Сегодня Раймонду Паулсу - 85 лет. Звоню с юбилейными поздравлениями. Молодой и бодрый голос в трубке обескуражил, поскольку помощников у маэстро вроде бы как не водилось. Разговор состоялся в коротком перерыве репетиции. Несмотря на тотальный локдаун в Латвии, маэстро не балует себя диванными возлежаниями, а насколько возможно предается активной деятельности, пусть и в формате репетиций. В этой творческой неуспокоенности, бурной деятельности и заключен гедонизм Паулса.
Если переделать на сегодняшний, юбилейный, лад давнюю большевистскую речевку про Ленина и партию, то выйдет: говорим Паулс – подразумеваем Пугачева, говорим Пугачева – подразумеваем Паулс.
Ну, ладно, не только Пугачева. Никуда не скрыть целую россыпь звездных эстрадных имен конца ХХ – начала ХХI веков, песни которых с музыкой Раймонда Паулса стали не просто хитами, а всенародно любимыми песнями: Валерий Леонтьев, Лайма Вайкуле, Филипп Киркоров, Александр Малинин, Борис Моисеев, Яак Йоала, Валентина Легкоступова, Таня Буланова, Интарс Бусулис – лишь вершина айсберга. Более 200 песен в списке только раскрученных!
Даже Иосиф Кобзон, монументальный, плакатный, державный певец не устоял когда-то перед очарованием совсем не государственнической, тяжеловесной, а нежной, интимной, личностной, камерной романтики музыки маэстро, украсив свой репертуар лирической балладой «Гаснет Вечер» на стихи Дмитрия Демина.
Но Пугачева все-таки первее всех первых. «Я в восьмом ряду, в восьмом ряду, меня узнайте Вы, Маэстро!» Узнал, признал, и вуаля - в анналы вписана целая глава в грандиозной Эпохе Аллы Пугачевой с песнями г-на Паулса. Глава, кстати, и не такая, чтобы слишком увесистая по размеру, не «Война и Мир», как с каким-нибудь Киркоровым, скорее - из лимитированной серии «мал золотник, да дорог».
Этот заграничный лоск (а что было бесценнее, чем заграничность, в советские-то времена, не «ленин-же-партия-комсомол») - неуловимый, такой эфемерный и летучий, как утренний рижский туман. Очень фирменный! Или все с тем же налетом благородной закордонности балтийская невозмутимость в манерах, форме, подаче… Как это будоражило воображение и чувства забитого пролетарским бытом советского народа…
Времена сменились. Народу позволили на полшишечки расправить плечи, приобщиться к прелестям цивилизации. Заграничность из вожделенной недосягаемой сказки о тридевятом царстве стала нормой бытия и сознания, обыденностью, если и впечатляющей, то содержанием и формой, но не безысходной недоступностью. А вот Раймонд Паулс с его роскошной, хотя и по-нордически сдержанной музыкой, с его стилем, фирменными лоском и невозмутимостью обыденным так и не стал. Он все так же восхищает и будоражит, рождает в душах то светлое и грустное, вечное и сиюминутное, что способно породить только настоящее высокое искусство.
Хотя маэстро даже нельзя назвать полноценной звездой. Иные композиторы с большой охотой торгуют лицами, вымучивая собственные песни в собственном исполнении, ревниво обделяя профессиональных певцов. Апломб, жадность, эго, мании, кураж? У всех по-разному... А Паулс неизменно и десятилетиями, если и появляется на публике, то, как правило, молча, лишь играет сосредоточенно на рояле. Но - опять же - с каким шиком играет, как изящно разминает пальцы в коротких паузах между нотами, как сосредоточенно и одухотворенно морщится, сдвигая брови, сжимая губы. Все фирменно!
