На завершившемся в Анапе Международном кинофестивале «Киношок» кинорежиссер Сергей Снежкин возглавлял жюри. Четыре главные награды достались «Кукушке» — монгольской экранизации «Последнего срока» Валентина Распутина. Остальные призы отправились в Казахстан. Только одна российская картина, «Тембот» ученицы Сокурова Тины Мастафовой из Нальчика о парне, лишенном тепла близких, получила спецдиплом.
Мы разговариваем с председателем Союза кинематографистов Санкт-Петербурга режиссером фильмов «ЧП районного масштаба», «Невозвращенец», «Цветы календулы», «Похороните меня за плинтусом», «Контрибуция», «Белая гвардия», «Брежнев», «Улицы разбитых фонарей»-2, «Убойная сила»-3, 4, 5 Сергеем Снежкиным в тот момент, когда жюри уже вынесло вердикт.
— Как поработали?
— Признак старости для режиссера — не когда из него уже песок сыплется, а когда его приглашают возглавлять жюри. За два года я объехал несколько городов в этом качестве и могу сказать, что это лучший способ путешествия. Когда бы я оказался на Дальнем Востоке или в Анапе. Но то, что видишь на фестивалях, не имеет отношения к происходящему в кинематографе, к той катастрофе, которую мы переживаем много лет. Дело не в персоналиях, не в министрах. Их снимут, и никто о них не вспомнит. Все дело в политике. Кино захвачено. Это не мои слова, а метафора Германа. Он назвал его прекрасной каравеллой, которую захватили пираты.
Особых споров у нас не было, поскольку в жюри работали профессионалы и приличные люди. Я много раз возглавлял жюри. Иногда возникало ощущение, что его набрали из проезжавшего мимо кинотеатра трамвая. Мы были честны в оценках, и приз за лучшую режиссуру единогласно отправится в Монголию. Могу определить состояние современного кинематографа так: «Пульс угадывается». Это я вам говорю как человек из врачебной семьи. Мои отец, дед и бабушка были военными врачами.
— Вы посмотрели кино постсоветских стран. Что можете сказать о нем?
— Чем я уникален? Я был в Монголии еще при советской власти и полтора года проработал в Казахстане (Сергей Снежкин в 2016 году снял «Так сложились звезды» о президенте Казахстана Нурсултане Назарбаеве. — С.Х.). Примерно понимаю, что происходит в Киргизии и Узбекистане, сохраняю связи с закавказскими республиками, знаю, что там делается и в так называемом полулюбительском кино. Никогда в жизни я так много не летал туда и обратно, как в Алма-Ату, что было связано с производственной необходимостью. Путь не близкий, часов пять. На борту пересмотрел все казахское кино. Как и везде, оно делится на две категории. Первая — полное эпическое фуфло, которое не подлежит осмыслению и комментариям. Вторая — тончайшие, высокохудожественные картины, удивительные по профессии и тематике. Там огромное количество маленьких контор, производящих кино, побочно занимающихся рекламой, телевизионными убогими вещами. Но снимать кино для них — дело чести. Казахстанские актеры невероятно оснащены. Молодежь там замечательная. Я прикипел к ней сердцем. Казахстану сильно повезло с эвакуацией во время Великой Отечественной войны, когда там оказались выдающиеся педагоги, специалисты в области науки и культуры. Я взахлеб смотрел все, что там производится. То, что мы сейчас увидели в казахстанской картине «Братья», давно назревало, ходило ходуном, и теперь соединилось с фильмом «Тембот» симпатичной девушки Тины Мастафовой из Кабардино-Балкарии. Просто у них разные возможности и опыт. Но говорят они о том, что тревожит нас всех. Они имеют смелость делать это языком искусства.
— Дадут ли награды какие-то преимущества?
— Раньше фестивали и награды определяли судьбу фильма. На них собирались люди, чтобы посмотреть произведения друг друга. А теперь 90 процентов на показы не ходят. Они ходят на пляж. Я сюда из-за моря приехал? В гробу я его видел. Сегодня в первый раз сходил на море. Вода соленая. У нас брошенная молодежь. Ее выпускают в никуда. Она не социализирована. Молодые кинематографисты не общаются друг с другом. Союз кинематографистов этим не занимается. Все деградировало, превратилось в бюрократическую организацию. Значит, этим должны заниматься фестивали. На них должны быть драки, диспуты, потому что все горит, кипит. Я крайне расстроен.
— Вы не всегда справедливы, бываете резким в своих высказываниях.
— Какой я? Резкий? Ну, ладно.
— Если жюри отдает одной картине так много призов, это говорит о чем?
— О том, что остальное никуда не годится. У нас все по чесноку.
