я переспросил: «А что может случиться?». Он промолчал.

Судя по всему, нервный срыв у бизнесмена произошел еще в бытность его пребывания в «Матроской тишине», где переполненный камеры и вообще условия содержания во много раз хуже. Сокамерники говорят, что Фаерштейн — пример заключенного, который совершенно не опасен для общества. Зачем было вообще помещать его до приговора суда в СИЗО? Для таких, как он, неволя настолько сильный стресс. Каждый день за решеткой словно вбивал гвоздь в крышку его будущего гроба... Заключенные-бизнесмены, коих в «кремлевском централе» большинство, надеются, что смерть «русского немца» не будет напрасной: московские суды станут реже заключать под стражу.