А если и говорит, то очень лаконично. Кажется, бубнит что-то скучное. А, когда догоняешь смысл «бубнения», то часто впадаешь в падучую – знаменитая и непревзойденная паулсовская ирония, самоирония и чувство юмора. Конечно, не повернулся бы у меня язык спросить у 85-летнего юбиляра, какую бы площадь или улицу в Риге он бы хотел видеть названной своим именем, а у латвийского коллеги Егора Ерохомовича повернулся. Судья ему его разлюбимая Нетребка, веселушка-хохотушка. Однако Раймонда не смутила журналистская бестактность. Все равно, говорит, какая площадь, главное, чтобы на ней были кабаре и бордель. Маэстро! В голос…
С грустной мыслью о том, что в России такой площади никогда не появится, поскольку с царями и православием в 1917-м изничтожили и легальные бордели, а теперь, если что-то из обнуленного и втюхивают, то, ясный пень, не бордели (а очень жаль!), я и позвонил Раймонду Паулсу с юбилейными поздравлениями.
«Здравствуйте, а можно ли поговорить с Раймондом?». В ответ: «Здравствуйте, это я». М-да, долговато не общались. На мои искренние уверения в том, что не признал, и теперь, значит, богатым будет, ироничный Раймонд ответил: «Хорошо, я сделаю вид, что вам поверил». Ну, вот как теперь доказать, что действительно не признал! Что голос действительно молод и бодр, и это очень радует и вдохновляет. Как и то, что разговор состоялся в коротком перерыве репетиции. Несмотря на тотальный локдаун в Латвии, маэстро не балует себя диванными возлежаниями, а насколько возможно предается активной деятельности, пусть и в формате репетиций. В этой творческой неуспокоенности, бурной деятельности и заключен гедонизм маэстро.
"Куда я там поеду - как бедный исполнитель из бедной страны?"
- Уже такое время и возраст, когда, кроме скромных воспоминаний ничего больше нету, - принялся как бы ворчать Раймонд, - Тем более, что сейчас все отменено, концертов нет, все тихо, все закрыто. О чем говорить? Настроение такое, как есть. Опять будем вспоминать 80-е годы?
- Но это были прекрасные годы, Раймонд! В смысле творчества. Не грех и вспомнить?
- Все поменялось, другие дела, другая эпоха, все по-другому. И музыка, и шоу-бизнес. Это как день и ночь между тем, что было и что есть.
- Разумеется, что день был тогда, а сейчас – ночь? Вы это имеете в виду?
- Нет, я имею в виду, что просто все разное. Не знаю, всегда ли это хорошо, но вообще движение какое-то есть. Об этом можно спорить, было ли что-то лучше раньше или нет, но это очень относительно и зависит от угла зрения. У каждого он, естественно, свой, этот угол, зависит от личного опыта и собственной жизни.
- Однако я застал вас на репетиции. Эта музыка будет вечной, как пела знаменитая рок-группа 80-х?
- Теперь я не особенно в шоу-бизнесе. Занимаюсь немножко более серьезными делами. Мне повезло, я играл «Рапсодию» Гершвина с Марисом Янсонсом, одним из величайших дирижеров нашего времени, он, к сожалению, ушел в 2019 году. Недавно с нашей известной органисткой Иветой Апкална мы играли сольную программу вдвоем в сопровождении симфонического состава. Вот такого плана музыка мне сейчас интересна. Немножко переключился на то, что я люблю, на такое симфо-джазовое звучание, скрипки, биг-бэнды, все остальное. Сейчас это не особенно кого-то интересует, но мне это нравится.
- Есть публика, всегда склонная к изыскам и эстетизму, и ее немало. И потом, насколько я понимаю, вас сейчас больше заботит то, как вы можете угодить самому себе, а не кому-то еще?
- Просто мне повезло, все-таки музыкальное образование, постоянно занимаюсь, на рояле играю довольно много. Могу позволить себе и классику играть, и кое-что с джазовым уклоном, и с оркестром Леграна, который в свое время был очень популярен. Я люблю переложения популярных песен, играю их как инструментальные пьесы. Это составляет для меня удовольствие, особенно с хорошим симфоническим составом, 40-50 скрипок, вот тогда кайф.
- Жаль, что на вашем 80-летии в Москве пять лет назад, когда звезды чествовали вас в большом концертном зале, не было столь изысканного оркестрового сопровождения…
- А это вы с вашим телевидением говорите. Там инструментальная музыка не в почете, программу составляют по-другому. Я вот недавно играл с этой органисткой (Иветой Апкална) в прекрасном концертном зале в Латгалии, который у нас построили, и жаль, что не могу показать в России – как мы выступали, как это звучит. Хотя по латвийскому телевидению недавно показали этот концерт, отзывы были очень хорошие, но не пройдет для этих шоу в России. Самое лучшее, что я могу ожидать – сыграют «Листья желтые» и «Миллион алых роз».
