Николина Гора — самое именитое ныне дачное место Подмосковья, расположенное на элитной Рублево-Успенской спецтрассе в 20 км к западу от Москвы. Первые дома кооператива «РАНИС» — работников науки и искусства — появились здесь в 1926—1927 годах. Академики, ученые, полярники, наркомы, экономисты, политические деятели, писатели, актеры, певцы, композиторы, революционеры — эти люди принесли Николиной Горе известность. Но эта известность не уберегла никологорцев в кровавые 30-е.
Через много лет дети расстрелянных и погибших в лагерях жителей поселка на собственные средства поставят памятник своим родителям. На огромном гранитном камне высечено: «Никологорцам — жертвам тирании». Более 30 имен, отлитых бронзовыми буквами, — вдвое больше, чем никологорцев погибло на фронте…
…В феврале 1937 года в числе прочих видных большевиков был расстрелян Леонид Серебряков, начальник Центрального управления шоссейных дорог, занимавший положение первого заместителя наркома. Были арестованы и высланы все его близкие — мать, жена, дочь, сестра и два брата. Они прошли через тюрьмы, лагеря, этапы, ссылки. Все имущество Леонида Петровича конфисковали. Только дача не значилась в перечне конфискованного. Почему?
Как все начиналось
Живописный участок посреди огромного соснового бора на самом берегу Москвы-реки в дачном кооперативе «РАНИС» Леониду Серебрякову дали в 1931 году. Участок на Николиной Горе был очень кстати — из Лондона приезжала дочка от первого брака, 8-летняя Зоря, и разместить девочку было практически негде. Единственную дочь Серебряков обожал, а для самой Зори отец был всем. С женой Серебряков развелся, не прожив и пяти лет. Галина Серебрякова — известная в Москве красавица, талантливая писательница, ученица Горького, в прошлом — участница Гражданской войны, — ушла от него к Григорию Сокольникову, видному экономисту, наркому финансов. Двухлетнюю Зорю оставила Леониду, «чтобы ему было легче пережить разрыв».
1931-й. Серебряков — начальник Центрального управления шоссейных дорог и автотранспорта при СНК СССР. До ареста еще 5 лет. За это время он успеет отстроить часть дачи. Детское воспоминание Зори: отец по выходным и после работы приезжает на дачу, длинными летними вечерами стучит молотком — пристраивает веранду, а она, маленькая, подносит ему гвозди. Иногда к Серебрякову приезжали помогать его коллеги по работе. В конце концов общими усилиями построили скромный, небольшой деревянный домик. «Это была скорее настоящая избушка, — вспоминает Зоря, — железный умывальник висел на дереве у крыльца. Вообще никаких удобств не было. Зато красивый большой участок».
Серебряков одним из первых в поселке проложил асфальт, сделал теннисную площадку. «Как у наркома у него была такая возможность», — с гордостью говорит про отца Зоря.
Она помнит практически каждый день, проведенный с отцом на Николиной Горе: как она бегала с ним наперегонки на речку, как вместе играли в разные игры, как он ловко обыгрывал всех в шахматы… Она отчетливо помнит кукол, которых он ей привозил из загранпоездок, как он заставлял раздаривать этих кукол детям, у которых не было игрушек. Как по утрам за отцом приезжал служебный «Линкольн» и увозил его на работу… Периодически Зоря уезжала к маме, но в основном жила с отцом. С ним было интересней.
«Самым близким человеком в детстве для меня всегда был отец. Несмотря на кучу дел и проблем, он много со мной возился, да и я была очень к нему привязана. Первый раз нам пришлось надолго расстаться в 1927 году. На XV партсъезде было заявлено, что оппозиция переродилась в меньшевистскую группу, предъявлены другие надуманные клеветнические обвинения, а принадлежность к оппозиции отныне стала несовместима с пребыванием в партии. Из партии исключили всех лидеров оппозиции, в том числе отца. Его фактически отправили в ссылку, а точнее — поручили руководить строительством одной из веток ТУРКСИБА (Туркестано-Сибирская магистраль — железная дорога, построенная в 1926—1931 годах, соединившая Среднюю Азию с Сибирью). И поэтому я переехала к маме.
Сокольникова тогда как раз назначили послом Советского Союза в Англии, и я вместе с ними уехала в Лондон. Живя в российском посольстве, очень красивом здании рядом с Кенсингтон-парком, я тем не менее ужасно тосковала по Москве, по отцу. Очень».
Вскоре Серебрякова вернули, он был восстановлен в партии и получил высокое назначение. Тогда же Серебрякову дали участок и дачу на Николиной Горе. Зоря снова стала жить с отцом.
Но наступил 1936-й. В июле арестовывают Сокольникова, в августе — Серебрякова. Оба проходят в качестве обвиняемых по делу, ставшему вторым в череде «московских процессов», — организации так называемого Параллельного антисоветского троцкистского центра. Серебрякова кроме всего прочего обвиняют во вредительстве на железнодорожном транспорте, несмотря на то, что он там не работал уже 10 лет, и в организации покушений на Сталина и непосредственно на Ежова и Берию.
