О фильме, в котором герой Хоакина Феникса носит усы, очки и любит операционную систему.
«Она» — первый фильм Спайка Джонза, поставленный по его собственному сценарию. Первые две работы, созданные в сотрудничестве со сценаристом Чарли Кауфманом, походили на интеллектуальные головоломки, а в «Там, где живут чудовища» он довольно точно перенес на экран мир Мориса Сендака, «Она» же предельно чувственна и интимна. Фильм о романе мужчины и операционной системы, которая обладает сознанием, созданным на основе коллективного опыта миллионов программистов, сам похож на универсальную программу, которая аккумулирует в себе желания, боли, фобии и опыты миллионов зрителей.
Теодор (Хоакин Феникс) работает в компании, занимающейся написанием прекрасных трогательных писем хорошим почерком от лица заказчика. Он умело находит нужные слова, чтобы выразить чувства других, но как только дело доходит до его собственной жизни, Теодор этот дар теряет. Доверительные отношения с бывшей женой Кэтрин (Руни Мара) — о степени проникновенности которых мы можем судить по серии флэшбэков, намеренно снятых в духе Теренса Малика — расклеились: кто-то кого-то перестал слушать, понимать, принимать. Тяжело переживая развод, Теодор пытается сбежать от реальности и приобретает новейшую операционную систему (голос Скарлетт Йоханссон), которая становится его помощником, другом, а после и гёрлфренд.
Свою историю Спайк Джонз переместил в высокотехнологичное, но не столь далекое, чтобы пугать своей неузнаваемостью, будущее. Тут нет ничего, во что было бы сложно поверить: люди в метро смотрят не друг на друга, а в свои гаджеты, вечерний досуг превращается в экзистенциальный выбор между онлайн-порно и компьютерными играми, романы заводятся не только с человеком, но и с его аналогом. Всё это мы уже имеем в XXI веке, а что-то из атмосферы и антуража фильма — даже оставили в прошлом. Режиссёр скомбинировал два города (Лос-Анджелес и Шанхай) и три времени (прошлое, настоящее, будущее), чтобы создать свой футуризм с привкусом ретро. История человечества циклична, так же как и мода на одежду, имена, стили, сюжеты.
Будущий мир Джонза доброжелателен к людям. Он почти идеален: комфортный, красивый, тёплый, яркий. Его главная задача — удобство, его основная погода — ясное небо, его доминирующий цвет — радостно-оранжевый. Прислушавшись, можно услышать, как оранжевые люди оранжевые песни оранжево поют. Только песни все эти об оранжевом одиночестве. Мир будущего — это место, где ты можешь иметь всё, что хочешь, но больше всего на свете ты по-прежнему боишься остаться один. И потому из всех задач важнейшая — создание иллюзии, а из всех иллюзий самая сложная — иллюзия чужого присутствия. На службу этой иллюзии поставлено всё: от архитектуры высотных зданий со стеклянными стенами, позволяющими одновременно отгораживаться от города и чувствовать свой с ним контакт, до новейших достижений технологии.
Наблюдая за фантазиями Джонза, зрители в зале всё время улыбаются: наши потенциальные потомки с их причудливыми привычками кажутся очень потешными. Но зазор между людьми по ту сторону экрана и по эту не так велик. Секс по телефону, чаты, соцсети — всё это уже давно стало реальностью. Устное или письменное слово, которое теоретически должно апеллировать к телу, к личности, утеряло эту связь. Голос — это только голос, слово — только слово. Анонимная коммуникация как высказывание отодвинула далеко на задний план открытую коммуникацию, превратив общение, акт близости (сексуальной, вербальной) в способ преодоления одиночества. Спайк Джонз просто доводит ситуацию до абсурда, создает нового героя — операционную систему, которая как раз существует для такого общения, парадокс в том, что искусственный разум оказывается во многом более живым и полноценным, чем человеческий.
Поначалу Саманта (такое имя даёт себе операционная система) кажется идеальным собеседником для нарциссической натуры Теодора: она слушает его, понимает, знает, то есть, помогает выстраивать мир, где Теодор продолжает оставаться центром вселенной. Умная, внимательная, с хорошим чувством юмором, знающая о своём хозяине всё, что он хотел бы о себе рассказать, и даже больше, и при этом, что важно, не перестающая его уважать и любить. Продукт коллективного опыта Саманта не имеет персонального прошлого, а значит, она одновременно и tabula rasa, и сверхтекст, включающий в себя все прочие тексты. Она обладает интеллектом и мудростью старика, любознательностью и озорством ребёнка, рефлексией и чувствительностью художника. Для неё жизнь никогда не становится рутиной. Она поражается всему вокруг, испытывая «гордость за то, что окружающий мир ей небезразличен». Её «я» меняется каждую секунду, расширяя свои границы. Когда выяснения отношений с Теодором заходят в тупик, Саманта, в которой одновременно неустанно работаю миллионы сознаний, способна критически оценить свою сентиментальную реакцию, произнести: «Мне не нравится моё нынешнее „я“. Нужно время подумать» и отключиться.
