Предлагаю вашему вниманию статью Симона Львовича Соловейчика "Пианистка" и предисловие (плюс небольшое послесловие) к ней журналиста Михаила Качан. Надеюсь, что судьба выдающейся пианистки и поворот ее судьбы после этой статьи заинтересует читателей и вы с не меньшим вниманием прочтете об этом и в последующей публикации (продолжение следует).
Сегодня прочитала об участии Симона Львовича Соловейчика в судьбе гениальной Веры Лотар-Шевченко. Спешу поделиться.
ПУБЛИКАЦИЯ МИХАИЛА КАЧАН
Чтобы понять чувства, охватившие меня, когда я прочитал статью Симы Соловейчика, каждому, читающему мой рассказ о Вере Августовне Лотар-Шевченко, следует самому прочесть статью и попытаться представить себе 1965 год, время, когда давно уже перестали печатать рассказы бывших лагер-ников об ужасах, которые они пережили, о поломанных жизнях, сгинувших людях...
Прочтите эту статью. Она стоит того:
СИМОН СОЛОВЕЙЧИК. "ПИАНИСТКА"
«Комсомольская правда», 19 декабря 1965 г.
http://www.forumklassika.ru/entry.php?b=6636&bt=120363
«Я приехал в Барнаул в ночь на воскресенье и утром пошел побродить по городу. Афиша: в доме политпросвещения - сегодня концерт солистки Алтайской филармонии... Не буду пока называть имени. Оно ничего не сказало мне. В программе - Сезар Франк, Равель и двадцать четыре прелюдии Клода Дебюсси. Трудная, редкая программа... Редчайшая. Я подивился мужеству Алтайской филармонии - кому из пианистов под силу такой концерт? - купил билет и с любопытством стал ждать вечера.
Нас было в зале 53 человека. Я посчитал. А зал большой, на пятьсот мест. Перед началом концерта ведущий попросил слушателей сесть поближе и сказал несколько слов о музыке французских импрессионистов. Потом вы-шла пианистка. Высокая, немолодая женщина. Коротко подстриженные рыжие волосы, решительные движения, какие бывают у опытных женщин-врачей. Она посмотрела в пустой зал с добродушной грустью, даже чуть виновато, потом также смущенно сменила качавшийся стул и стала играть.
Три раза в жизни испытал я фантастическое ощущение, будто я впервые слышу фортепьянную музыку, а все, что было до того, - не музыка. Первый раз - на концерте Святослава Рихтера. Второй раз - когда услышал запись бетховенской <Авроры> в исполнении Артура Шнабеля. И третий раз - здесь, в Барнауле. Я не хочу сопоставлять имена, я говорю только о своем ощущении.
Она не отдавалась музыке. Она была над нею, выше нее. Она играла, быть может, самую изысканную и поэтическую музыку на свете. "Лодка среди океана", "Долина звонов", "Печальные птицы", "Игра воды". Это Равель. "Сле-ды на снегу", "Затонувший собор", "Девушка с волосами цвета льна". Это Де-бюсси. И, сохраняя изысканность и поэтичность, пианистка в то же время была строга, даже холодновата.
Нет, это вовсе не походило на демонстрацию музыки, как могут понять меня, это была сама музыка. Но своей отрешенностью, «отодвинутостью» ар-тистка раскрывала самый современный образ музыкального мышления. Она отделилась от той опасной грани, за которой чувство переходит в сентимен-тальность, красота - в красивость, и ни разу, нигде, ни в одной фразе эту грань не переступила, достигая, однако, высшего накала чувства и показывая красоту у самого ее предела. Такое доступно только большим артистам.
Признаюсь, я не верил себе. Я думал о том, что вот я приехал в далекий город в праздничный день, и город, отчего-то сразу понравился мне, пригля-нулся, и вот это доброе настроение размягчило, и теперь мне все кажется не-обыкновенным и поэтичным.
Я не знал в тот вечер - конечно, невежество! - что судьба привела меня на концерт пианистки, чьей игрой наслаждался весь мир - Париж, Нью-Йорк, Сан-Франциско, Рио-де-Жанейро, Буэнос-Айрес, Гавана, Вена, Рим, Берлин, Брюссель...
Нет, не о судьбе этой женщины хотелось бы мне рассказать, а о ее таланте. Точнее, о трех ее талантах, которые, если они кому-нибудь отпущены в совокупности, делают человека и его жизнь значительными, какая бы доля ни выпала ему. Талант здоровья, талант характера и творческий талант.
