Мои родители были ко мне добры, а всё зло причиняли по своей тупости. Не отдавая себя отчёт, что каждым поступком ткут незримую нить, а потом однажды, запутавшись, я окажусь ими пленён - и не буду знать, как их перевязать.
Да, можно насплошь порвать. Кажется, что можно... Это равносильно удалению в светлый мрак - в лучшем случае. Когда укатываешь свою личность в колбаску о пластилиновую доску вечности. Отрекаешься от себя. Ну, кто знает. Может, это впереди.
Более понятный, мирской путь предложен партизанами фрактального леса. Там наоборот. Чем дальше в лес, тем партизаны худее... Я имею в виду самоубийство. Хотя почему мирской? Это тоже логика не от мира сего.
От мира сего - укатывать тесто в блины на праздник пасхи, хотя это тоже непременно сочтут эксцентрикой, ведь как женщину надо поздравлять не один раз в год на восьмое марта, так и блинчики печь лучше почаще страстей христовых.
Сложно.
Мои родители были ко мне добры, но и мир был ко мне добр, открыв душу нараспашку и показав, как может быть жесток. Зато правда...
Я иду по ниточке, возвращаясь в день своего четырёхлетия.
Михаил Ильич, сосед снизу, каскадёр, подарил мне эспандер. По его замыслу, мне надо было сжимать его каждый раз, когда я морщу лоб. В первый же день я его потерял. Вскоре выяснилось, что его проглотил какой-то чау-чау. Это выяснилось на столе ветеринара, когда ему вскрыли под наркозом брюхо. Чау-чау выжил и в Корею не поехал, хотя наверняка его этим пугали. Наверняка, он бы с большим желанием поехал в КНДР - там повсюду камеры, так уж запросто тобой не отобедают - в худшем случае возьмут на борт космической ракеты в довесок к тюбикам с говяжьим фаршем. Белка и Стрелка 2.0.
Моего отца больше порадовал другой подарок. Приехавший издалека дядя Хага подарил мне наручные часы - обыкновенные, на резиновом ремешке. Но с какой-то блескучей штукой под стеклом. Хага надел их мне на запястье, и я весь оставшийся вечер ходил, размахивая ими. Моя рука приятно отяжелела, и мне даже казалось, что я и правда стал больше и старше. Особенно красиво они вклинились в композицию стихотворения «Шумит Арагва предо мной», которое я зачем-то решил прочитать гостям, встав на табуретку, хотя меня никто не просил.
Было так: я читал - «на холмах Грузии лежит ночная мгла, шумит Арагва предо мной», - и в это время смотрел на часы, наморщив лоб. Эспандер при этом был в руке, поэтому стоило мне посмотреть на Михаила Ильича, как я тут же его сжимал.
Влюблёнными глазами смотрел на меня отец. Мне кажется, он гордился таким сыном. Он даже по старой памяти схватил меня за туловище и стал водить мной по воздуху, как будто я аэроплан.
Потом мы каким-то странным образом оказались в ломбарде, по пути в который я и потерял эспандер - так мы спешили. Я сидел у окошка, за которым мужчина с увеличительным стеклом рассматривал мои часы. Да, я не успел заметить, как отец снял их у меня с руки.
- Это «Розовая китаянка», - услышал я.
- Сколько?
Мужик показал моему отцу три пальца.
- Маловато.
Он забрал часы с камнем и двинулся к выходу. Потом вспомнил, что тут же был я.
- Можно я его здесь оставлю? - спросил он у продавца.
- Да ради бога.
- Останешься? - он окинул меня молящим взглядом.
- Да.
Очевидно, отец побежал узнавать в других ломбардах, сколько ему дадут за камешек.
Я тоже сидел у окошка недолго. Вскоре в ломбард зашла женщина. Это была дочь продавца, одета она была в потрёпанное пальтецо, бывшее ей к тому же великоватым. Босые ноги были обуты в недлинные каблуки. Она сразу пощекотала меня за пузико - и спросила отца, кто я.
- Да оставил тут один.
- Можно я к себе заберу?
- Да ради бога.
Мы ушли тут же в задние помещения, где она положила меня на диван и накрыла одеялом, на которое были нанесены смешные рисунки с мальчиком и тигром - они катились на тележке, а впереди их ожидал довольно крупный дуб, у подножия которого валялись жёлуди. Изо рта мальчика вверх шло облачко: «Жёлуди!». Изо рта тигра не было ничего, облачко шло из его головы: «Дуб...»
Девушка стала рассказывать мне сказку. Она заключалась в том, что звёзды, которые мы видели на небе, которые неслись вниз, чтобы упасть, - падали на плечи героев. «Звезда пленительного счастья... Россия вспрянет ото сна... И на обломках самовластья...»
Она прервалась, потому что в комнату зашёл мой отец. Он смотрел на неё изумлёнными глазами. Он вырвал меня у неё из рук, и мы ушли.
Уходя, он бросил антиквару: «Не думал, что вы общаетесь с ветреницами...»
- Да ради бога, - ответил он. - Детей не выбирают.
«Что она тебе рассказывала, сынок?» - спрашивал меня отец, когда мы шли домой сквозь звёздную ночь.
- Про героев, которым на плечи ложатся звёзды.
- Забудь всё это. Забудь. Её муж убит, а она себя продаёт.
Мы вернулись домой. Я даже не был ни капельки расстроен. Ничего не понял из того, что отец говорил мне. Только немного печалился, наблюдая, как он бегает по квартире, не находя себе места. Я думал, в том была моя вина. Потом он наконец подошёл ко мне, заглянул в глаза. А потом надел на запястье часы.
Под их стеклом сверкал камешек.
Никакая не розовая китаянка. Кто придумывает такие безвкусные названия?...
Глеб Буланников
