Пятьдесят пять лет назад состоялся запуск первого искусственного спутника Земли. ПС-1 —Простейший Спутник номер 1— таково было кодовое обозначение похожего на ядро снаряда, ушедшего в небо с научно-исследовательского полигона министерства обороны Тюратам, который вскоре переименовали в космодром Байконур. 4 октября отмечается в России как памятный День Космических войск, а во всем мире — как начало космической эры человечества. О первых шагах отечественной космонавтики рассказывает «Итогам» писатель-фантаст, драматург и журналист, лауреат Государственной премии СССР Владимир Губарев.
— Владимир Степанович, а где вы были 4 октября 1957 года?
— Для меня искусственный спутник Земли начинался дважды. Первый раз — в тот самый день. Я, студент МИСИ, возвращался с целины. В поезде мы с ребятами узнали, что запущен первый искусственный спутник Земли. Величие этого события мы тогда, честно говоря, не очень-то и поняли. Я и не подозревал, что всего через несколько лет этот маленький одинокий шарик в космосе определит мою дальнейшую судьбу… И второй раз спутник открылся для меня, когда я работал над мемуарами Леонида Ильича Брежнева под названием «Космический Октябрь». Вместе с Анатолием Аграновским, Аркадием Сахниным, Александром Мурзиным и Виталием Ганюшкиным был членом команды журналистов и писателей, которые создавали за Брежнева его книги. Мне поручили написание космических мемуаров вождя…
Так вот, все архивы передо мной были, естественно, открыты. Лишь с одним ограничением. Мне сказали в ЦК КПСС: «Ни в коем случае не привлекайте к работе никого из нашего военно-промышленного комплекса. Работайте тайно!» Так как я был обозревателем «Правды» по науке, мне все оказалось весьма просто. Журналистская известность и удостоверение главной партийной газеты открывали любые двери. Даже цензура не очень-то и придиралась.
— Но для такой работы в советскую эпоху была необходима, как я понимаю, особая форма секретности, допуска к закрытой информации…
— Когда я только начинал карьеру журналиста, у меня уже была первая форма допуска, что в нашем профессиональном цехе считалось редкостью. Дело в том, что после окончания института я работал в одном хорошем, как тогда говорили, «почтовом ящике» — закрытом научно-исследовательском центре. Моим научным руководителем был Николай Доллежаль, специалист по атомным реакторам всех типов. Время начиналось такое — как писал Борис Слуцкий: «Что-то физики в почете. / Что-то лирики в загоне». Я же был и физиком, и лириком. Продолжая мою работу на закрытом предприятии, я печатался в «Юности», «Комсомольской правде», «Московском комсомольце»…
И вдруг меня вызывают в московский горком КПСС. Оказывается, на самом высоком уровне — в Политбюро ЦК КПСС и Совете министров СССР — принято решение подобрать ребятишек, которые были бы профессиональными технарями и при этом умели бы писать. Шла подготовка к запуску в космос первого человека, и «в инстанциях» было решено сформировать касту особо доверенных научных журналистов. Нас собрали человек пятнадцать и отобрали только пятерых. Все инженеры: Ярослав Голованов из МВТУ, Борис Коновалов из Физтеха, геохимик Дмитрий Биленкин, военный инженер Михаил Ребров…
Я пришел к академику Доллежалю и сказал, что ухожу на некоторое время в газету — в «Комсомольскую правду» — пописать немножко. Он нахмурился: «Тут один в 46-м году сказал, что пойдет поиграть немножко в шахматы. Но так и не вернулся…» Это был будущий гроссмейстер Ефим Геллер. «Ты тоже не вернешься», — отрезал Доллежаль. Он оказался прав, журналистика сделалась моей основной и любимой профессией. А покорение космоса стало в дальнейшем одной из моих ведущих тем.
— Вернемся к первому спутнику…
— Историей его появления я серьезно занялся, работая над книгой Брежнева. После запуска много чего превратилось в легенду. Например, везде пишут, что непосредственно перед стартом на космодроме появился горнист и протрубил… Классика романтизма — все как в кино. Горнист же, надо сказать, и на самом деле был. Но вовсе не возвещал миру о рождении спутника. Все было гораздо тривиальнее: солдатам требовалось немедленно выйти за пределы пусковой зоны. Другого вида связи, кроме горна, не было. Раз звучит труба — все срочно сматывайтесь!.. Но жест и факт красивые.