Отец Веры был физиком, математиком, астрономом. Профессор в Сор-бонне, потом в Туринском университете. Мать, испанка, совмещала преподава-ние литературы в Сорбонне с обязанностями светской женщины. Девчонка была предоставлена чопорной английской гувернантке, а вернее - сама себе. Учили ее и музыке, но случайные преподаватели. Необходимая часть великосветского воспитания, и не больше. Девчонка жила в вилле на берегу Средиземного моря, в Ницце, и убегала с уроков в лицее на утренние симфонические концерты, которые ежедневно давались в одном из казино. Дирижер-итальянец однажды удивился: к нему подошла девочка и сказала, что хотела бы сыграть с оркестром концерт Моцарта. Дирижер рассмеялся.
Однако вскоре такой концерт был объявлен. Партию фортепьяно исполняла двенадцатилетняя Вера Лотар. В пятнадцать лет - это было в 1925 году - она с золотой медалью окончила Парижскую консерваторию. Ее учителем был выдающийся пианист Альфред Корто.
в детском платьице, с бантиком на голове. Но пришел день - девочка сорвала бантик, бросила гастр
Начались бесчисленные гастроли. Импресарио подавали ее как вундер-кинда. Она выступала оли и поехала учиться музыке в Вену. Здесь ее учителя сразу заметили, что у девушки испорченный вкус, что она играет на публику.
Ее посадили за Моцарта и Баха. Молодым музыкантам Моцарт кажется слишком легким, все хотят играть Листа, хотят виртуозной музыки. На самом деле, труднее всего играть "простого" Моцарта. Вера вскоре это поняла. Здесь, в Вене, у строгих и талантливых учителей пришло к ней то необходимое для артиста равновесие, которое и называют зрелостью. Теперь она гастролировала уже не как вундеркинд, а как талантливая пианистка отличной школы. Дважды пришлось ей играть концерты Бетховена в миланской "Ла Скала" с Артуро Тосканини.
- Это такой дирижер! Жестов никаких, а всё к нему притягивается. Магнетизм! Играть с ним было страшно. Уй! Весь оркестр дрожал, Я не знаю, как я играла. Это только в молодости можно было решиться играть с Тосканини.
У молодой женщины было все. Дарование. Школа. Богатство. Слава. Но еще у нее был беспокойный характер.
Ей не нравился мир, в котором она жила, "хорошее общество", в котором воспитывалась. Убеждений не было никаких - просто думала, что все надо перемешать.
Бабушка возмущалась: "Вот, что значит воспитывать без религии!"
Ей не нравился мир, в котором она жила, хотя ей самой он дал больше, чем кому бы то ни было еще. Неблагодарность? Нет, независимость. В одних и тех же условиях иные люди живут приниженно, другие - гордо. Одним людям их положение кажется верхом свободы, другие точно такую же ситуацию воспринимают, как несчастье.
Замуж Вера Августовна вышла неудачно. Он был врач и музыкант. Хоро-ший врач и неважный музыкант. Его раздражало не то, что жена играет. Его сердило, как она играет. Он критиковал каждое ее выступление, и она не могла играть, если видела в зале мужа.
Вера сбежала из дому и вскоре вышла замуж за русского инженера-акустика Владимира Яковлевича Шевченко. Его отец эмигрировал из России после 1905 года. В 1917 году он вернулся на Родину, а сына оставил во Фран-ции продолжать образование. Владимир Яковлевич был коммунистом. Он мечтал уехать в свою страну.
Незадолго до войны Владимир Яковлевич Шевченко и Вера Августовна Лотар-Шевченко добились, наконец, советских паспортов и приехали в Совет-ский Союз. Первое время было трудно. К ним относились с подозрением. К тому времени, когда Вера Августовна получила возможность дать концерт в Ленинграде, ей не в чем было выступать - все было распродано. Платье для концерта достали в музкомедии из костюмов к "Веселой вдове". Но первое же выступление всё поставило на свое место. Они получили квартиру, работу, они были обеспечены и счастливы.
Потом началась война. Мужа арестовали. Вера Августовна побежала хлопотать за него. Чуть позже пришлось уехать в отдаленные места и ей...
Восемь лет пианистка не подходила к роялю. Каждый вечер, укладыва-ясь спать, она устраивала концерт для самой себя. Лежа, закрыв глаза, ноту за нотой мысленно проигрывала она все сонаты Бетховена, фуги Баха, пре-людии Шопена - репертуар ее был безграничен, и память, казалось, тоже.
