Когда я в университетские годы учил японский язык, мне очень понравилась услышанная в Токио пословица: «Не чиновник — не человек». Она идеально соответствовала нашему мироустройству.
«Открепили моих от спецбазы, — возмущался только что выведенный из политбюро ЦК КПСС один из руководителей советского правительства. — Подлецы, что они делают? Этого ведь ни забыть, ни простить нельзя».
Его родственники, не последовавшие за ним в Москву, лишились в родном городе возможности получать продукты со специальной базы. Система была такая: семьи высшего руководства составляли список того, что им нужно — от свежей клубники до черной икры, и заказанное доставляли на дом.
Столкновение с неприятными реальностями жизни было еще впереди. Бывшего члена политбюро проводили на пенсию. И вот, что произошло на следующий день: «Телефоны отрезали, газет не присылают, от продуктового магазина открепили, машину отобрали».
Как только главу правительства Алексея Косыгина отправили на пенсию, его вещи тут же вывезли с совминовской дачи в Архангельском, что было крайне болезненно. Лишили «зила», правительственной связи... В больнице на Мичуринском проспекте он пожаловался другому отправленному на пенсию члену политбюро: «Вот видишь, я тоже остался ни с чем».
Служебную дачу после освобождения с должности требовали очистить в трехдневный срок. Жена Леонида Смирнова, который долгие годы был заместителем председателя Совета министров СССР по военно-промышленному комплексу, не выдержала этого унижения и в этот трехдневный срок умерла от инфаркта.
Один из высших партийных чиновников наивно-прямолинейно спросил коллегу по аппарату: «Чего вы так держитесь за свое кресло? Вам уже под семьдесят. Месяцем раньше уйдете, месяцем позже — какая разница?» Наступила пауза. Потом, сжав ручки кресла, тот сказал: «Я буду сражаться не только за год или месяц в этом кресле, а за день или даже час!»
Через несколько лет партийный секретарь понял, почему никто по собственной воле не уходит с крупной должности. Едва его самого лишили должности, сразу отключили все телефоны — дома и на даче. Он связался с руководителем комитета госбезопасности, с которым по пятницам ходил в сауну: «Это же форменное хулиганство!» Тот философски ответил: «Ты же знаешь, таков порядок, это не мной придумано».
Столетие назад советская власть разрушила экономику, обесценила деньги, заменила торговлю распределением и лишила людей права собственности на жилье. Но власть заботилась о том, чтобы руководящие кадры не голодали, не мерзли и по возможности ни в чем не испытывали нужды. Так возникла система кремлевских пайков, отмененная только при Горбачеве. Появилась кремлевская медицина. И квартирный вопрос решили просто. Хорошие квартиры отнимали и отдавали чиновникам.
Все десятилетия советской власти материальные блага и радости жизни прикладывались к высокой должности. Ни за какие деньги нельзя было купить того высокого качества еду, которая распределялась через столовую лечебного питания, или пройти обследование на аппаратуре, существовавшей лишь в поликлиниках 4-го главного управления Министерства здравоохранения.
Право пользования системой 4-го управления определялось решением секретариата ЦК. В решение о назначении на номенклатурную должность вписывалась ключевая фраза: «и распространить на него право пользования Первой поликлиникой 4-го главного управления при Минздраве СССР» — на Сивцевом Вражке. При повышении в должности постановление секретариата ЦК предусматривало «право пользования Объединенной спецбольницей и поликлиникой 4-го главного управления». Это медицинский центр на Мичуринском проспекте — для старшей номенклатуры, который построили при Брежневе.
Медицина для начальства возникла в СССР как следствие тотального дефицита, нехватки современной медицинской техники и эффективных лекарств. И как следствие социального неравенства. Детский писатель Корней Чуковский, оказавшийся в Центральной клинической больнице 4-го управления, писал: «Работники ЦК и другие вельможи построили для самих себя рай, на народ — наплевать. Народ на больничных койках, на голодном пайке, в грязи, без нужных лекарств, во власти грубых нянь, затурканных сестер, а для чинуш и их жен сверхпитание, сверхлечение, сверхучтивость, величайший комфорт».