Отцом первого искусственного спутника принято считать Сергея Павловича Королева. Действительно, именно он его сделал. Но этот шарик — как это ни покажется сегодня сенсационным — никому не был нужен. Целью запуска была проверка ракеты, которая создавалась для термоядерной боеголовки.
— Зачем же тогда Королев начал этот шарик делать?
— Инициатором его создания был Мстислав Всеволодович Келдыш, крупнейший ученый двадцатого столетия. Он еще в 1946 году рассчитал орбиту первого искусственного спутника Земли. Когда я начал раскапывать эту историю, встретился с Келдышем, и он сказал: «Я уже в 40-е годы осознавал, что спутник откроет для человечества новую эпоху, но мало кто меня понимал». Сталин, например, никак не понимал. Он, так же как и Берия, не верил в ракеты, и космос его не интересовал. Что такое немецкие ФАУ-2, которые летают всего на 300 километров, когда надо бросать бомбу на Америку?.. А вот Келдыш, как никто другой, умел заглядывать вперед. Все развитие отечественной космонавтики связано с идеями, проектами и программами, которые Келдыш лично курировал и продвигал. У него была своеобразная манера общения с коллегами, он мог сказать молодым ученым: «Ребята, вы же умеете фантазировать. Придумайте и сделайте такое, что никак нельзя сделать!..»
В середине 50-х Келдыш собрал в Академии наук СССР ученых и попросил каждого из них письменно дать заключение, что он думает о перспективах завоевания космоса. Чрезвычайно интересно ознакомиться с тем, что ответили Келдышу тогдашние столпы отечественной науки. Например, Петр Леонидович Капица написал в таком стиле: «Не думаю, что исследование космоса возможно, но, если это получится, будет великолепно…» А Сергей Николаевич Вернов, другой крупнейший физик, написал, что хотел бы изучать околоземное пространство и физические явления в нем. Когда же запустили первые спутники и получили подтверждение существования радиационных поясов Земли, Вернов не поверил — так все произошло неожиданно…
В начале 50-х у Советского Союза появилась ядерная бомба, и встал вопрос об изготовлении ракеты под так называемую слойку (ядерное устройство напоминало по своей структуре слоеный пирог) Сахарова. Все понимали, что такая ракета, рассчитанная как минимум на подъем веса в пять тонн, должна обладать возможностью достигать территории США. На это и были брошены все лучшие научные силы страны. Кириллу Ивановичу Щёлкину, правой руке академика Харитона и другу Курчатова, было поручено поставить бомбу на ракету. Он приезжает к Королеву в подмосковные Подлипки — сейчас это город Королев — и прямиком говорит главному конструктору: «Я заряд на твою ракету не поставлю. Твоя ракета не обеспечивает ни безопасности, ни надежности».
А дело было вот в чем. Щёлкин, один из великих атомщиков, узнал, что система управления королевской ракеты одноканальная, а не двухканальная, как у ядерного заряда. Королев в крик: мол, не атомщикам учить ракетчиков!.. Сергея Павловича можно было понять: он обещал Хрущеву сдать ракету до конца года, и вот теперь все откладывалось. Но Щёлкин настоял на своем, и Королеву пришлось делать двухканальную систему управления. Позднее Сергей Павлович скажет Кириллу Ивановичу великое спасибо: с усовершенствованной системой управления ракеты стали летать надежнее и точнее. Как потом будет вспоминать сам Щёлкин, «американцы в то время до этого не доперли. Их ракеты стали чаще падать, чем королевские…».
— Неужто наши ракеты всегда летали точно до цели?..