Наступил день освобождения. В телогрейке, в платочке пришла она к директору музыкальной школы в Нижнем Тагиле и сказала, что она окончила Парижскую консерваторию, что выступала в разных странах мира, а сейчас просит одного - пустой класс с роялем, где она могла бы запереться на час...
Ее приняли за сумасшедшую, но она просила немногого, и ей дали этот класс.
Она вошла в пустую комнату, повернула ключ в замке и стояла, прижав-шись спиной к двери. Перед нею был рояль. Впервые в жизни почувствовала она страх. Она не могла дотронуться до клавишей. Пересилила себя...
И случилось чудо. Пальцы пианиста деревенеют, если он не играет не-сколько дней, даже один день. Она стала играть. Сразу. В том самом пустом классе. Играть бурно, подряд, обрывая себя, потому что ей казалось, что вот Шопена она сможет играть, а Баха не сможет, Баха играет, а Бетховена не смо-жет... Она прерывала одну пьесу, чтобы начать другую, более трудную и еще более трудную. И у нее получалось. Получалось. Получалось...
Педагоги музыкальной школы собрались под дверями:
- Кто это играет?
Через два часа они постучались, вошли и слушали ее, обступив рояль, слушали, слушали...
Как это назвать - чудо? Пусть будет чудо. Но Вера Августовна говорит, что это было именно так: просто она села за рояль и стала играть, словно не было восьмилетнего перерыва.
- Уй, даже смешно. Разве музыка здесь? - она показывает на руки. - Музыка здесь! - она прикасается к голове.
Она играла сначала в Нижнем Тагиле, потом в Свердловске, теперь в Барнауле. В шестидесятом году состоялся ее первый концерт в Москве, в Ок-тябрьском зале Дома союзов. Хотя имени пианистки никто не знал, зал был полон - привлекла программа. С тех пор она выступает в Москве ежегодно, и каждый раз с огромным успехом.
Профессор М. Юдина, известная строгостью вкуса и суждений, писала после одного из ее концертов: "Выдающаяся пианистка... Истинный художник... Яркая индивидуальность исполнительницы - ищущая, мятежная и волевая".
Ей подвластна <виртуозность - техническая свобода и звуковое богатство. "Московская правда" писала: "Содержательно и поэтически взволнованно интерпретирует Лотар-Шевченко Сонату Листа... Виртуозное техническое совершенство..."
На 29 января будущего года назначен ее первый концерт в Ленинграде - в городе, который ей предстоит завоевать во второй раз...
Но это всё история. Я сижу в маленькой квартирке на Социалистической улице. Скромная кроватка, покрытая пледом. Плохонькое филармоническое фортепьяно. И женщина - простая, добродушная, немного рассеянная, с крепкими руками и хитроватой улыбкой. Она одинока. Родной ее сын и один из приемных сыновей погибли в Ленинграде в блокаду. Второго приемного сына она нашла много лет спустя после войны. Случайно. Он живет в Москве.
Я откладываю в сторону блокнот и карандаш и, понимая всю бестакт-ность вопроса, спрашиваю, помнит ли она о своем давнем зарубежном про-шлом, не сожалеет ли о нем?
Она искренне не понимает меня.
- Та жизнь - другая, - объясняет Вера Августовна. - Ее нет. Меня спраши-вают иногда, а не хотела бы я вернуться? Ну, туда... Конечно, нет, это же смеш-но! Я ушла из того мира, он мне не нравился и сейчас не нравится. Вы думаете, меня ждала слава? Уй, там артиста быстро возносят и быстро забывают.
Есть люди, живущие воспоминаниями. Есть люди, живущие надеждами. И есть люди, которые живут в сегодняшнем дне, такой ли этот день, сякой ли, но у него то неоспоримое преимущество, что он - сегодняшний. Не память и не мечта, а реальность. Высокий признак истинного жизнелюбия - любить сегодняшний день!
- У меня - здоровье, знаете? Я плаваю лучше, чем хожу. Утром сорок ми-нут гимнастикой занимаюсь. Очень трудная гимнастика. Надо ведь сохранять себя. Я не знаю, что значит уставать. Вчера дала концерт: сто тридцать страниц Дебюсси! А сегодня о новом думаю... Кипит дело! - она доверчиво улыбается, и мне кажется, что ей и двадцать лет, и тысяча сразу.
Она никогда не преподавала музыку - некогда. Она играет. Баха, Бетхо-вена, Шопена, Листа, Рубинштейна, Скрябина, Рахманинова, Равеля, Прокофье-ва, Шостаковича... Пианист должен играть, человек должен работать, и при чем тут судьба!