- Но есть канал «Культура». Полагаю, там не отказались бы от столь изящного искусства?
- Великолепный канал, да. Только у нас в Латвии его не видно. Жаль. Мои старые знакомые - Валя Чернавский, Людмила Дубовцева, которые много мне помогли в Москве в свое время, а мы по-прежнему перезваниваемся, говорят, что информации в Москве о наших сегодняшних концертах, программах, выступлениях нет. И даже они все время спрашивают меня про 80-е годы.
- Досадно. Наверное, для творческих людей вашего поколения есть некая драма в том, что некогда единое творческое, культурное пространство теперь разорвано?
- А я бы сейчас мог показать, что можно делать и по-другому. Одно дело - попса, но есть и другие жанры, где можно великолепно выступать. Одно время меня часто приглашали на разные телешоу в Москве. Я говорю: «У меня нет столько костюмов, сколько у Баскова или Киркорова, у меня один смокинг». Куда я там поеду - как бедный исполнитель из бедной страны?
- В вашей метафоре про день и ночь, таким образом, акценты расставляются сами…
- Ну, я не знаю. Откровенно говоря, тогда была молодость, это были другие годы, 70-е, 80-е. Много хорошего, много плохого и трудного, все великолепно помню: и все эти запреты, и как появились новые течения. А сейчас все это превратилось в бизнес, все совсем по-другому. Я, может быть, сентиментален, но помню те песни, помню, как приезжали исполнители из республик, такие разные, была интересная компания. Сейчас кажется, что они поют иногда одну песню, право же.
- Вы о пресловутом хип-хопе?
- Не только. В целом. Все эти аранжировки, сделанные по усредненному страндарту, три ноты. Понятно, что это диктует радио. Не дай бог медленная песня, играть ее уже никто не будет. Мне так это видится. Но не хочу сказать, что это ночь, что это плохо. Это - мода, она будет и потом пройдет. Помню, как у Бабаджаняна с Магомаевым в 60-е-70-е годы появились эти твисты однообразные. А мы все тряслись и танцевали под них. Тоже был такой период.
Пугачева захочет половину
- Судьба ли, провидение, или просто не могло быть иначе, но рядом с вами всегда были не просто популярные артисты, а артисты высочайшего уровня – Пугачева, Леонтьев, Лайма…
- Повезло просто.
- Можно ли назвать ваш тандем с Аллой Пугачевой образцовым творческим союзом автора и исполнителя, хрестоматийной главой для учебников?
- Нет, это был совершенно нормальный союз, ничего нового в этом нет. Просто, когда совпадают и взгляды, и исполнитель правильный, то получается правильный результат. Так все работают. Ну, кто умеет работать. Она тебя понимает, я ее понимаю, и на этом все кончается. Или начинается. У нас же не было так много этой работы – только семь-восемь песен.
- Но каких! Каждая – не просто хит, а целая вселенная…
- Откровенно говоря, просто повезло.
- У вас на все один ответ – повезло и всё. Но это же не так! За этим стоят и талант, и колоссальный труд, не так ли?
- Мы никогда не знали, будет это хит или нет, когда у рояля что-то пробовали. И даже не гадали. Даже с этими «Алыми розами». Никто не ожидал, что это получит какой-то успех. Конечно, Алла – это фигура, исполнительница великолепная. Она многое сделала (для успеха песни - "МК").
- Пугачева не скрывала, что недолюбливала «Миллион алых роз» - за простенькую, говорила, мелодию и прочее. Она же музыкант со вкусом и глубиной. А вон как вышло - простенькая простенькой…
- Она много раз заставляла Резника текст править, профессионально к этому подходила. Правильно, потому что она делала свой номер, продумывала все до мелочей. Сегодня мало певцов умеют так работать. Она все это создавала, была не только исполнителем, но и режиссером своего номера. А мелодия… Ну, это часто бывает так. Поначалу не нравится. А потом благодаря исполнению это все появилось. Все в руках у певицы, исполнителя. Тут уже композитор на второй план уходит.