— Конечно, не всегда. Чего только не бывало!.. Ведь испытывали их весьма своеобразно. Загружали чугунными болванками и бросали в Тихий океан. И тут одна из наших болвашек грохнулась на территорию США. И куда! На сельскохозяйственную ферму! Фермер возьми и предъяви иск на несколько тысяч долларов Национальному консультативному комитету по воздухоплаванию — предшественнику НАСА — за повреждение его урожая. Американцы передают этот счет нам. Но Анатолий Благонравов, выездной ученый-механик, считавшийся за рубежом главным советским космическим представителем, предпочел отнекаться: «Это не наша болванка». Американцы чуть со смеху не умерли: «Ваша, ваша… Чугун столь низкого качества в Штатах не выпускается — только в Советском Союзе».
Тогда-то Королев и сказал: «А чего это мы болванки швыряем? Давайте шарик поставим и запустим его в космос!» Тут надо отдать должное Никите Сергеевичу Хрущеву. Он сообразил, что означает для страны первый искусственный спутник Земли, и дал Королеву добро на использование двух ракет для экспериментального пуска. Снаряд назвали ПС-1 — Простейший Спутник. Проектирование его начали в ноябре 1956-го, а в начале сентября следующего года он завершил испытания на вибростенде и в термокамере. Спутник и в самом деле был наипростейшим: две полусферы диаметром 58 сантиметров из алюминиевого сплава, соединенные между собой 36 болтами с резиновой прокладкой для герметичности. Четыре штыря двух антенн, дававших равномерное излучение во все стороны. Внутри шарика — несложная автоматика. Общий вес — 83,6 килограмма.
В начале 1957-го Королев пригласил Игоря Васильевича Курчатова, отца советской атомной бомбы, к себе на фирму. Показывал ракеты, стенды и завел в какой-то сусек, где стоял маленький шарик. Королев сказал инженеру: «Включи». И тут раздалось: «Бип-бип-бип…» После запуска ПС-1 Курчатов поручил своим помощникам, обыкновенным инженерам, обзвонить высшее руководство отрасли — министров, зампредов — и попросить всех приехать к нему в институт. Инженеры курчатовские удивились: «Как это нас министры послушаются?» А Игорь Васильевич только улыбнулся: «Скажите, я пригласил…» И, кому бы курчатовцы ни звонили, все вытягивались в струнку: «Спасибо, непременно будем!»
И вот собралось большое совещание. Все явились: министры, их замы, главные конструкторы, издельщики, научная элита… Избегавший президиумов Курчатов, как всегда, сидел в третьем ряду зала, построенного за амфитеатром. И тут в проеме двери показался Королев. Курчатов встает, поднимается ему навстречу, в пояс кланяется и говорит: «Сергей Павлович, великое вам спасибо от всего нашего народа за первый искусственный спутник Земли. Вы прославили нашу страну навсегда». Мгновенно этим жестом Курчатов, гений, величайший научный авторитет, поднял Королева на недосягаемую высоту. Все в зале поняли: вывод на околоземную орбиту шарика — это не просто очередное испытание военных, отрабатывающих межконтинентальную ракету-носитель, а событие экстраординарное. Уникальное.
— Странное дело! Я просматривал старые подшивки «Правды» и обнаружил, что в первый день после запуска спутника о нем сообщалось лишь в крохотной заметке, как о дежурном факте. Никаких шапок с аншлагами на первой полосе… Впечатление такое, что без указаний сверху советская пресса опасалась и говорить о спутнике.
— Да-да, сперва появилось только пять строк сухого сообщения ТАСС на второй полосе. В таком стиле: «В соответствии с Международным геофизическим годом в Советском Союзе состоялся запуск первого в мире искусственного спутника Земли…» Парадокс ситуации в том, что у нас в стране мало кто это бы и заметил, если бы весь мир не взорвался: шарик-то звучал и был виден астрономам! Диапазон передатчиков был выбран так, что следить за спутником могли даже радиолюбители… Кроме того, за океаном поняли: Советы в состоянии забросить термоядерную ракету до Соединенных Штатов. До Нью-Йорка!
