Ленивая уральская весна медленно, как бы нехотя, переползала в лето. Неделю назад сменив место работы, я прилетел в Екатеринбург по делам насущным. Старая фирма осталась в прошлом. Дела в новой шли пока никак. Встретиться с постоянными партнерами и найти новых было жизненно необходимо.
В Екатеринбурге меня ждали. Прежде всего, ждал Миша.
С Мишей мы познакомились несколько лет назад, когда я впервые появился на Урале. Мы встретились в больничном отделении, где он тогда работал старшим ординатором, и куда я приехал устанавливать новую технику. Миша был особым человеком. Я не мог смотреть на него без улыбки. Он располагал к общению, потому что сам постоянно улыбался — всегда и всем. Более коммуникабельного и в то же время деликатного человека было представить себе трудно.
Так случилось, что мы как-то внезапно подружились. И он, и я позабыли о гостиницах, когда наведывались по делам — он в Москву, я в Екатеринбург. Общих интересов было много — начиная с медицины и заканчивая музыкой. Миша хорошо знал родной Екатеринбург и часто советовал мне весьма и весьма важные вещи. Как-то незаметно из старших ординаторов он стал заведующим отделением.
В это время мне позвонил мой старый товарищ, работавший в крупном американском концерне, занимающемся производством лекарств и сообщил, что они хотят пригласить меня к себе — менеджером по Центральной России и Уралу. Предложение было не из разряда «может быть». Поскольку они знали меня давно, приступить к работе предлагалось самое позднее через две недели. Даже то обстоятельство, что я был москвичом, их не останавливало.
— Какие проблемы, — говорил мой приятель, — снять квартиру в Екатеринбурге на пару лет — дело одной недели. Еще неделя уйдет на покупку и регистрацию автомобиля. Жить в Екатеринбурге безвылазно тебя никто не заставляет. Двух-трех недель в месяц «на месте» тебе вполне хватит. Да и — если захочешь — перевезешь семью. С временной регистрацией поможем, тоже никаких сложностей.
Я взял тайм-аут. Для раздумий. С одной стороны, предложение было действительно заманчивым. Фирма, меня пригласившая, шутить не умела и не любила. Если что-то обещали, всегда выполняли. С другой стороны — постоянная работа на новом месте всегда сопряжена со сложностями. Дело не в бытовых неудобствах. Новый регион, новые люди, новые отношения. Минимум полгода уйдет только на налаживание контактов.
И тут я вспомнил о Мише. Собственно, я о нем и не забывал. Более подходящего кандидата американцам было не найти. Приехав в свой офис, я снял телефонную трубку. Миша был дома, отсыпался после очередного дежурства. Изложил ему ситуацию — все как есть, без утайки. Миша подумал и начал отнекиваться.
— Ты знаешь, — басил он — я ведь никогда бизнесом не занимался. Да и вот два дня назад звонили из городской администрации, предлагали бросить больницу к чертям собачьим и перейти к ним, создавать с нуля медицинскую службу реагирования на чрезвычайные ситуации…
Меня взяло зло. Наверное, минут двадцать я объяснял своему другу, что свобода действий дороже, чем полная зависимость от городских властей. Мой последний аргумент был неотразим.
— Ты же не маленький, — сказал я — ты же знаешь, что обычно делают с «квартирьерами». Ты будешь все создавать, получать синяки, терпеть начальственные пинки, а как только дело сдвинется с мертвой точки, они тебя уберут и поставят «своего», податливого и удобного. Загнанных лошадей пристреливают, не так ли?
— Я согласен, — сказал Миша. Надо попробовать.
Разговор с кантри-менеджером американцев получился сложным. Больше часа я уламывал его на то, чтобы он посмотрел другого кандидата. Мой отказ из-за давности наших отношений он счел чуть ли не личным оскорблением. Наконец мы все же пришли к соглашению — кандидата посмотрят, но, если он им не подойдет, я буду обязан принять предложение. Сроком на 12 месяцев. Контракт жесткий, ни я, ни они разорвать его не имеют права. Если я отказываюсь от таких условий — и кандидата не смотрят, и меня посылают подальше.
Я согласился.
Миша прилетел в Москву в следующий понедельник. Я так волновался за него, что даже не поехал в Домодедово встречать самолет.
— Не маленький, — буркнул я в трубку — и на автобусе доедешь.
Утром во вторник американцы позвонили мне сами. Они долго благодарили меня за мою настойчивость и объявили, что я могу быть свободен. Мишу приняли. Я вздохнул с облегчением.
За год работы Миша стал одним из самых высокорезультативных представителей концерна в Европе. Удача, казалось, сопутствовала ему безусловно. Хотя мало кто задумывался, что его рабочий день стабильно начинался в восемь и заканчивался в двадцать два. Что каждый месяц он проводил вне дома по двадцать дней. Наконец, что работал он просто на износ.