- Однако японский Орден Восходящего Солнца за «Миллион алых роз» вручили именно вам как автору…
- Да, несколько месяцев назад именно за «Миллион алых роз» я получил один из высочайших орденов Японии по указу императора и с его подписью. Это не шутка.
- Какая уж тут шутка! Подлинно народная песня всея Японии, которую перепел, кажется, каждый мало-мальски известный исполнитель. В наградном листе указано, правда, латышское название «Dāvāja Māriņa». Но все-таки не благодаря исполнению милой Айи Кукуле песня перешагнула границы…
- Поэтому не могу громко хвастаться, Пугачева скажет: половину отдай.
- В принципе можно на 3D принтере распечатать, сейчас это запросто, и будет орденок, как натуральный…
- Я его еще не получил. Просто позвонили из посольства, меня поздравил наш министр иностранных дел, но не дали, потому что вручать имеет право только их министр иностранных дел, не ниже рангом. Так что придется ждать визита министра. В Японии крутят по сегодняшний день «Миллион роз». Я слышал и корейскую, и китайскую, и вьетнамскую версии. Именно тот край как-то сел на эту мелодию. Вот сейчас тоже какая-то новая японская звезда снова пела эти «Розы».
- Значит, прячетесь от Аллы из-за этого?
- Нет, ну я смеюсь. Мы в нормальных отношениях, она живет своей жизнью, творчески мы давно больше ничего вместе не делаем и, может, это правильно. Потому что если сегодня что-то написать, то сразу все скажут: ой, в восьмидесятые было лучше.
- Алла тоже сокрушается: поешь старое, ворчат, почему не новое. Споешь новое, опять недовольны – подавай старое…
- Так оно и есть. Но это во всем мире. Смотрите, все эти знаменитые группы живут на своем старом репертуаре. Все логично. Ну, может быть, на каком-то концерте мы можем все вместе собраться и вспомнить, как весело пели то или то. Но жить уже этим долго не будешь. Были очень хорошие моменты, концерты в зале «Россия», помню, 20 подряд. Были такие времена. А вспоминать можно многое. Как у Леонтьева не было денег, а сейчас, говорят, он пол-Майами уже купил. Господи!
- Во многом, благодаря вашим песням…
- В жизни так бывает. Я же помню, как Алла на концерте из зала его вытащила, он в свитере вышел на сцену, мы вместе что-то спели. Это было его первое выступление в Москве. Все было! И Центральному Комитету (КПСС) играли, и правительству. Кому я только ни играл.
- Трудно сейчас представить артиста или автора, который бы собрал 20 аншлагов подряд в Москве…
- Так оно было. У меня даже афиши до сих пор где-то валяются. Тогда Прибалтика считалась таким западным уклоном, это тоже сильно срабатывало, но и мы старались кое-что хорошо делать, как умели, так играли. Были и великолепные российские джазовые музыканты. Но джаз никогда не был здесь коммерцией. Поэтому я и говорю, что времена совсем разные, как день и ночь. Я рад, что не только с хорошими артистами и певцами встретился в те годы, но и с такими поэтами как Вознесенский, Евтушенко. Большое спасибо Илье Резнику за первые шлягеры, которые мы с ним делали. Была поэзия!
- Помимо музыки и поэзии, вас окружали и мифы. Это мешало творчеству и жизни?
- Не очень. Мифы создавали иногда журналисты, особенно после моего выступления с Аллой. Когда в первый раз показали «Маэстро», сразу началась вся эта канитель, что я телячьими глазами на нее смотрел…
- А не смотрели?
- Нет, ну мы очень смеялись. Тогда еще особо и желтой прессы не было, и это все как бы по людям ходило, в разговорах, сплетнях, слухах. Было, но не так, как сегодня. Но совсем не интересно, потому что я прожил со своей одной женой 60 лет. А это никому не интересно. Так что все эти слухи, мифы, возможно и поэтому, скоро сошли на нет. А у нас и потомки уже выросли, слава Богу, и теперь я могу быть доволен тем, что всегда мог отрегулировать как-то любые сложности, недоразумения. Было и было. Я ни от кого не завишу, и материально тоже, кстати, это – самое главное.
