Он так и просит себя называть — Шура, это никакая не фамильярность. Наоборот, это мудрость и бесконечная самоирония. Это цинизм в самом замечательном смысле и адекватное отношение к происходящему. Несуетливость и умение смеяться одними только своими грустными глазами. Бесконечно грустными и всепонимающими. Сегодня Александр Анатольевич Ширвиндт, он же Шура, отмечает свой небывалый юбилей — 85. Небывалый, потому что никто не верит. Потому что, несмотря на весь свой цинизм, мудрость, самоиронию, это очень молодой человек на самом деле. С юбилеем, дорогой!
фото: Из личного архива
— Вы как папа, дедушка и прадедушка — кто лучше из этих трех товарищей?
— Ну, сейчас, конечно, прадедушка. Чем старее организм, тем больше трепыхания по поводу этих вот мелких, понимаешь. Потому что когда рождались дети, то мы, взрослые, сами бог знает чем занимались. Тогда бабушки-дедушки-прадедушки волновались, а сейчас потихонечку уже преемственность этого бесконечного нытья: где, зачем, куда и надо ли.
— Назовите своих внука и внучку.
— Внука зовут Андрей, внучку — Саша. Одному тридцать восемь, по-моему, другой — тридцать… Это надо уточнить.
— А нет, эти уже пропащие люди! Я-то правнучек имел в виду.
— Правнучки — это свежие. Одной годик, ее зовут Рина, другая пошла в школу в этом году, ее зовут Элла.
— Тогда скажите, чем правнуки для вас отличаются от внуков?
— Свежестью.
— А чувство юмора у них разное?
— Та, которой год, — я еще не изучил, а та, которая уже в школе, — та с юмором. Я надеюсь, что гены там какие-то бродят в районе мозжечка.
— Вот говорят, что есть пропасть между поколениями. У вас получается — между тремя поколениями. Вы эту пропасть как-то сглаживаете, чувствуете вообще?
— Я в ней сижу просто.
— А чем вас Элла удивляет в этом смысле?
— Они же все приходящие, они не с нами живут, а только, собственно, навещают. Вот она как-то пришла, а я, значит, после репетиции, усталый, с бородой, закривленный. Она мне говорит: «Шура (меня все называют Шура — и на работе, и в жизни, и дети, и внуки, и правнуки), Шура, можно тебя на минуточку?» Она так на меня посмотрела: «Что ж ты у меня такой некрасивый! Но я тебя и такого люблю». Я ей: «Сука, ты первая баба в моей жизни… Чего только бабы про меня ни говорили, но что я урод!..» Это к вопросу о том, что вкусы меняются.
— Но раз она вас любит и такого, это говорит о ее большом сердце.
— О большом диапазоне и о перспективе. Она во второй класс перешла.
— Вы следите, как она учится, или это вам уже все равно?
— Нет, не все равно. По слухам, в общем, ничего. Она такая рукастая, все ей интересно. Например, когда я ее зову на рыбалку (она все просится на рыбалку), говорю ей: «Вот, завтра пойдем». Она убегает на даче и приносит огромного червя. Вот эти лягушки, черви, все, что ползает и прыгает, она совершенно спокойно держит в руках, и это ей нравится.
— Не брезгует, то есть?
— Нет, она это очень любит. Рыбалка отпала, а червя она носила в сумке, все ждала: ну когда? Потом его похоронила.
— А вот Миша, ваш сын, был такой шалопай в хорошем смысле слова, а стал человеком, однако. О чем это говорит? Не нужно слишком опекать своих детей, все само придет, кривая вывезет.
— Воспитание — это вообще утопия. Только гены и случай.
— Кстати, вас-то родители не держали в черном теле?
— Это я их держал в черном теле.
— То есть вы за свободу самовыражения в этом возрасте?
— Да, я испуганный свободой.
— А в Израиле, например, детям до 13 лет ужас что разрешается — все разрешается! Что хотят, то и делают. Вы тоже из этих, которые готовы вот так все позволять?
— Знаешь, нет. Особенно моя супруга, бабушка, — она же графско-княжеско-купеческих кровей. Когда впервые мы в международных аэропортах ждали отлета в какие-то настоящие страны и видели, как по всему полу ползают японские дети, вплоть до того, что собирают плевки, и никто из родителей не обращает на это внимания, — для нас это такой был шок!
— То есть вы все-таки не до такой степени либерал?
— Нет, не до такой. «Куда, зачем, вернись, сядь, ни в коем случае не трогай» — вот это я.
— А где же ваш пресловутый либерализм? Или вы не либерал совсем?
— Я никакой не либерал. Сейчас вообще это не модно. А если бы я был либералом, то сейчас тебе бы не признался.
— Да, в связи с последним постановлением партии и правительства… Мы должны руководствоваться.
— Ну а как же, я только этим и занимаюсь.
— Да, вот японские дети и израильские дети дают всем фору.
— Это просто ужас! ужас! ужас!
— А по поводу воспитания? Что-то все-таки позволять им нельзя, правда?
— Им нельзя позволять то, что хотелось бы позволить себе.
— Вот и внуки у вас уже совсем взрослые. Я удивился, что вашему сыну Мише уже 60. Кошмар какой-то!
— О чем ты говоришь! Когда дети пенсионеры — это знаешь как приятно…
— Не знаю, но надеюсь это почувствовать когда-нибудь. А когда внукам вашим уже под 40, это тоже серьезно. Это не просто внуки, это граждане какие-то.
— Они серьезные, умные люди, знающие массу языков. Они все вызывают у меня, настороженную оторопь.
— Чему вы учитесь у своих внуков и правнуков?
— У внуков я учусь цельности, а у правнуков учусь молодости.
— Говорят, что те люди, которые родились не в Советском Союзе или в последние годы СССР, генетически уже свободны. Я с этим никак не согласен.
— Но они все-таки менее политизированы, чем мы. Ты знаешь этот анекдот: если всероссийскому политологу отрезать голову, она еще полчаса будет говорить об Украине.
— Это точно. То есть молодые сейчас такие аполитичные в этом смысле?
— Внеполитичные.
— Не знаю, правильно ли это. А ваши внуки никогда не ходили на митинги?
— Нет, никуда не ходят, потому что, понимаешь, их религия — это только Гугл, айфон и Интернет. А прочесть что-нибудь… Был такой Гаврош, помнишь, который на баррикаде стоял с флагом? Для меня это всегда была подозрительная фигура: вместо того чтобы учиться, он воспользовался моментом, взял флаг и влез на баррикады.
— Мудро, но не все готовы так возвыситься над ситуацией. Мы с вами тоже, наверное, в 1991 году не так думали, как сейчас.
— Конечно. Мы с покойным Михал Михалычем Державиным играли концерт на ступенях Белого дома, все это было другое.
— Ну и скажите, что бы вы хотели пожелать своим правнукам? Конечно, это к Ванге вопрос, но в какой стране вы бы хотели, чтобы они жили?
— Я бы хотел, чтобы Россия хотя бы сохранилась такой же, потому что надоели мировые катаклизмы.
Александр Мельман
