Моё детство прошло в квартале частных домов, где у каждого дома был двор, а во дворе — цепной пес и на заборе табличка: «Осторожно, злая собака», — что порой больше характеризовало хозяев, чем дворнягу, прикованную к будке или же «свободного выпаса», но исключительно в границах ограды.
Одна такая «свободно пасущаяся» всё время неистово и ревниво лаяла на каждого, проходящего мимо. Мелкая. Рыжая. Лохматая. Копия хозяйки с ярко-оранжевыми волосами, таким же визгливо-пронзительным голосом и привычкой не разговаривать, а сразу кричать. Мы, дети, носились по улице мимо её двора под лай сразу двух женских особей.
У моего соседа слева были доберманы. Пожалуй, единственные породистые псы среди изобилия дворняг. Сосед работал в ОБХСС, но по сплетням взрослых, скорее, воровал, чем боролся с расхитителями социалистической собственности.
Моё детство проходило в СССР, а Краснодарский край славился преступностью и, по некоторым сведениям, занимал почётное второе место в стране по этому показателю после Московского региона. Возможно, по присказке, бытовавшей в те времена: какую палку ни воткни в кубанский чернозём, она вмиг зацветёт и заплодоносит. Так и с врастанием правоохранительных органов в мир нечестной наживы.
А ещё Краснодар всегда копировал этику и эстетику Москвы, разве что цены на овощи и фрукты тогда были ниже, чем в центре страны, потому что всё это росло прямо вокруг меня. Я шла по улице, срывая на ходу вишню, черешню, малину, абрикосы, сливы, алычу. Они были общими.
Помню, мама отправила меня за листом хрена. Разумеется, не на рынок и не в магазин, а сорвать перед чьим-нибудь двором, и я, застенчивая, отошла от нашего дома подальше, нашла совсем на отшибе куст этого растения и долго руками пыталась отодрать от него один побег, на всю жизнь запомнив, что хрен так просто не даётся.
Фруктовые деревья росли и у всех наших соседей, в том числе у обэхээсника, но после того, как он завел доберманов, мы, местные дети, перестали залезать на его забор, чтобы обнести яблоню. Собаки бегали по двору и кидались на нас с жадностью голодных хищников. После того как одна из них укусила жену хозяина, он завёл для них на территории двора вольер, но по вечерам выпускал их на улицу — естественно без намордников, тогда в намордниках редко можно было встретить собак даже в общественных местах типа парков или транспорта. И когда эта пара коней выскакивала на волю, не только дети, но и взрослые ударялись в бега по дворам, пережидая опасность.
Фото из интернета
Так что мне хватало окружающих животных, чтобы хотеть завести свою собаку. И я не клянчила её у родителей. Но когда брат, кажется, учился в десятом классе, а я в третьем, Саша предложил взять щенка. И родители согласились.
Мы купили детёныша немецкой овчарки через Клуб собаководства. С длинной родословной и обязательным требованием назвать на определённую букву. Причём то ли нам сначала предложили одну букву, а потом переменили, то ли мы сами неправильно разобрали ту, что была указана в родословной, но имя придумывали на «а».
Хотелось не банального для потенциально крупного пса чепрачного окраса. И я нашла такое слово — Акбар.
Вычитала у Горького. Один из его персонажей молится: «Аллах Акбар». Первое слово не показалось мне интересным, а вот второе зацепило воображение, особенно когда я узнала, что оно вроде как означает «всемогущий».
Правда, позже мы уточнили, что кличка должна быть на «н». Но мы уже привыкли к Акбару, да и щенка успели приучить. Пришлось выкручиваться: в Клубе собаководов, куда ходили на занятия для нашего питомца, и на выставках кричали Акбару «Накбар». Ну и записали его так же.
Фото из интернета
Он рос медалистом, не золотым, но иногда серебряным (а чаще бронзовым) или просто получал значки участника той или иной выставки. Так что у него была «манишка» с приколотыми наградами, почти как у Брежнева.