«Отца почему-то именно накануне ареста послали в служебную командировку за границу, в Китай… Последний раз мы виделись с ним именно на этой даче, помню черный лимузин, который увозил его в Москву, навсегда…
Как только отец вернулся из командировки, — это было 17 августа — его сразу арестовали. И больше я его никогда не видела. Получилось, что Николина Гора — это было последнее место, где мы виделись…».
В 37-м Серебрякова расстреляли, Сокольникову дали 10 лет. В 1939 году его убьют в камере политизолятора: подосланные работники 2-го отдела НКВД и специально подобранные люди из числа арестованных вошли к Сокольникову в камеру, набросились на него и убили. Распоряжение о его убийстве исходило лично от Сталина. (См. спецвыпуск «Новой» «Правда ГУЛАГа» № 40 от 5 июня 2008 года.)
Андрей Ягуарович
После ареста Леонида Серебрякова на арену выходит сталинский генпрокурор Андрей Януарьевич Вышинский (или Андрей Ягуарович, как его втихую звали). У Вышинского тоже была дача на той же Николиной Горе — но в глубине поселка. Как рассказывает Зоря, года за полтора до ареста отца Вышинский зашел к нему по какому-то вопросу. Что-то они обсуждали во дворе, в конце разговора Вышинский огляделся по сторонам и как бы между прочим сказал: «Ах, до чего же у вас дивный участок, дорогой Леонид Петрович!».
Дальше — череда удивительных совпадений: как только был арестован Серебряков, тут же в правлении дачного кооператива появилось заявление Андрея Вышинского, в котором он просил: «передать мне дачу № 14, принадлежавшую изобличенному ныне врагу народа Серебрякову». Но самое противное было даже не в этом. Есть еще два обстоятельства, потрясающие своим невероятным цинизмом.
В 1936—1938 гг. Андрей Вышинский выступал в роли гособвинителя на «московских процессах» над бывшими оппозиционерами — Георгием Пятаковым, Николаем Мураловым, Яковом Лифшицем, Карлом Радеком, Григорием Сокольниковым и собственно Леонидом Серебряковым. Параллельно ускоренными темпами Вышинский оформлял документы на дачу Серебрякова. Еще до того, как процесс закончился и все обвиняемые были расстреляны или приговорены к тюремному заключению, дача Леонида Петровича перешла в собственность Вышинского.
Леонид Серебряков, вступая в начале 30-х в дачный кооператив, внес туда денежный пай в размере 17 тысяч рублей. Вышинский, вступая в права пользования дачей и участком, — внимание! — потребовал, чтобы эта сумма была передана ему.
Наглости этого предложения удивились даже наверху. Сохранилась первая резолюция тогдашнего секретаря ЦИК, а в дальнейшем председателя Верховного суда Горкина, в которой он — в ответ на просьбу Вышинского — так и написал: «С какой стати?». Но просьбу Ягуаровича удовлетворили, видимо, побоялись проигнорировать.
Получалось, что Вышинский «зажал» государственные деньги, ведь в приговоре было четко прописано: имущество всех обвиняемых конфисковать в пользу государства. Но в дальнейшем в перечне имущества, конфискованного у Серебрякова, дача не значится. Не значится и денежный пай. По закону деньги тоже должны были конфисковать, а Вышинский как новый владелец дачи должен был внести в кооператив пай из собственных средств. Вместо этого свою прежнюю дачу на Николиной Горе он вернул кооперативу, получил внесенные ранее за нее деньги и забрал вместе с серебряковским паем его дачу.
Домик, построенный Леонидом Петровичем, был снесен. На участке вырос двухэтажный, солидный по тем временам особняк. «Это совсем не никологорский дизайн, — говорит академик Андрей Воробьев (его отца тоже в 36-м расстреляли, мать сослали в лагеря, а дачу на Николиной Горе конфисковали). — У нас у всех были обычные избы раскулаченных или нераскулаченных крестьян. Когда строились, завозили срубы, часто с «хорошей» гнилью. А Вышинский построил себе абсолютно казенную дачу». Более того, Вышинский расширил территорию «своего участка» так, что он вылез за общую границу по бровке Москвы-реки.
«Меня поражает, — говорит Зоря, — то, что Вышинский все делал одновременно: вел процесс над отцом, требовал для него казни и отбирал дачу. Причем он ее старался переоформить до конца процесса, чтобы, когда уже было решение о конфискации, дачу не отдали другим. Но особенно дико — это его требование записать за ним отцовский пай». При этом Вышинский находился на полном государственном обеспечении.