Она играет многих композиторов, но истинная ее любовь - Бетховен. Мощь. Жизнерадостность. Сила. Она с большим уважением говорит об игре Нейгауза, Рихтера, Софроницкого, Юдиной. Но многие пианисты ей не нравятся.
- Сейчас почему-то в моде гладкое и ровное исполнение.
А мне хочется, чтобы голоса и мелодии звучали ярко, рельефно. Мне говорят: <Мы этого голоса в этюде Шопена не слышали. Но он есть, Шопен его писал! Пианист - умирающий лебедь. Хм! Энергия!
...Уходил я поздно, но уже внизу, в подъезде, было слышно: Вера Авгу-стовна села за фортепьяно.
И только странной нераспорядительностью товарищей из Министерства культуры можно объяснить то, что игру Веры Августовны не часто услышишь в главных концертных залах страны, что до сих пор нет пластинок с ее записями.
А пока что я мечтаю об одном: хорошо бы в "Комсомольской правде" под рубрикой "По следам наших выступлений" увидеть заметочку, в которой было бы сказано, что в Барнауле состоялся очередной концерт пианистки Веры Лотар-Шевченко и что зал был переполнен...»
С. СОЛОВЕЙЧИК.
(Наш корр.)
Барнаул.
Не знаю, думал ли Сима Соловейчик, что его статья всколыхнёт всю страну?
Но она всколыхнула многих. И мою душу тоже
***
Статью из "Комсомольской правды", с которой началась известность В. Лотар-Шевченко в нашей стране, Михаил Качан увидел в Новосибирском Академгородке, где тогда работал, и смог очень многое сделать, чтобы привлечь тех, кто бы смог помочь спасению необыкновенной женщины и ее чудесного таланта. В статье рассказ о людях, которые близко к сердцу приняли судьбу Веры Августовны и сделали все возможное и даже невозможное, чтобы она смогла жить и творить, чтобы ее узнали и полюбили во многих городах огромной страны, а не только в Барнауле.
В своей статье Михаил Качан рассказывает, как он впервые увидел статью "Пианистка"
и об ее авторе, С.Л.Соловейчике.
Стороки о Симоне Соловейчике я и привожу здесь, как штрихи к портрету:
"Сима Соловейчик
Имя Симы (Симона Львовича) Соловейчика я знал. Он создал в газете рубрику «Алый парус» для подростков 16-17 лет. Хотя мне было уже далеко не 17 лет, но когда мне попадалась «Комсомолка», я всегда сразу открывал последнюю страницу, - нет ли там «Алого паруса».
Материалы этой рубрики появлялись только раз в месяц, но читали их не только все подростки, все юноши и девушки, но и многие взрослые. Там возникали и разрешались жизненные коллизии молодых людей, вступающих во взрослую жизнь. Сейчас Симона Львовича Соловейчика считают «неутомимым идеалистом и реформатором образования», причем не только эпохи «оттепели».
«Алый парус» впоследствии, в 70-е, изменил свое лицо и сильно отличался от «Алого паруса» 60-х, а в 80-е - вновь изменился и сильно отличался от 70-х, но все же просуществовал три десятка лет. Его читало одно поколение юных за другим, часто находя ответы на свои вопросы. Сима Соловейчик действительно был выдающимся фантазером-гуманистом, чувствовал кожей нравственные трудности вступающих в жизнь молодых людей. А этих вопросов тогда в 60-е избегали. И боролись за нравственную чистоту с помощью партийных и иных собраний.
Имя Симы Соловейчика под статьей вызывало желание немедленно прочесть, о чем он написал. И я прочел эту статью на одном дыхании. Героиня статьи, Вера Августовна Лотар-Шевченко, пианистка, француженка, прошедшая лагеря, жила в Барнауле, где он ее и встретил, работала в филармонии и играла в пустых залах. Она поразила Симу Соловейчика своей игрой, а потом и своей судьбой, - и об этом обо всем он и написал."
___________________________________________________________________________
К сказанному в посте, хочется добавить еще немного о посмертной судьбе Веры Лотар-Шевченко.
С 2006-го года в Новосибирске проводятся Международные конкурсы пианистов памяти Веры Лотар, каждые два года. В этом, 2014-м, летом состоится очередной конкурс.
Огромная потеря для мировой культуры - нет записей игры пианистки и о ней можно только читать и знакомиться с программами концертов.