Акбар не любил ни выставочную показуху, ни побрякушки после неё, которыми нельзя было полакомиться. Он нехотя, лениво и бестолково плёлся по кругу рядом с мамой, потому что я была ещё мала, чтобы представлять его перед судьями. И явно не видел в этом кружении никакого смысла.
Когда надо было красиво и ровно сидеть перед оценщиками, вытянув шею, Акбар разваливался, как ему было удобнее, и норовил прилечь, положив голову на лапы. Маме приходилось тянуть его вверх поводком и держать так, пока мимо проходили судьи.
Не нравились Акбару и занятия на площадке, где мама то пыталась затащить его на бревно, то перетянуть через барьер, только что не подсаживая и не перекидывая. Зато он любил рвать толстый длинный ватник на инструкторе, который напяливал это одеяние и дразнил собак, чтобы научить их команде «фас».
А вот команда «фу» Акбару претила.
Он отказывался её различать, когда находил на земле что-то вкусное, специально подброшенное тем же инструктором, и принимался лихорадочно жевать, торопясь проглотить до того момента, когда ему достанется по какой-нибудь не увернувшейся от удара части тела. Потому что если мама успевала перехватить процесс жевания и разжать пасть, то у Акбара буквально вынимали не проглоченное, приговаривая эти ненавистные ему «фу» и «отдай».
Происходили занятия и выставки, уже когда брата забрали в армию. Тяжесть первоначального и самого важного воспитания Акбара легла на наши с мамой плечи. Преимущественно на мамины, так как я больше любила чесать псу пузо, гладить и говорить ласковые слова. А мама наверняка в глазах Акбара играла роль злого полицейского, разве что кормила его, за что, думаю, он ей многое прощал. Причём кормили его по всем правилам, тогда бытовавшим среди собаководов. Никаких специальных, тем более импортных кормов для животных в нашей стране не было.
В первые месяцы мама варила «Геркулес» и всыпала в него щедрую порцию костной муки. Для правильного формирования растущего скелета. Потом, когда окрепли зубы, к «Геркулесу» добавились мясные кусочки и говяжьи кости, разгрызаемые Акбаром моментально и без остатка. Так же легко он дробил любую палку, попавшую ему в пасть, например, в качестве «апорта», то есть того, что он призван был вернуть маме или мне после нашего броска на дальнее расстояние. Но делиться Акбар не считал нужным. Он предпочитал сбегать за палкой, схватить её и тут же начать грызть как законную добычу. Нам приходилось бежать следом, хватать сначала пса, потом вырывать из его рта апорт, стараясь не повредить зубы.
В общем, когда брат приехал из армии на побывку, его встретила своенравная, хитрая бестия, вертящая нами с мамой, как заблагорассудится, но умеющая прикидываться покладистым, а в следующий момент вырваться на свободу и не иметь с нами ничего общего.
Чтобы мы, женщины, могли с ним гулять, пришлось приобрести строгий ошейник, который впивался ему в мощную шерстяную шею, едва он пытался поспешить прочь от нас. Только эти шипы сдерживали его напор — он хрипел, шипел, но вынужденно сбавлял скорость, рассчитывая, что вот сейчас мы дойдём до ближайшего сквера, где отпустим его восвояси, и уж там-то нам придётся как следует за ним погоняться, чтобы отловить для возвращения домой.
Фото из интернета
Брату пришлось проявить волю, строгость и попытаться укротить собачью стихию. Он водил его на песчаный карьер, где загонял до такой усталости, что Акбар падал на землю и отказывался идти домой. Зато он очень быстро окреп, у него образовалась такая крутая, широкая грудная клетка, что любо-дорого было смотреть, и на ней прекрасно держалась и выглядела «манишка» с медалями.
Взращенный женщинами Акбар вырос мягкотелым. Ему точно не хватало в детстве мужской руки, но проявилось это позже, когда брат вернулся окончательно и мы с ним вместе выгуливали нашего питомца.