Зоря
Зоря Серебрякова впервые была арестована в 14 лет — как дочь врагов народа ее поместили в детприемник для малолетних преступников. В тот момент в НКВД действовало личное распоряжение Сталина о полной ответственности детей с 15 лет. Таким образом, 14-летняя Зоря Серебрякова не была расстреляна (как сын Каменева, например), а всего лишь сослана в Семипалатинск к матери. В 1945 году получила временное разрешение жить в Москве, поступила на истфак МГУ — «хотела разобраться, что произошло, что за трагедия случилась с моей страной и с моими близкими…». Однако в 47-м ей пришлось досрочно оканчивать истфак, вернуться в место былой ссылки — Семипалатинск.
В 1949 году — внезапный арест. Наверху стало известно, что Зо¬риной маме и самой Зоре помогала Полина Жемчужина, жена Молотова и приятельница Галины Серебряковой. Жемчужину арестовали в 49-м году по обвинению в том, что «на протяжении ряда лет находилась в преступной связи с еврейскими националистами». «И когда ее арестовали, меня тоже арестовали, обвиняя в том, что я выполняла какие-то ее поручения», — рассказывает Зоря.
Ее муж, учитель по профессии, получил 25 лет за «антисоветскую агитацию». Среди прочих обвинений ему приписывалось, что Мицкевича он ставил выше Пушкина. Маленький сын был отправлен в детский дом.
Возвращение
1956 год. Еще в заключении мать Зори Серебряковой, не освободился муж, только она сама и ее маленький ребенок к этому моменту получили свободу. В Москве их приютила знакомая профессорская семья. Друзья по даче пригласили погостить на Николину Гору. Во время прогулки по поселку к ней вдруг пришло навязчивое желание взглянуть хоть одним глазком на отцовскую дачу. К тому времени она, конечно, знала, кто ее занял после ареста отца. Дачу Зоря нашла быстро. Забор и ворота уже были не те, что когда-то ставил ее отец, все было ухожено, застроено, но Зоря все-таки решилась позвонить в звонок.
«Я попробовала зайти без всяких претензий, — рассказывает Зоря, — просто зайти и посмотреть, что стало с этим местом, где прошло счастливое и очень дорогое для меня время детства… Не знаю, то ли это была дочь Вышинского, то ли его жена, я просто их не знала в лицо. Женщина вдруг начала страшно кричать: «Понаехали тут! Убирайтесь обратно! Нечего вам здесь делать!». И прямо передо мной захлопнула калитку. Больше на Николину Гору я не приезжала».
После смерти Вышинского в 54-м году его жена и дочь прожили на той даче недолго. После XX съезда отношение к Вышинскому изменилось. О сталинском генпрокуроре постарались поскорее забыть. Правда, репрессии жены и дочери Вышинского не коснулись. Их только попросили покинуть дачу на Николиной Горе, которую они занимали. Она перешла в государственную собственность. После Вышинского здесь какое-то время жил Косыгин, потом — Петросянц, один из руководителей Министерства среднего машиностроения — атомной отрасли. При последнем хозяине случилась трагедия в Чернобыле. Не без оснований поговаривали, что дача эта приносит только несчастья. Какие-то ей не те хозяева попадаются… «Те» появились в 1986 году, а точнее, сама дача вернулась к прежним хозяевам — семье расстрелянного Леонида Серебрякова. Спустя 52 года.
А произошло все так. В 1986-м, когда, как говорит Зоря, при большом участии Михаила Горбачева был реабилитирован Леонид Петрович, она приехала на Николину Гору — сообщить радостную новость друзьям. А ведь зарекалась не ездить больше никогда в жизни. Друзья ее и уговорили: надо бороться. В возвращении дачи очень помог кооператив поселка, собственно, он всегда и выступал инициатором возвращения дач семьям репрессированных никологорцев. Доводы у кооператива были железные: в 30-е годы дачи на Николиной Горе были кооперативные, а не собственные. Формально члену кооператива принадлежал только денежный пай, в случае чего этот пай кооператив и перечислял государству, а сама дача оставалась за кооперативом. В 80-е председателем кооператива был академик Андрей Воробьев. Человек-скала. Огромное желание помочь, письма в правительство, стойкая позиция — «дачи — наши, кооперативные», — дали результат. Вместе с остальными дачниками и членами кооператива Воробьев добился возвращения дач далеко не для одной Зори Леонидовны. «Необыкновенно талантливый и замечательный человек», — говорит про него Зоря.
Она была счастлива. Новоселье справляли с друзьями-дачниками еще детских лет. Никакой мебели не было — отмечали на полу. Сейчас на даче Леонида Серебрякова живут сама Зоря, ее сын, невестка, кот и собака. Летом — внуки и правнуки. С соседями — владельцами второй половины дачи — отношения отличные.
Что же касается тех самых 17 тысяч, которые когда-то ее отец внес в кооператив, то они так и исчезли. В кооперативе Зоре сказали, что их забрал Вышинский и ничего не поделаешь, если она хочет вернуть их, то надо обращаться к дочери Вышинского. Зоря сочла это излишним. Сейчас, говорит Зоря Леонидовна, главное то, что она живет на том месте, где когда-то жил ее отец.
Вера Челищева
Опубликовано 9 февраля 2016
