В Граце в 51-й раз проходит старейший в Европе междисциплинарный фестиваль нового искусства «Штирийская осень». С этого года его директором и главным куратором стала Екатерина Дёготь — впервые один из важнейших в австрийской культурной иерархии постов доверили не австрийцу
Открытие фестиваля, которым в ближайшие пять лет будет руководить куратор-гастарбайтер с непроизносимой для австрийца фамилией Degot, вопреки сложившимся традициям устроили прямо на привокзальной площади Граца, носящей громкое название площадь Европы, так что нарядная фестивальная публика невольно смешалась с вокзальными обитателями. У «Штирийской осени» тоже большие европейские амбиции: фестиваль, конечно, моложе Авиньонского или кассельской documenta, но зато с самого начала он был провозглашен форумом авангарда, отвергающим всякую специализацию и намеренно разрушающим границы между искусством, театром, танцем, архитектурой, музыкой, кино, литературой, теорией и новейшими медиа. За полвека «Штирийская осень» действительно завоевала достойную настоящего авангардиста репутацию: Сэмюэл Беккет написал для Граца «Что где»; Петер Вайбель впервые выставил здесь как художников Криса Маркера и Харуна Фароки; Кристоф Шлингензиф устроил «Фестиваль попрошаек», собрав самых настоящих бомжей на площади перед штаб-квартирой Австрийской партии свободы и редакцией правой Kronen Zeitung и заставив популистов зажимать нос при виде такого народа; Ханс Хааке соорудил в память об успехах аншлюса издевательский «Обелиск Победы», который сожгли разъяренные неонацисты. Первая «Штирийская осень» прошла в 1968 году — фестиваль возник по инициативе прогрессивных консерваторов, резонно полагавших, что свобода авангардной культуры способствует модернизации общества. Екатерина Дёготь подчеркнула эту внутреннюю двойственность фестиваля, выбрав для «Штирийской осени — 2018» амбивалентную тему «Народные фронты» («Volksfronten»), которые на протяжении последних ста лет могли быть как левыми и антифашистским, так и правонационалистическими.
Вслед за приветственной речью нового директора «Штирийской осени», сопровождавшейся ироничным перформансом-благодарением попечителей и спонсоров, прямо на привокзальной площади началось представление легендарного американского Bread And Puppet Theatre — радикально-политического кукольного театра, основанного в Нью-Йорке в начале 1960-х немецким скульптором, хореографом и режиссером Петером Шуманом. «Театр хлеба и кукол» выступил в своем коронном жанре парада: смешивая элементы религиозной процессии и литургии, актеры, добровольцы и целый духовой оркестр провели за собой публику от вокзала до самого Мура по всей Кеплерштрассе, памятной, в частности тем, что сразу после аншлюса по ней прошло триумфальное шествие Гитлера. В ходе парада злые кукольные боги были побеждены добрыми, «неправое право» посрамлено, а выдержавшие всю дорогу зрители — по заведенному в театре обычаю — накормлены хлебом собственного приготовления. Эстафету принял петербургский поэт и художник Роман Осминкин, устроивший на лестнице Шлоссберга, открыточной достопримечательности Граца, текстуально-визуальный перформанс «Путч», вдохновленный «Переворотом. Трагедией для двух репродукторов» Д. А. Пригова. Битва левых и правых лозунгов, равно бессмысленных, развернулась на ступенях лестницы, построенной во время Первой мировой войны силами военнопленных, в том числе русских, завершившись победой опереточного популизма. А затем на сцене под открытым небом на вершине Шлоссберга состоялся грандиозный аудиовизуальный концерт знаменитой словенской группы Laibach, препарировавшей мюзикл «Звуки музыки» по заветам Славоя Жижека так, что на поверхность вышла тоталитарно-фашистская эстетика этой, казалось бы, антифашистской голливудской сказки о старой доброй Австрии.
Спектакли, концерты, перформансы, лекции, дискуссии — афиша «Штирийской осени» обновляется ежедневно на протяжении всего фестиваля. Долговременны лишь выставки основной и сопутствующих программ, а также интервенции современного искусства в общественные пространства Граца. Краснодарская группировка ЗИП, например, увенчала элегантно скругленный угол бывшего отеля «Интернациональ», функционалистского памятника, выстроенного одним из лидеров архитектурного движения «Красная Вена», архитектором-социал-демократом Хубертом Гесснером, квазиконструктивистской фигурой партизана и югославским партизанским лозунгом «Смерть фашизму, свобода народу!». По ночам и буквы лозунга, и глаза партизана загораются красным неоном — кажется, будто сам Терминатор явился отомстить за архитектора Гесснера, после аншлюса получившего запрет на профессию. Итало-голландский дуэт Росселлы Бискотти и Кевина ван Браака превратил фонтан на той самой площади, где 30 лет назад поставили «Обелиск Победы» Ханса Хааке, впоследствии сожженный неонацистами, в целую выставку архитектурных макетов. Обелиск Хааке имитировал гитлеровскую неоклассику, но макеты Бискотти и ван Браака, напоминающие известные итальянские постройки времен фашизма, показывают, что фашистская эстетика не всегда рядится в традиционные одежды и может принимать вполне модернистские формы. Венские архитекторы Михаэль Цинганель и Михаэль Хизльмайр установили на Центральной автобусной станции, откуда обычно отправляются автобусы со школьными экскурсиями по Штирии, информационный стенд, рассказывающий о том, что многие достопримечательности штирийского индустриального ландшафта связаны с принудительным трудом при национал-социализме. А японец Ёсинори Нива поставил на Главной площади Граца ящик для сбора мусора, куда все желающие могут принести завалявшиеся на чердаках и в подвалах нацистские реликвии своих дедушек и бабушек.