Акбар не любил конфликтных ситуаций с другими собаками: чуть только начиналась свара, он поджимал хвост и предпочитал вкрадчиво утянуть нас подальше в сторону. Саша пару раз пытался в целях воспитания храбрости или безрассудства стравить его с каким-нибудь собратом, но оба раза заканчивались скулежом Акбара и желанием спрятаться за наши ноги.
В последней такой «битве», кажется, боксёр вцепился Акбару в шею мёртвой хваткой, и Саше с хозяином боксёра пришлось изо всех сил тащить псов в разные стороны. После чего я взмолилась больше не пытаться перевоспитать нашу овчарку. Ну, трус, ну, сумеем же его защитить, если он надеется на нас. Зато он такой милый, когда хитрит и смотрит при этом, как бы говоря: я же наверняка симпатичный и вызываю у вас исключительно добрые чувства.
Он ещё и по мужской части оказался не слишком умелым. Не знаю, кто должен обучать породистых собак с родословными сексуальному мастерству, но одного их желания, оказывается, для них мало. Нужен либо инструктор, который будет направлять и помогать, либо грамотный, опытный владелец суки, если кобель такой, как Акбар. Вязка получилась не с первого раз. Наш красавец не справился, хозяин суки — тоже, пришлось её увести ни с чем. А в следующий раз сложилось. И потом ещё.
Фото из интернета
Когда Саша увлёкся резьбой по дереву, первой его работой стал портрет Акбара с гордо посаженной головой и полным комплектом наград на мощной груди. Таким я его, бедолагу, и запомнила.
Бедолагу — потому, что умер он мучительно. Заболел внезапно, ветеринар поставил диагноз «энтерит». Не помню, но, по-моему, мы не усыпили его, а дали дожить до естественной смерти, хотя, возможно, сделали это напрасно, лишь продлив его страдания.
Следующей собакой в нашем доме стал сын Акбара — Акбар Второй. Этого щенка мы не оформляли через Клуб, поэтому назвали без всяких правил, как захотелось.
Поскольку я уехала на учёбу в Москву, а брат жил и работал в другом городе, далеко от Краснодара, псом занимались родители, в основном мама. Его уже не обучали никаким командам, рос, скорее, дворнягой, изредка выпускаемый на улицу, но каждый раз с трудом загоняемый обратно во двор, сажаемый на цепь каждый раз, когда к родителям приходили гости, поскольку так и норовил облаять, а потом и кинуться, может, конечно, с лаской, но кто его разберёт.
Со временем папа сделал для него выгородку с калиткой, защитив вход в дом, потому что цепь Акбар Второй избегал всеми увёртками, а у родителей не хватало сил удерживать его и подтягивать к нужному месту.
Может, дворняги и приспособлены к сидению при будке, то есть готовы терпеть такое насилие и такую неволю, то немецкая овчарка, даже совсем не воспитанная, явно зверела от подобного надругательства. Акбар Второй становился совершенно неуправляемым. Я наблюдала его во время краткосрочных приездов на каникулы, но даже гладить себя он давал с трудом, видимо, не избалованный ласками. Родители его исправно кормили, но считали, что этим их миссия исчерпывается, а пёс им нужен был для безопасности, чтобы дом охранял.
Это были годы не столько перестройки в стране, сколько передела правил и понятий, когда участились грабежи в частном секторе Краснодара, из уст в уста передавали слухи об убийствах одиноких стариков, у которых похищали то награды, то любые, даже самые маленькие сбережения. А у мамы с папой был такой низкий хлипкий забор, через который мог перелезть даже не злоумышленник, а какой-нибудь заблудившийся пьяница.
Акбар Второй если не мог бы напасть, будучи запертым за калиткой в дальней части двора, то мог хотя бы залаять на чужака, поднять тревогу, ночью разбудить родителей, заставить насторожиться и держать оборону. Для этого кормёжки было достаточно. Я его жалела, но не могла вмешиваться — меня не было рядом.