Звезды на два дня
- Могли бы назвать кого-то из молодых артистов, кто вам, возможно, интересен так, как были интересны те же Пугачева, Леонтьев, Лайма? Кому можно доверить свою музыку?
- Сперва надо создать что-то, если говорить о новой музыке. Потом большая проблема: эти певцы сегодня появляются, их называют какими-то звездами, а через два-три месяца они исчезли. Раньше, я помню, как с этими певцами мы долгие годы делали репертуар, а сегодня одну-две песенки спел, и до свидания. Его не видно и никто с ним не работает. Так что я никакие имена называть не могу. Хотя на «Голосе» великолепные певцы, голосистые, но где они потом пропадают, не знаю. Слово «звезда» меня вообще раздражает. Посмотрите, сколько этих звезд создают эти телешоу, но это такие звезды – на два-три дня. Кто может назвать себя звездой? Пугачева может. Но таких исполнителей мало. А в большинстве случаев этим словом просто небрежно бросаются. У нас в Латвии тоже, знаете, куда ни ткни – одни легенды. В 70-м году написал одну песенку – и теперь легенда. Как возможно?
- А молодая поросль обращается к вам с просьбой о песнях?
- В Латвии я сам все регулирую. Если что-то есть, то сам приглашаю, когда вижу, что певец или певица достойные. Но, поскольку у нас из певцов последний, кто более-менее вышел на российский рынок, это Интарс Бусулис, то и предлагать особенно нечего.
- Вы и открыли его на «Новой волне» для широкой публики…
- Да, но больше у нас таких нет. Надо чувствовать все-таки русский рынок, там есть свои законы, свой репертуар для русского слушателя, надо к этому готовиться. У нас таких певцов мало сейчас.
- Тем не менее, маленькая Латвия имеет весомое резюме в этом смысле: и Лайма, и Интарс, и Рейнарс Кауперс с Brainstorm, и победившая «Евровидение» в 2002-м Мария Наумова, и Родриго Фоминс…
- Было и есть, и дай Бог. В области классической музыки есть и мировые имена, как Марис Янсонс, Элина Гаранча и т.д. Для маленькой Латвии это неплохо.
- На концерте вы играли обработки не только своих песен. Например – музыку Гии Канчели. Ваше творческое эго не протестует против исполнения чужих произведений, когда вы сами – с усами?
- Абсолютно нет. Я с удовольствием играл обработки моего старого друга Гии Канчели. Между прочим, свою музыкальную карьеру на телевидении я начал с того, что сыграл «Нежность» Пахмутовой еще в ТЕ годы.
Слава Богу, они с Добронравовым вылечились от этого страшного вируса. Очень рад за них, с большим уважением к ним отношусь. Пахмутова до сих пор об этом, кстати, вспоминает в разных интервью. Мне очень приятно. Это было первый раз, когда взяли и переложили мелодию на оркестровый манер, тогда все болели этим французским оркестром Поля Мориа, он играл популярную киномузыку, но с колоссальными аранжировками. А я играл с Силантьевым.
- Кого-то еще из других композиторов любите поигрывать?
- Есть два самых любимых, но они больше относятся к классической музыке – Сергей Рахманинов и Джордж Гершвин. Совсем разные авторы. С «Рапсодией» Рахманинова я закончил консерваторию. Это довольно сложная композиция. Мне очень нравятся его вариации на тему Паганини. Гершвин мне близок, потому что он сумел объединить классику с джазом, которого очень много в его мелодике. Такие крайности. Мне очень нравятся импрессионисты, особенно Дебюсси, стиль его композиций.
- Что с вашим юбилейным концертом в Риге, который отменили из-за пандемии?
- Плохо то, что 12 января должен был состояться совместный концерт с очень известной нашей оперной певицей Элиной Гаранча. Она крутится по миру, по оперным театрам. У них с Нетребко был очень хороший дуэт. Классическая певица, она из Риги, живет теперь в Испании. Теперь, к сожалению, этот репертуар идет на полку. Отменили все.