Наша дружба крепла. Виделись мы теперь чаще. Когда Миша узнал, что я был вынужден перейти на новое место, он немедленно позвонил и сказал:
— Давай я тебе помогу. Приезжай к нам, перспективы хорошие, твое оборудование имеет хороший шанс «пройти» на локальный рынок. Не затягивай с визитом.
Выйдя на трап ИЛ-86, я увидел Мишину кофейную «шестерку» прямо на летном поле. Миша стоял рядом и улыбался.
Встречающих машин было две. Рядом с нашей «шестеркой» стоял белый вылизанный «линкольн» — тем же самолетом в Екатеринбург на гастроли прилетели ребята из «На-На». «Нанайцы», гордо задрав подбородки, стали по одному «упаковываться» в «линкольн». Видя такое дело, Миша согнул спину в три погибели, отворил мне заднюю дверь «жигулей» и с подобострастным выражением лица отскочил в сторону.
Интермедия удалась. Народ на трапе покатывался со смеху. Бросив сумку на заднее сидение, я сел вперед. Мы тронулись вслед за «линкольном».
— Слушай, — удивился я — как тебя пустили на поле? — Мы — официальные поставщики медсанчасти аэропорта, — сказал Миша с каменной физиономией, смеясь одними глазами. Поэтому у меня постоянный пропуск в аэропорт.
Времени на раскачку не оставалось. За пять дней мы должны были посетить Пермь, Тюмень и еще несколько городов поменьше. Встречи запланированы заранее, выбиться из графика нельзя.
На следующее утро, в пять часов, мы уже отъезжали от Мишиного дома. Предстояла поездка в Тюмень — пятьсот верст туда, пятьсот обратно. Солнце светило во всю. Прекрасная широкая дорога, мерный гул мотора, заднее сидение, заваленное нашими портфелями, образцами и рекламными материалами — вечными спутниками коммивояжеров.
Всю ночь перед этим, проводив Мишину семью спать, мы пили кофе, трепались за жизнь и слушали музыку. Усталости не было.
Миша сидел за рулем. Доехали быстро, часов за пять с половиной. В Тюмени Мишу немного разморило. За руль сел я.
С делами мы управились быстро — часов за шесть. Наскоро перекусив в каком-то, по-видимому, фешенебельном, но пустом кафе, мы тронулись в обратный путь. Уже на выезде из города нас тормознул наряд ГАИ.
Я вышел из-за руля и по просьбе офицера уселся в его машину. Миша, как хозяин автомобиля, последовал за мной.
— Документы давайте, — устало промолвил товарищ капитан.
Капитаном он был, судя по всему, недавно. Четвертая звездочка на погонах была еще совсем новой, блестящей и неистертой ремнем портупеи.
— Так-так, — вежливо сказал капитан, изучив мои права и техпаспорт. Машину мы отгоняем на штрафную стоянку. Ваши права, Михаил… — он заглянул в удостоверение — …Борисович, мы изымаем — пойдут в московское ГАИ почтой. — За что? — не понял я. — Какого цвета ваша машина? — Как какого — кофе с молоком, — удивился я. — Правильно, — сказал капитан, — а теперь читаем в техпаспорте. Цвет — бе-лый. Вопросы еще есть? Вопросов нет.
В салоне милицейской «девятки» повисла мертвая тишина.
И тут Миша, сидевший сзади, медленно-медленно наклонился вперед, придвинулся к самому уху товарища капитана и тихо спросил:
— Капитан, у тебя «пушка» с собой есть?
Капитан напрягся, развернулся к Мише, пару секунд помолчал.
— Есть, а ты как думал?
— Капитан, отдай мне свою пушку, — попросил Миша проникновенным голосом.
— Зачем? — спросил капитан.
Его левая рука украдкой легла на ручку двери. Капитан все понял. Он был не дурак. В «девятке» развернуться негде. Выскочить он точно не успеет. Наверное, он наглядно представил себе, как Миша удушающим приемом берет его за шею сзади. Как я расстегиваю кобуру и достаю табельную «пушку». После этого могли быть варианты.
— Капитан, отдай мне свою пушку, — повторил Миша, — я застрелюсь на фиг.
Смеялись мы все трое — громко, до слез, минут пять. «Базар» продолжился на улице. Мы курили и объясняли капитану обстоятельства. Капитан все понял. Денег он с нас не взял. Больше того, связавшись со своими по рации, он попросил кофейную «шестерку» с екатеринбуржскими номерами на всем пути до выезда из города не останавливать. Проверено, мин нет.
Я тронулся с места так, что завизжала резина. Миша продолжал смеяться.
— Да по нему видно было, что нормальный мужик, — оправдывался он сквозь смех. У них там с юмором тяжело, поэтому, если рассмешить, он тебе никогда гадости не сделает.