А умер он от сахарного диабета. Сладкое любил. И, насколько я видела, родители ему в нём не отказывали. Да и кормили его уже во многом тем, что оставалось после человеческой трапезы, как утилизировали остатки и объедки.
Следующая собака не заставила себя ждать. Мама подобрала где-то на улице щенка. Ей понравилась пёстрая расцветка. Он вырос в лохматого, бело-серого, пятнистого, лопоухого, низкорослого весельчака, названного Барсиком — уменьшительно-ласкательное от Барса. И несколько лет скрашивал маме одиночество.
Папа воспринимал Барсика скептически, потому что он не выполнял основного предназначения, с точки зрения папы: плохо сторожил. На посторонних бросался, виляя хвостом и норовя облизать хотя бы на том уровне, до которого доставал на задних лапах. Если лаял, то так приветливо, что вряд ли кого-то способен был напугать.
Куда он делся, уже не помню, так как тоже общалась с ним, когда приезжала в отпуск. Возможно, вырвался за пределы двора и не вернулся, так как рос взаперти и к свободе приучен не был. Мог запросто и под машину попасть, не умея с ними взаимодействовать и уворачиваться от них. Он был расположен к людям настолько, что не видел никакой опасности от них.
Ну и последней собакой у родителей стала Лайма. Похожая на чихуа-хуа, рыженькая, изящная, особенная любимица мамы, наверное, потому, что девочка после предыдущих парней-кобелей.
Чихуа-хуа
Возможно, мама назвала её в честь певицы, с которой я была знакома и сделала несколько интервью, исправно отправляя родителям вырезки, как они просили, чтобы быть в курсе моих успехов и гордиться.
Но Лайма, увы, отплатила маме за любовь и заботу укусами. После первого раза врач отправила маму делать уколы от столбняка. Потом она уже не обращалась к докторам и залечивала раны сама. Лайма становилась с каждым годом агрессивнее, особенно в периоды течки.
Я вычитала, что у собаки женского пола может сильно пошатнуться психика, если её сексуальный инстинкт не реализуется. А Лайма не знала «мужчин», будучи заключённой в рамках двора. И срывала злость от невостребованности на руках своей кормилицы, до которых дотягивалась.
Как-то я приехала к ним в очередной отпуск и услышала от папы настойчивую просьбу вызвать службу по усыплению собак, потому что Лайма опять покусала маму, а папа так и вовсе боится к ней приближаться. Я спросила, почему они сами не вызовут, почему я? И папа ответил, что маме жалко свою любимицу, а он боится низко пасть в глазах мамы, стать извергом и быть непрощённым.
Мы выбрали момент, когда мама была на работе, я позвонила в такую службу, они приехали и усыпили Лайму. Мама потом плакала. Оказалось, что папа слукавил: она категорически противилась усыплению и была готова терпеть дальше.
На этом закончилась собачья эпопея в моей жизни. В стране наступили такие времена, когда родители с трудом могли прокормить себя и вынуждены были собирать пустые бутылки, мыть их и сдавать, чтобы на эти дополнительные к пенсии деньги покупать что-нибудь вкусное и отправлять мне в Москву. А мой кочевой быт с переездами из одной съёмной квартиры в другую не позволял и мечтать о заведении питомца.
Кристоф
Только общение с Кристофом, овчаркой моего педагога, напоминало мне об Акбаре Первом, полноценно моей собаке, которая научила меня тому, что живое существо можно корректировать на первых порах, потом оно будет само подлаживаться под обстоятельства при необходимости, пропустишь время — уже не наверстать.
Что глупым баловством можно погубить характер так же, как и тупым насилием.
Что собаки — те же человеческие детёныши, которых надо воспитывать грамотно и любовно до поры до времени, а потом уже они будут воспитывать тебя.
Алла Перевалова