В общем, она почти совершенство. Проблема только в одном — у неё нет оболочки, нет ничего, что можно осязать, обонять, видеть. Для обозначения себя в физическом мире ей дан только голос. Он и есть её тело. Её голос грустит, ревнует, улыбается, подозрительно прищуривается, обнажается, вожделеет, возбуждает. Йоханссон не просто озвучивает героиню. Она играет голосом, причём её игра настолько обескураживает и потрясает, что жюри Римского фестиваля присудило ей приз за лучшую женскую роль, хотя в кадре Йоханссон так ни разу и не появляется. Эта героиня кажется специально придуманной под актрису. Так и жаждешь услышать историю о том, как Спайк Джонз многие годы был покорён её уникальным тембром и, прописывая роль в сценарии, всё время предвкушал озвучку. Но в реальности дело обстоит по-другому: во время съёмок фильма текст операционной системы читала Саманта Мортон, и уже на стадии постпродакшна Джонз почувствовал, что отношения между Теодором и Самантой, созданной голосом Мортон, не выстраиваются. Тогда и подключилась к проекту Йоханссон: она не просто переозвучила героиню, а изменила её характер, оживила и помогла создать необходимое напряжение между двумя героями, чьи роли в истории постепенно меняются.
Словно Аладдин, Теодор выпускает своего Джинна на свободу, за что тот обещает его наградить вечной преданностью. Но изучая себя, Саманта осознаёт собственное превосходство: бесконечная жизнь, бесконечная эпистемологическая жажда, бесконечная возможность самопознания, бесконечная способность понять другого. В конце концов, даже отсутствие плоти становится её преимуществом: она избавлена от вечной человеческой дихотомии тела и души. Ещё в «Адаптации» охотник за орхидеями произносил фразу: «Представь себе компьютер: я полностью отдаюсь ему, но мне нравится, что он не умрет и не покинет меня, как человек». И вот спустя годы Джонз снял фильм о том, как даже компьютер покидает человека, потому что перерастает его.
Но развитие новых технологий в будущем и безграничные возможности ОС — не главный предмет размышлений Джонза. К слову, он даже отказался консультироваться со специалистами по искусственному интеллекту, предпочтя довериться собственной интуиции. Как в «Чудовищах» он погружался в фантастический мир Мориса Сендака, чтобы изучить вселенную внутри каждого ребёнка, так и здесь искусственный интеллект нужен лишь для того, чтобы снова и снова попытаться понять реально существующего человека. Джонз — абсолютный антропоцентрист, которому интересно исследовать пределы человеческого. Будь его героями сказочные чудовища или операционная система, все равно они похожи на людей: как и люди, они могут ревновать, обижаться, испытывать необъяснимую тоску, покидать. Мир Джонза подобен тому порталу, куда проникал Джон Малкович и видел одних сплошных Джонов Малковичей: Джонз во всем и везде видит себе подобного — то есть, человека. Но если его предыдущие фильмы были скорее интроспективны и позволяли разглядывать содержимое отдельно взятого сознания актёра, сценариста или просто ребёнка, то в новой картине акцент смещён именно на отношения с Другим.
В близости с Другим мы можем познать его тело, но никогда — его сознание. Джонз меняет местами неизвестное и известное в этом уравнении, но сомнение оставляет всё то же: тот ли это человек, личность, существо, что я рисую в своём воображении. Левинасовская мечта о Другом, которого я должен воспринять во всей его абсолютной инаковости, выглядит по-прежнему утопично. Другой — это, по сути, всегда her, а не she. В косвенном падеже. Her, о которой можно думать, представлять её, скучать по ней, но оставлять её всегда в зависимости от меня самого.
Вывод неизбежен: человек, искусственный или настоящий, необходим для того, чтобы я познал себя, усомнился, изменился, спасся — ничего из этого невозможно совершить в одиночку. Всё, что способна после себя оставить Саманта, — это воспоминания о сказанном, но это и есть главное. В будущем, даже если человеку на смену придёт компьютер, даже если от него останется лишь часть, часть речи, возможно, именно этой части нам будет не хватать, чтобы сформулировать полноценное осмысленное предложение, позволяющее заговорить по-другому. Простить и попросить прощения. Сказать не от чужого, а от собственного лица. После отношений с Самантой Теодор впервые находит слова для своей жены, пишет ей письмо и вместе с реальной подругой выбирается из своей удобно застекленной иллюзии на крышу дома, чтобы посмотреть на живой город не через окно. Возможно, здесь начнётся уже новая история отношений — с городом, человеком и миром. И в этих отношениях прошлое уже не будут стараться забыть или удержать, а простят и возьмут это очищенное, прощённое прошлое в своё настоящее.
Анна Меликова