Величие Королева в том, что он «прыгал через ступеньку». Если немец Вернер фон Браун, который работал в Америке, осваивал космос постепенно, то Королев выигрывал за счет нетрафаретных ходов, с помощью неожиданных рывков. Он говорил — я сам это слышал от Королева, — что нам уготовано почетное второе место в освоении космоса. Мы не могли соревноваться с американцами, они тратили на космос в десять раз больше денег. И все равно мы их порой обходили: первый спутник США был запущен со второй попытки лишь 1 февраля 1958 года. И масса «Эксплорера-1» была в десять раз меньше нашего ПС-1.
В советских газетах Хрущева называли отцом отечественной космонавтики. А когда запустили первый спутник, первый коммунист страны честно сказал Королеву: «Мы вам не верили, что вы сможете запустить спутник раньше американцев. Но вот вы запустили, и смотрите, какая неожиданная реакция». Хрущев не ждал и не гадал, какой престиж стране способен принести этот запуск. Неспроста главному конструктору долго не давали ракету под спутник, который считали в Кремле и на Старой площади ерундой и баловством. Когда же Хрущев почувствовал гигантский медийный эффект космических запусков, он завелся и захотел еще и еще… Вызвал к себе Королева и многозначительно спросил: «Вы там можете чего-нибудь такое запустить к 7 ноября?»
Чудес не бывает, и спутники не штампуются на конвейере. Королев начал объяснять: «Предположим, мы на своем заводе сделаем, что требуется. Но у нас же есть поставщики — они не успеют». Но не так-то просто было разубедить Хрущева. Он подвел Королева к двери одного из кабинетов Кремля, показал на телефон-вертушку и сказал: «Вот идите, Сергей Павлович, и звоните любому человеку в Советском Союзе. И пусть только вам попробуют отказать в том, что вам нужно». Сжал пальцы в кулак, словно стирает кого-то в порошок… Так в ноябре и запустили второй спутник, с помощью которого Королев сумел материализовать еще одну свою идею: впервые отправить в космос живое существо.
У Королева, ничего не боявшегося отчаянного гения, в ту пору уже собачки были, которых он с помощью Олега Газенко и его ребят запускал в стратосферу. Первые собаки — дворняги Дезик и Цыган — были запущены на ракете Р-1В в верхние слои атмосферы еще в 1951 году. Официально же об этом запуске объявили только сорок лет спустя, так тщательно была засекречена информация об этих экспериментах… Кстати, Цыган был оставлен при космодроме и прожил долгую собачью жизнь. Боевой и кусачий, он стал вожаком стаи дворняжек, гонявших по степи. Однажды рядом с пусковой площадкой появился какой-то генерал из Москвы, приехавший с высокой инспекцией, а Цыган от всей псиной души хватанул чужака за ногу. Генерал взвыл и попытался пнуть собаку, но его остановили. Сказали, что это не обычный пес, а космонавт.
Первой, можно сказать, рассекреченной собакой в космосе стала Лайка, которую запустили аккурат накануне годовщины Октябрьской революции — 3 ноября 1957 года. Лайка была жива в течение четырех витков вокруг Земли и умерла от перегрева, вызванного конструкторской ошибкой, но об этом официально сообщили только после праздника. Надо сказать, что и этот запуск не вызвал большого резонанса в советских массмедиа. О собаке-космонавте вообще упомянули вскользь. Зато на Западе полет Лайки стал сенсацией. «Самой одинокой и несчастной в мире собакой» назвали ее американские защитники животных, предложившие поставить следующий подобный эксперимент непосредственно на Хрущеве.
— А на скольких запусках вы присутствовали?
— Не считал. Да это и не важно… Любопытнее другое — то, что с космическими стартами у нас, журналистов королевского призыва, связано немало историй. Вот одна из них.
Где-то в начале 60-х нас собирает наш куратор офицер КГБ: «Утечка информации от кого-то из вас пятерых. Кто-то среди вас заранее капает американцам, когда состоится запуск нашей ракеты. На Западе знают…» Ужасно неприятно! Мы со Славой Головановым переглянулись: «Вот мы и под колпаком…» Три месяца тянулось странное, тягостное состояние — нас проверяли, отслеживали каждое наше действие. А потом опять нас собирают ребята из КГБ. Чувствуем, смотрят уже без напряжения, даже с симпатией. «Вот, — говорят, — какая получилась штуковина. Сотрудники разных западных информагентств в Москве постоянно прозванивают на ваши рабочие телефоны, и, когда вас одновременно нет в редакциях, западники знают, что, раз вы в командировках, через три дня пуск». В общем, нам настоятельно рекомендовали разработать для себя такие легенды, чтобы редакционные секретарши могли врагов дезинформировать.