В каждой республике и каждой области существовали свои распределители и спецполиклиники, потеря которых была настоящим горем для чиновника и его семьи.
Высшие чиновники, которым по возрасту и состоянию здоровья следовало уйти на пенсию, до последнего держались за должность. Пока у власти — ты всем нужен, и у тебя все есть, а лишился кресла — ты никто. «Совсем старые руководители, очень больные, не уходили на пенсию, — писал министр здравоохранения академик Борис Петровский. — Им было не до перемен. Дожить бы до естественного конца при власти и собственном благополучии. Знаете, у врачей есть даже термин «старческий эгоизм». Так вот, в годы застоя в руководстве страны прямо-таки процветал «старческий эгоизм».
Сменявшие друг друга старцы на трибуне мавзолея — можно ли придумать более зримую метафору упадка советского строя? «Там стояли столики с телефонами и тележки, на которые мы ставили термосы с заранее сваренным глинтвейном, — вспоминал заместитель начальника отделения Особой кухни подполковник Игорь Нетылев. — Это делалось на 7 ноября, 1 мая и в других подобных случаях. Рядом раскладывали выпечку, шоколадные конфеты... За мавзолеем существовала пристройка, в которой стояли накрытые столы, здесь можно было поесть и первое, и второе. Но кушали тут далеко не все, так как за официальной частью праздника обычно следовал прием».
Страдавший неизлечимыми недугами генеральный секретарь ЦК Юрий Андропов давным-давно должен был уйти на пенсию по инвалидности. Когда жить ему оставалось совсем немного, он, обиженный, из больницы позвонил секретарю ЦК Николаю Рыжкову: «Так вы приняли решение о замене генерального секретаря?» Рыжков боготворил Андропова: «Что вы, Юрий Владимирович, об этом и речи не было!»
По собственной воле оставить высший пост? Немыслимо! Пенсия — конец жизни. Никита Хрущев еще официально не был лишен своих должностей, но редакторы на телевидении, радио и в газетах вычеркивали его фамилию из новостных выпусков. На московских улицах снимали его портреты. Характерно: только что его славили со всех трибун и нисколько не удивились, когда его обвинили во всех смертных грехах. Наш человек привык: сегодня начальник и небожитель, а завтра — никто.
Фотограф Петр Кримерман навестил отставленного Хрущева в Петрово-Дальнем. Ему пришлось преодолеть два пропускных пункта. Он показал Никите Сергеевичу фотографии, сделанные Юрием Гагариным. Хрущев попросил: «Петр, а нельзя ли Гагарина пригласить ко мне? Очень хочу с ним увидеться». Кримерман передал приглашение Гагарину, которого Хрущев послал в космос. Тот обрадовался — конечно, съезжу. Через какое-то время фотограф напомнил Юрию Алексеевичу, что тот согласился навестить Никиту Сергеевича. Первый космонавт потупился: «К сожалению, не могу. Не время». Слетать в космос оказалось проще, чем навестить опального вождя.
Дети высших чиновников непрерывно радовали родителей карьерными успехами. Сын Брежнева стал первым заместителем министра внешней торговли, зять — первым заместителем министра внутренних дел. Зять Косыгина — заместителем председателя госкомитета по науке и технике. Сын министра обороны Устинова руководил научно-производственным объединением «Астрофизика». Сын второго человека в партии Суслова — Центральным научно-исследовательским институтом радиоэлектронных систем.
Но карьеры сыновей и зятьев заканчивались с уходом отцов на пенсию. Родители задумались над тем, как обеспечить будущее детей. Когда тридцать пять лет назад генеральным секретарем ЦК КПСС стал Михаил Горбачев, начатую им перестройку активно поддержала немалая часть аппарата. Более всего перемен желали «капитаны индустрии», руководители хозяйственного аппарата, директора крупных предприятий.
Они понимали, что уход на пенсию или увольнение лишит их всего. Видели, что на Западе покинувший самую высокую должность ничего не теряет, кроме хлопот и забот. Поэтому поддержали переход к рыночной экономике. Думали: должности могут лишить, а деньги останутся и перейдут детям. Они же не знали, что у нас если отберут высокое кресло, то и за деньгами придут. А то и посадят... Не чиновник — не человек.
Леонид Млечин