Мы быстро выехали за городскую черту. Миша, совсем утомившись после неожиданной импровизации, заснул. Он повернулся ко мне спиной вполоборота, опустил спинку и отключился. Радио в машине не было — украли за неделю до нашей поездки.
Я остался один. В сознании настойчиво вертелась мысль — быстрее назад, в Екатеринбург, в уютный Мишин дом. Я почувствовал себя уставшим и одиноким. Одиночество было физически осязаемым.
Я сосредоточился. Машина неслась вперед по широкой пустой трассе. Встречных практически не было. Стрелка спидометра застыла на отметке «140». Начинался вечер.
Огромные дождевые облака клубились на горизонте. Как будто по прихоти невидимого скульптора, они складывались в причудливые фантастические фигуры, в следующее мгновение разметываемые порывами шквального ветра. Этот ветер, на фоне яркого света, проходящего через громады облаков, превращающихся в черные тучи, был неправдоподобен. Сильные боковые потоки пытались сбросить машину с трассы. Я оцепенел. Я держался за руль из последних сил, как утопающий за соломинку. Ногу, лежащую на педали газа, скрючило судорогой. Казалось, никакие обстоятельства не смогут заставить меня убрать ногу с педали.
Быстро и неотвратимо темнело. Свет, преломляемый тучами, был неестественным и невыносимым. Он был пугающим. Такого света я не видел ни разу в своей жизни.
Град забарабанил по капоту и ветровому стеклу внезапно, как облегчение. Дорога не стала мокрой — она вся и в одно мгновение превратилась в зеркало. Машину кидало. Задний мост жил своей жизнью. Он был сам по себе. Он боролся со мной и думал, что победа будет за ним. Осклизшая обочина казалась спасением. Нужно было остановиться, сдаться. Но я не мог.
В состоянии какого-то бреда я сбросил скорость и передернул ручку на третью передачу. Двигатель взвыл, как будто ему сделали больно. Пошел ливень. Щетки дворников монотонно и беспомощно пытались оттереть тяжелые капли со стекла. Я щелкнул клавишей дальнего света и ехал почти вслепую. Дорога оставалась прямой, широкой и пустой. Спидометр показывал «110».
Мне виделось, что если я остановлюсь сейчас, мы никогда не приедем домой. Что с нами что-то случится. Миша спал. Мне казалось, что я никогда не привезу его домой, что его дети никогда больше не увидят отца — если я сдамся и остановлюсь.
Тем временем ливень стал стихать. Неестественный преломленный солнечный свет вновь проник через тучи. Молнии били в землю не переставая. Я был уверен, что в следующее мгновение новая молния прошьет насквозь наш единственный на всей дороге автомобиль. Но мне было уже все равно. Главное доехать. Дотянуться до края стихии.
Воздух наполнился мириадами зеркальных осколков. В следующее мгновение они озарились изнутри разложенным солнечным спектром. Этот спектр не был далеко или близко. Мы оказались в его центре. Краешек солнца выглянул из-за ближайшей тучи. Было так красиво, что мне захотелось разбудить Мишу, чтобы он тоже видел эту красоту. Но не было сил не то что оторвать руки от руля — даже сказать слово.
Мы были — в радуге. В самой радуге. Радуга обволакивала машину. Ее разводы лихорадочно плясали на лобовом стекле. Ее сполохи окружали машину. Радуга поднималась прямо из того места, где были мы, уходила дугой небесного моста куда-то ввысь, опираясь другим основанием на линию горизонта. Это было непередаваемо.
Наверное через минуту радуга исчезла. Как и не было ее вовсе. Утих ветер. Ослабли руки на руле. Исчезла судорога, сковывавшая ногу. Я успокоился и спидометр снова показывал «140».
Миша проснулся возле окружной дороги Екатеринбурга. Я не сказал ему ничего. Главное — я довез его домой. Я не сдался.
Я подумал — когда-нибудь, может быть через год, я расскажу ему о том вечере. О ливне. О радуге. Мы были настоящими друзьями. Порой мы понимали друг друга без слов. Я думаю, Миша понял бы меня и на этот раз.
Я не успел. Спустя пять месяцев мы снова оказались в той же машине. Миша сидел за рулем. Я спереди справа. Сзади было еще двое. Шел первый снег. Мы ехали по той же дороге. На пологом повороте наша «шестерка» потеряла рассудок и юзом пошла в лоб самосвалу. Чуда не произошло.
Мне повезло. На месте «смертника» я отделался всего лишь переломами. Мише и двоим другим спутникам не повезло. Совсем. Но это уже другая история. Я не хочу и не буду ее вспоминать. Минуло три года, а мне больно. И легче не станет.
Когда до удара оставалось меньше секунды, мы с Мишей переглянулись. В последний раз. Я не знаю, о чем думал он.
Я вспомнил о радуге. Мне нет смысла врать.
Михаил Борисович Зуев
