Шалея от «безнаказанного» доступа к газетным страницам, я сочинял и сочинял. Про общественный транспорт (однажды ехал «зайцем» и был оштрафован), про малый бизнес (мама работала в палатке), про видеопиратство (один знакомый «держал» видеопрокат)… Иногда в каждом номере еженедельника было по две-три моих заметки. Какие сюжеты! Какие подробности! Какие персонажи!
— Если сто способов надругательства над человеком в нашем государстве незаконны, то почему сто первый, формально законный, способ будет восприниматься обывателем
как-то иначе? — говорит мой знакомый. — Автобус — обшарпанный, ходит редко; типичный московский контролер хам с уголовными замашками, и свой собачий жетончик или удостоверение он сует тебе под нос, как кастет.Это говорит, стоит отметить, не люмпен, а пожилой интеллигентный человек. Сколько бы я ни доказывал, что здесь — заколдованный круг (мол, именно обилие «зайцев» не дает возможности держать на контролерских должностях вежливых старушек и пополнить нищий бюджет транспортников), что смешно выражать протест таким образом, — В. был непреклонен: «Считай, что это — мой личный протест, индивидуальная странность не для всеобщего обозрения».
* * *
«Там», у палатки с закрытым окошком, но приоткрытой дверью, тусуется потрепанный парнишка в телогрейке. Тянет из бутылки пиво.
— Торгуете? — спрашиваем мы. — Сигареты есть?
— Есть. Заходи! Но только один кто-нибудь.
Александр входит внутрь, где тесно от коробок и южных людей, а я остаюсь и разговариваю с Лёхой, что стоит «на стреме».
— В своей «путяге» я появляюсь через пень колоду, — говорит он, — все равно «пятера» обеспечена. Никто сейчас не идет в ПТУ: невыгодно, и в армию загребут все равно. А
мне-то по фигу, послужу, хотя обидно дело бросать. Хотя вот Зурик, что палатку держит, обещал меня «откупить»: я не «тормоз», я ему нужен.— А не боишься? Вроде запретили оптом торговать.
— Я не торгую, — прищурился Лёха, — я пью пиво.
К нам подходили другие парни, тусующиеся у соседних палаток: «Ну как, идёт торговля?» — «Идёт, идёт».
— А милиция?
— А ничего не знаем! Все закрыто! Что, нельзя покурить в своей палатке? Они не опечатаны…
* * *
…Антону А. — 20 лет. В «пиратской команде» с
85-го . Он вроде курьера: целый день на ногах, курсируя от «поставщиков» к тем, кто занимается переводом, дублированием, распространением. Встречается с курьерами из других городов, снабжающими видеопродукцией тамошние пункты записи и проката, студии кабельного телевидения. В удачный месяц (много нового, кассового) Антон может и триста «штук» заработать. Но он говорит, что работает скорей «из любви к искусству»:— Видео полюбил с тех пор, как в
81-м посмотрел первый фильм — «Кулак ярости» с Брюсом Ли.Где-то года через два, десятилетним пацаном, вышел на «видеотипов» (людей, занимающихся видео). Когда генсеком стал Горбачев — и все разрешил. Это не так. До88-го лютовали. Но наша «контора» поумнее «Конторы Грубых Бандитов» (КГБ)…Антон прав. Еще в
86-м служебная инструкция, скажем, таможенников московского «Шереметьево-2 » предписывала изымать не только порнографию и «антисоветчину», но и фильмы, «назойливо рекламирующие буржуазные ценности». В этой борьбе случались и курьезы. Вспоминает Валерий Д., давний видеолюбитель:— Сидим с мужиками, смотрим «Эммануэль». Тут — стук в дверь. Сдуру открыли. Входит мент: «Нам сигнализировали — у вас разврат!» Только плохо ему настучали, без подробностей. Оказалось, он не знал, что такое видео! Посмотрел на экран: «Телевизор смотрите?» Потоптался и вышел — только брови высоко поднялись. Шел
79-й год… потом они поумнели. Вырубали в доме свет — а без него кассету из магнитофона не вытащищь. Вот и готова улика. Но мы не дураки: маленький аккумулятор — и нет проблем!
Перечитывая это сейчас, ловлю себя на мысли: а ведь неплохо. Так оно и было. Хотя, конечно, это скорее художественная литература под видом журналистики.
Я предпринимал две или три тщедушных попытки пробиться в другую газету, более известную и солидную. Редакторы хмыкали, обещали посмотреть, и на этом всё заканчивалось. «Дальнейшее — молчанье». Напоминать я стеснялся.
Однажды, договорившись с заведующим службой информации, что попробую писать в отделе заметки, я поехал в редакцию в свой выходной день, причём ощущал себя, как если бы мне предстояло первый раз прыгнуть с парашютом. Решил по пути собрать материал. Настоящий, не выдуманный…
Где же его найти? Наверное, в милиции. Там точно могут рассказать и показать много чего интересного… Я вышел из электрички на Киевском вокзале и стал искать вход в отделение милиции. Вход увидел. И понял, что физически не смогу войти внутрь. Ощущения были совершенно такими же, которые испытал лет в четырнадцать, однажды решив (для укрепления духа) вылезти на карниз под балконом и постоять на нём, держась за перила. Нет, нет и нет… Поэтому доехал до редакции «пустым». Сидел в отделе информации, стесняясь потенциальных коллег-журналистов, бодрых, весёлых, раскованных, и пытался вымучить хоть какую-нибудь заметку.
Как? Откуда взять информацию? Придумал: надо листать телефонный справочник и звонить по моргам, травмопунктам, в гражданскую оборону, в те же отделения милиции. Заочный контакт не так страшен.
Дрожащими пальчиками, на грани тошноты от смущения и страха, я набирал номера серьёзных служб, глухо бубнил: «Это из редакции беспокоят… Не было ли сегодня
Каким блаженством для меня было уйти вечером из этого отдела… Больше таких тягостных попыток я не предпринимал.
А вот в другой газете, правда, куда менее известной и влиятельной, мои литературно-художественные опусы шли, можно сказать, на ура. Простой вопрос: «А откуда, Роман Олегович, вы берёте информацию?» — заставил бы меня, как писали в старых романах, залиться краской стыда и смущения. Но мне его никто не задавал.
Почему же мне так везло?
Издание было малотиражным, и порой у меня создавалось впечатление, что его вообще никто не читает. Газету спонсировал один довольно известный в то время банк. Его реклама давалась в каждом номере, минимум на полполосы. Через несколько лет, если я ничего не путаю, председатель этого банка подался в бега, прихватив деньги вкладчиков, и находится в розыске по линии Интерпола по сей день. Но тогда деньги платились сотрудникам газеты исправно.
