В онлайн-прокат выходит новый фильм Анны Меликян — весьма своеобразная сказка о встрече создателя компьютерной игры «Коловрат» Жени (Константин Хабенской) с юной левой активисткой Таней (Екатерина Агеева). Вместе с «Русалкой» и «Звездой» фантастическая мелодрама «Фея» завершает трилогию Меликян о приключениях обнаженных сердец в мире, где для них не осталось места
Название «Фея» настраивает на легкомысленный лад, и тем более неожиданным оказывается пролог фильма, с ходу погружающий в достоверную (пусть и докарантинную) суровую фактуру московской жизни. Первые кадры — в подземном переходе, первые звучащие слова — на таджикском, снято на бытовую видеокамеру с «зерном» — через минуту мы узнаем, в чьих она руках. Москва — место силы во всех смыслах слова. Низовое насилие тут без обиняков сопоставлено с насилием государственным: сразу же за избиением дворников бандой неонацистов мы видим, как полиция жестко разгоняет мирную акцию левых активисток. Одна из них, Таня, прячется в проезжающей мимо дорогой машине. За рулем — Женя, мужчина раза в два ее старше, и к тому же классовый враг. И в эту минуту в хищный мир современной России вдруг вторгаются уютные клише старого Голливуда. Встреча таких разных героев в дурацких обстоятельствах — этот прием называется meet cute; веселая девица, помогающая герою-мужчине,— такую называют «сумасбродная фея», и об этом нам тут же напомнят прямым текстом. Новый фильм Анны Меликян весь состоит из таких парадоксов — и сам это хорошо понимает. Он задействует известные жанры и сюжетные схемы, но тут же выламывается из них — и это по-своему феноменально.
Герои «Феи» живут в приближенных к реальным обстоятельствах и даже общаются на нормальном разговорном языке, что в российском кино, особенно рассчитанном на массовую аудиторию, по-прежнему редкость. Хабенский убедителен, как всегда убедителен Хабенский с хорошим текстом. У Агеевой, до сих пор игравшей в сериалах, сокрушительная органика, как всегда у дебютанток Меликян. При этом в мире «Феи» персонажи делятся на добрых и злых, как в сказке Андерсена, и действуют в такой же логике, а не вполне реальная природа главной героини обозначена уже в названии. Успев свыкнуться с такой необычной условностью (и вспомнив, что девочка со спичками вообще-то тоже жила не в стране эльфов), зритель обнаруживает себя прямо внутри видеоигры «Коловрат», над которой работает Женя и которая вроде как вдохновляет на преступления неонацистов. Начинается какой-то православный постмодернизм: мы отправляемся во Владимир — смотреть на фрески, а главные герои между тем начинают предметно рассуждать о переселении душ (чуть раньше в фильме уже случилась сцена, в которой камера ненадолго покидает Солнечную систему, так что к этому моменту такие разговоры уже не кажутся чем-то сверхъестественным).
Фантастические подробности в «Фее» напоминают о «Русалке» (2007), принесшей Меликян приз берлинской «Панорамы» и широкую известность в конце нулевых, а конфликт условности и реальности, злой стеклопластик московских изогнутых улиц — о «Звезде» (2014), за которую она получила приз «Кинотавра» как лучший режиссер. Сходство названий и героинь, каждая из которых в разной степени не от мира сего, не может, разумеется, быть случайным. Тем более что боевых подруг Тани по акциям за все хорошее (повестка этой группы очень обширная) играют Мария Шалаева и Тинатин Далакишвили, то есть «Русалка» и «Звезда» соответственно. Перед нами явно завершение трилогии, в создании которой Меликян оглядывалась не столько на Андерсена, сколько на его соотечественника Ларса фон Триера («Фея» прямо отсылает к нему, когда героиня рассказывает о том, что писала великому датчанину письмо, на которое тот не ответил). Триер раньше тоже мыслил и снимал циклами, одним из которых как раз была знаменитая трилогия «Золотое сердце» о героинях-блаженных и подвигах бескорыстной любви: «Рассекая волны», «Идиоты» и «Танцующая в темноте».
В таком серьезном контексте по-новому видится даже «Звезда», чей сентиментальный китч многими воспринимался просто как игра в бирюльки без лишних амбиций. Но «Фея» и сама по себе куда более масштабное произведение. Неожиданный для Меликян хронометраж в два с половиной часа, который обычно позволяют себе только большой Голливуд и фестивальный авангард, дает возможность для романного повествования, так что «Фея» густо населена второстепенными и эпизодическими персонажами, подсюжетами и побочными линиями. У Жени есть дочь, которая перестала разговаривать, а еще у него есть стерва-любовница, а еще есть депутат Госдумы, похожая на Ирину Яровую, а еще, а еще. Подробности громоздятся друг на друга, линии пропадают, чтобы вернуться через час-полтора, некоторые не возвращаются, но вся эта википедия русской жизни каким-то образом работает, события цепляются друг за друга, и тяжелая драматургия фильма не без скрипа, но движется к финалу. Количество переходит в качество, и прекраснодушный сюжет, будучи представлен в монументальной форме, приобретает объем — уже не сказочный, а почти мистериальный. К активизму, нью-эйджу и моде на православную духовность Меликян относится вроде бы с легкой иронией, но вроде бы и нет — все они оказываются проявлениями христианской любви и всепрощения. А вера в фей и чудеса выглядит не сентиментальностью, а этической позицией, как у того же Триера.
Тут надо оговориться: «Фея» — спорное кино, не каждый его выдержит. Фильм все время ходит по грани, а порой и проваливается за нее. Мелодраматизм как жизненная философия иногда раздражает, линия с детьми совсем уж сусальная, как чаще всего и бывает с детьми в кино. Пересказ фильма Тарковского «Андрей Рублев», главная героиня в образе птицы Алконост и прочая славянская психоделика иногда уводят «Фею» куда-то в сторону позднего Никиты Михалкова или фильма «Мысленный волк», и это по-своему восхищает — но и утомляет одновременно. В общем, сложно будет упрекнуть тех, кому все это покажется чепухой. И все же у фильма есть решающий довод в свою пользу, который озвучивает Таня ближе к финалу: «У меня есть душа и сердце, и оно большое». На это возразить нечего. Да и, главное, незачем.
Андрей Карташов