— Как выглядит на общем фоне российское кино?
— Это не кино и не русское кино. Это просто сделано в меру сил.
— Что вы называете русским кино?
— То, что делали Элем Климов, Андрей Тарковский, Виктор Трегубович. Ошибочное и великое, но это было абсолютно русское кино. Недавно пересмотрел «Историю Аси Клячиной, которая любила, да не вышла замуж» и захлебнулся от счастья. Это совместилось с драмой, которую мы недавно пережили, похоронив Юрия Клепикова, написавшего сценарий. У него остались дочь и жена — инвалиды. Денег нет. А это Клепиков!
— Страна не заметила его ухода.
— Мы ходили по всем инстанциям, доказывали, что он имеет право быть похороненным в Комарове, что город ему по гроб жизни обязан. Слава богу, добились, и он лежит рядом с драгоценным для него Ильей Авербахом. Почему забыт Владимир Венгеров? Пересмотрите его «Рабочий поселок». Как играют Олег Борисов и Гурченко! Алексей Герман работал там ассистентом на площадке. Так передается факел таланта, мастерства, страсти к кинематографу. Вот это я и называю русским кино. Невероятно любопытно, как подпитывал его неореализм, врезавший по мировому и особенно по нашему кино. До поры до времени все это передавалось как олимпийский огонь, а потом ты на секунду отвернулся выпить газировки, а огня-то нет. Толпы стоят, а огня нет. Так произошло и у нас в кинематографе. Передачи факела нет. Мы сидели в Анапе с оператором Сергеем Астаховым (снял «Брат», «Брат-2», «Влюблен по собственному желанию», «Сердце пармы». — С.Х.) и говорили о том, что на «Ленфильме» осталось нас двое. Еще пожилой человек Дмитрий Долинин. Больше никого. Свидетелей нет.
— А Вячеслав Сорокин?
— Он, да. Но в основном это Серега Астахов, в отличие от нас работавший со всеми классиками, Микаэляном, Авербахом, который привел его на студию. Он пошел к директору и сказал: «Этот человек необходим студии». Серегу сразу в штат. Мордву из деревни, которой на карте нет (Сергей Астахов родился в Мордовии в селе Селищи. — С.Х.). У него было двое детей, и ему дали две комнаты в коммуналке в центре города. А все потому, что «этот человек нужен студии».
— Сейчас трудно нести факел.
— Помню, снимал дебютную коротышку «Эй, на линкоре!», где Ролан Быков сыграл главную роль. Когда я монтировал, он сказал, что сейчас самое опасное время — будут дуть гнилые ветры. Это было в начале 80-х. Что он имел в виду? Когда картина заканчивается, все начинают советовать. Сегодня гнилые ветры продюсерского кино окончательно все затушили. Мало того, что это воровской промысел, так оно утопило, стерло из эстетической памяти народа феномен под названием «российское кино». Дело не в конкретном министре культуры. От смены Мединского на Любимову ничего не меняется. Перемены произойдут тогда, когда изменится политика в отношении кинематографа, восстановят государственные студии с худсоветами, когда директор не будет иметь права быть продюсером, хозяином картины. Ничего не изменится, пока не восторжествует творчество. Воспитывает и все создает атмосфера. Мы учились во ВГИКе. Там была атмосфера, которая воспитывала. Да, это зона рискованного земледелия. Из мастерской, где я учился, я один в кинематографе. Люди в перестроечные годы начали умирать молодыми один за другим.
— Их физически нет или из профессии вымыло?
— Сначала из профессии, а потом физически. Не выдержали. Умер во сне мой ближайший друг Миша Калатозишвили (режиссер фильма «Дикое поле», внук Михаила Калатозова, снявшего «Летят журавли». — С.Х.). Отметил 50-летие, и через несколько дней его не стало. Чудовищная трагедия! Я сяду с литром водки и начну вам перечислять все, что потерял я и кинематограф. А восстановления не происходит. Молодую поросль они превращают в холуев, рабов, ничтожеств.
— Они — это кто?
— Продюсеры, черт возьми! Целый час об этом твержу. Покойная Таня Москвина — мой товарищ, кинокритик, драматург — любила говорить, что режиссер — профессия победительная. На художнике все держалось. Я тут включил телевизор, а там Михаил Швыдкой ведет передачу о современном искусстве. Сидит у него композитор Мартынов с иконописным лицом — легендарная фигура еще при советской власти — и скрипучим спокойным голосом говорит, что сегодня искусства нет. Михаил Ефимович стал допытываться, почему. Да потому что искусство делает творец, художник, а сегодня главный в этом процессе куратор, продюсер и так далее. Они не могут создать произведение искусства. Они могут произвести контент. Хорошо это или плохо? Мартынов сказал, что поделом. Я пять лет преподавал, но больше не буду этим заниматься.