Это несколько навязчивое желание напомнить Австрии о ее нацистском прошлом могло бы показаться очередной попыткой новых левых вскочить в эшелон, отправляющийся на фронты давно выигранной борцами «за все хорошее» войны. Если бы в этом году все культурные учреждения Граца вдруг не взялись торжественно отмечать столетие со дня смерти штирийского писателя Петера Розеггера, видного националиста и антисемита, горячо любимого в Третьем рейхе. Впрочем, борьба с абстрактным фашизмом в каждом конкретном случае оборачивается проговариванием собственных травм и вытаскиванием своих скелетов из шкафа. Так, весь грацский Дом архитектуры занят грандиозной мебельной инсталляцией «Аншлюс ’90» Хенрике Науман, родившейся в бывшей ГДР. Посетитель попадает в царство невообразимого дизайнерского китча, но берлинская художница не несет за это ни малейшей ответственности: вся мебель куплена в интернет-магазине у местных жителей и относится к концу 1980-х — началу 1990-х. Науман предлагает австрийцам вообразить, что было бы, если бы аншлюс повторился в 1990-м и — вслед за ГДР — в состав ФРГ влилась бы и Австрийская Республика: вероятно, девиз «один народ» сменился бы девизом «общий рынок», а националистический угар — экстазом консюмеризма. Из угла добродушно подмигивает метелка для смахивания пыли, патриотично выкрашенная в цвета германского флага.
Концертный зал Helmut List Halle занят колоссальной сюрреалистической инсталляцией москвички Ирины Кориной «Прошлогодний снег». Огромные надувные объекты, подсвеченные цветными лампами, усиливающими их окраску, потому что наши реки, как известно, самые синие, а рожь — самая золотая, словно бы складываются в поэтическо-патриотические штампы, какими принято описывать бескрайность родных просторов. Зритель, бродящий среди сугробов грязного снега, в один из которых вмерз гигантский хлебный колос, извивающегося анакондой кислотного ручья, окаменевшей лужи, в которую можно сесть, потому что она служит диваном, и дергающихся в пляске святого Витта родных берез и осин, натыкается на загадочную конструкцию: эмблема «Артека», собранная из аналогичных пейзажных штампов — солнца, моря, гор, парящей чайки и пионерского костра,— заключена в форму для пасхи. Если эта конструкция и нуждается в переводе, то две рекламные вывески, словно бы обрамляющие всю инсталляцию, перевода не требуют: на одной написано «Вчера» — стилистически она отсылает к золотым шестидесятым, когда трава была зеленее, а снег белее, на другой написано «Позавчера» — она набрана готическим шрифтом и напоминает о том плюсквамперфектном прошлом, возвращения которого все опасаются. Вестибюль перед залом с инсталляцией оглашают звуки какой-то тошнотворной «Калинки-малинки»: прислушавшись, понимаешь, что это вовсе не русская, а австрийская народная музыка.
Еще один шедевр субверсивного сюрреализма расположился в Фольксхаусе, штаб-квартире Коммунистической партии Австрии. Тотальная инсталляция из фильмов, объектов и растений стала ареной для уморительного музыкально-драматического перформанса братьев Игоря и Ивана Бухаровых (под квазирусским псевдонимом скрываются венгерские режиссеры и художники Корнель Силадьи и Нандор Хевеши), в котором публику пугали грядущей революцией растений и наступлением растительного тоталитаризма. Перформанс повторять, к сожалению, не будут, но и оставшееся после него перформативное пространство вполне доходчиво объясняет, почему ультраконсервативные политические режимы вроде венгерского становятся питательной почвой для таких бесконечно остроумных и артистичных цветов, как искусство братьев Бухаровых.
Впрочем, это справедливо не для всех режимов. На «Штирийской осени» состоялась австрийская премьера «Иранской конференции» Ивана Вырыпаева, сыгранной не в театре, а в конференц-зале Грацского университета имени Карла и Франца, что лишило спектакль музыкального и светового оформления, но зато весьма подошло к сюжету пьесы. Трудно поверить, что этот на удивление свободный философский текст, посвященный проблеме свободы выбора и сталкивающий модернистские и традиционалистские представления о предмете, написан русским драматургом — даже постоянные «достоевские» обертоны выглядят тут как часть общеевропейского культурного кода. Тем не менее «Иранская конференция» замечательно смотрелась бы и на какой-нибудь российской сцене. Но работающий сейчас в Польше Иван Вырыпаев, пожалуй, решительнее других российских коллег выступил в поддержку Кирилла Серебренникова и, по-видимому, сжег за собой все мосты. Точно так же трудно избавиться от ощущения, что «Штирийская осень — 2018» во многом обращена к российской публике. Но Екатерина Дёготь, как и многие из лучших кураторов ее поколения, будь то Андрей Ерофеев или Марат Гельман, почему-то оказалась не у дел на современной российской художественной сцене.