Я специально для нее написал материал. В первом отделении мы должны были выступать вдвоем, типичный классический дуэт, а во втором она хотела что-то полегче, мы сделали с камерным оркестром то, что я очень люблю – аккомпанемент камерного скрипичного состава, более легкая музыка.
- Задел на будущее зато…
- Ну, это все не так просто, совместить, договориться, назначить новые даты. У всех свой график, знаете.
Ностальгия по «Новой волне»
- Вы с гордостью сказали о потомках. Есть семейные династии в разных профессиях, в том числе – творческие…
- Я категорически против. Может, я правильно сделал, что запретил даже думать детям, внукам об эстраде или шоу-бизнесе. Но, кстати, они особо и не хотели. Это очень опасная вещь. Мама или папа могут быть хорошими исполнителями, но дочь или сын – это по-разному.
- Однако ваша внучка Моника все-таки пошла в творческую профессию.
- Но это не сцена, к счастью. Она давно живет в Америке, закончила институт по кино и пробивается в этом направлении. Но не в пении, нет. Поскольку я сам этот мир прошел, я знаю, как это тяжело и трудно. С одной стороны – успех, с другой – провал. Это нелегко.
- Многие из тех, кто, благодаря и вашей музыке, стали звездами, разделены теперь границами, но рядом с вами Лайма. Это соседство не провоцирует на очередные творческие шалости?
- Она хороша. Многое сделала, но годы идут. Конечно, нужно что-то придумывать. Она молодец и она умеет. Между прочим, она же заразила всю российскую эстраду этими танцами на сцене. Была не одной из первых, а первой! И теперь уже все, кто даже еле-еле ходит, то все-равно танцует.
- Скучаете по «Новой волне» в Юрмале? История, видимо, закончилась навсегда?
- Будем откровенны, мы сами запустили многие аспекты, и в последние годы она уже начала буксовать независимо от внешних причин. Это плохо для фестиваля, когда, скажем, на первый план выходили не творческие моменты, а интересы телебизнеса или что-то такое. Сам конкурс, ради чего и начинали эту историю, уже мало кого интересовал.
Больше интересовало, на каком корабле приплывет из Лондона Абрамович, а фестиваль вроде как был фоном и сам по себе. Хотя было, конечно, очень много хороших моментов. И все говорят, что теперь нет главного, той атмосферы Юрмалы, создать ее в другом месте нельзя. Так что много ностальгии, да. Вспоминают годы, когда вся русская интеллигенция была в Юрмале – не только эстрада, но и кино, и театр, и литература.
Я недавно посмотрел старый фильм «Три плюс два», я там играю на рояле в небольшой мизансцене. И играю, потому что композитор исчез, который должен был находиться в кадре. Он вдруг решил жениться и удрал из Риги. Режиссер Оганесян умолял, чтобы я что-то наиграл в кадре. Смешно получилось.
- Хорошо, когда остаются такие флешбэки…
- В Юрмале все отдыхали, выпивали, веселились. Где кино и актеры, там всегда весело.
- Музыка все больше становится утилитарным продуктом, фоном. Давно ли вы от начала и до конца прослушали с удовольствием какую-нибудь пластинку?
- Сейчас, кстати, опять пошла мода на виниловые пластинки, и я опять вынужден был проигрыватель купить. У меня даже две пластинки недавно вышли, что-то такое джазовое наиграл. И старые мои пластинки вытаскивают - и на русском языке, и на латышском. Оказывается, сейчас это какая-то ценность. Компакт-диски уже уходят. Что слушаю? Фрэнка Синатру слушаю, потому что так, как он поет эти песенки, никто не умеет. Да, все старое, но это – классика жанра, и он великолепно это делал. Конечно, мои фавориты – два пианиста: Эрр Гарднер и Оскар Питерсон. Я их не только слушаю, но и копирую, как умею.
- Надеюсь, ваши прекрасные концерты с оркестром мы все-таки увидим в России по какому-нибудь неожиданно просветлевшему телеканалу.
- Я бы с удовольствием показал себя немножко в другом амплуа. Будет, так будет.
Артур Гаспарян