— Почему?
— Один в поле не воин. В университете, где я преподавал, не дается периферического образования. Сплошной цинизм, скотство и обман детей. Но я, как Михаил Ильич, который Ромм, назвавший свою последнюю картину «И все-таки я верю...» — не по таланту, а потому, что все-таки верю. Мы жили в прекрасное время. Тому доказательство — та же «Ася Клячина», экзерсисы Тарковского. Я хочу атмосферы старого «Ленфильма». Какие авторы были — Мережко, Габрилович, Клепиков.
— Как работать, если невозможно победить систему?
— Я не гордый. Никого побеждать не собираюсь. Если начинается маразм — сразу снимаю свою фамилию из титров. Сейчас я на подходе к новой работе. Сценарий мой, но снимать его поставили какого-то клоуна.
— Не жалко отдавать свой материал другому?
— А что делать? Я в Анапе совершил литературный рывок и, как Пушкин, от руки дописал 57 страниц расширенной заявки. Жду результатов из Москвы. Если все будет хорошо, то предстоит большая работа.
— Что вас сейчас волнует? Что хочется сделать? Сценарий написали исторический?
— Меня все волнует, и много чего хочется. Сценарий не исторический. Все происходит сегодня, но с оглядкой назад. Пока говорить ничего не буду. Мне хотелось бы осуществить свой проект, написанный со страстью и радостью.
— Насколько вы свободны?
— А я всегда делаю то, что хочу. Пока мне везло. Писал, что хочу, что интересно. Я год работал над сценарием и просто изнемог. А картина накрылась. Уже провели подготовительный период, но ошиблись в выборе режиссера. А я предупреждал, но меня никто не слушал. Через три съемочных дня гигантская картина закрылась.
— Что думаете про скандал вокруг оскаровской комиссии?
— У меня это вызывает гигиеническое отторжение. У меня скорбная должность. Я занимаюсь похоронами. Недавно нас покинул кинорежиссер Игорь Федорович Масленников. Года три сильно болел, тихо угасал, но оставался при памяти. Каждый божий день что-нибудь «радует». Ушел один, другой. Все нищие. Все.
— За счет союза хороните?
— У Масленникова, слава богу, дочь крепкая. А у Клепикова — беда.
— Он всегда скромно жил.
— Поэтому и преподавал. Это был его единственный источник дохода. Дочь инвалид, а лечение бабла требует. Знаю по своей семье. Можно в запой войти от этого.
— Вы тратите жизнь на общественные дела. Вам это нужно?
— Конечно. Я сподвиг киноведа Михаила Трофименкова к тому, чтобы он в Союзе кинематографистов придумал программу о советском кино. У него устойчивая группа любителей кино, человек 150. Слушают его как райское пение. Это вызывает во мне гордость. В Доме кино сбились в кучу документалисты во главе с Сергеем Дебижевым, что тоже радует. Приходят мальчики и девочки, что-то обсуждают, смотрят. Рыцаря кинематографа Сергея Астахова мы склонили к тому, что он будет операторами заведовать, вести технический курс. Он же все время что-то изобретает. У него все летает, светит.
— То есть Союз кинематографистов — все-таки не отжившая контора?
— Мы же сняли директора «Ленфильма» силами союза, но победить всю сволочь и сохранить студию не смогли. Ее все-таки разрушили. Вернусь — будем составлять пачку писем во все инстанции относительно восстановления государственной структуры киностудии. Бог с ними, пусть продают Каменноостровский, 10 (там располагается исторический комплекс «Ленфильма». — С.Х.), но где-то на окраине должны быть выстроены современные корпуса. Будем этим заниматься. Мы в полном одиночестве. Нам никто не помогает.
— Вы имеете в виду город?
— Я имею в виду всех. Надо сохранять гордыню. Важно, чтобы люди, всю жизнь отдавшие кинематографу, чувствовали, что нужны, что про них помнят, заботятся, не забудут поздравить с юбилеем, выбьют деньги на лечение, звякнут главному врачу любой больницы, если нужно, похоронят, наконец. Они живут ужасно. У них отняли будущее, как и у молодежи. Нет кинематографа в городе без «Ленфильма». Мы путем интриг все-таки организовали студию при Союзе кинематографистов, нашли средства на документальное кино. Целая толпа начинающих режиссеров сделает фильм-исследование про молодых архитекторов «Да здравствует Татлин». Оказывается, в городе полно маленьких архитектурных студий, там забавные волосатые люди разрабатывают идеи, которые, скорее всего, никогда не будут воплощены. Жизнь кипит!
Светлана Хохрякова