И началась прекрасная жизнь! Я дал нашей секретарше Любе телефонный справочник Академии наук СССР, открыл его на первой странице и сказал: «Любушка, если кто-то будет интересоваться, где я, можешь сообщать названия всех академических институтов, начиная с буквы «А». Только, прошу, не повторяйся…» Так мы и обвели вокруг пальца коварную американскую разведку. Благодаря ей я мог теперь, прикрывшись для всех и вся, включая руководство газеты, маркой почтенного академического заведения, преспокойно поехать вовсе не в него, а на рыбалку в рабочий день.
— Сколько «прожил» первый спутник?
— Он летал 92 дня, совершив 1440 оборотов вокруг Земли. Королев знал, что, когда у корабля форма шара, неизбежны огромные перегрузки — вплоть до 12 g, условных единиц. А спускаемый аппарат в форме фары — это совсем другое дело, с такой аэродинамикой перегрузки меньше. Однако Королев, отработавший шарообразную форму аппарата на первых спутниках, сказал, что «фару» — корабли «Союз» — будем делать потом, а пока у нас найдутся ребята, которые выдержат и эти перегрузки… И Юрий Гагарин, и Герман Титов, и те, кто пошел за ними, это на самом деле выдержали на кораблях «Восток». Поймите, мы не успевали за американцами. Они сделали «фару»— аппараты «Джемини» — на четыре года раньше нашего «Союза».
— Помню, мой старший коллега, а ваш друг и соавтор Ярослав Кириллович Голованов рассказывал, что Королева после его ареста в 1938 году так били на допросах, что сломали обе челюсти...
— Знаю, что Слава Голованов писал об этом в своей книге, но никак прокомментировать это не могу, тем более что свидетелей унижений, перенесенных в ту пору будущим главным конструктором, уже не осталось. В принципе главным космическим конструктором должен был бы стать Валентин Петрович Глушко. Он возглавлял программу создания ракетных двигателей, он спас Королева, приведя его в «шарашку»… Глушко не стал главным конструктором, потому что испугался: «шарашку» помнил. Он боялся, что, если у него что-то не получится, сорвется, опять начнется то же самое — допросы, пытки, тюрьмы… А у Королева был кураж. Он был фанатик в хорошем смысле слова. Как большинство космических конструкторов, яростным однолюбом, если говорить о космосе. Поэтому Королеву и удавалось продавливать во властных инстанциях свои проекты.
Первый этап развития космонавтики в СССР был знаменателен тем, что, несмотря на настойчивое стремление «инстанций» приурочить запуск ракеты к праздничным датам и партийным съездам, непродуманных пусков не было. Если аппарат летел к Луне, надо было выяснить, лежит ли на ее поверхности пыль слоем в двадцать метров, как полагали некоторые исследователи, или поверхность ее твердая. Знаменитая фраза, написанная Королевым: «Луна твердая…» И первый искусственный спутник Земли с его звучным «Бип-бип!» был важным элементом королевской логики. Как он сам скажет позднее: «Он был мал, этот самый первый искусственный спутник нашей старой планеты, но его звонкие позывные разнеслись по всем материкам и среди всех народов как воплощение дерзновенной мечты человечества».
— Вы уверены, что эти красивые слова актуально звучат и в наше цинично-меркантильное время?
— Всегда звучат. До н. э. — «до нашей эры» — это все, что было до 4 октября 1957-го. Первый спутник стал начальной точкой отсчета новой эры, космической. Этот маленький шарик утвердил нас в стремлении осваивать космос, а сегодня нет ни одной области нашей жизни, которая не была бы завязана на космос, — от обороны до производства препаратов для борьбы с тараканами. Космические исследования невероятно выгодны: на каждый вложенный доллар девять долларов прибыли. Так, полет Нила Армстронга и его друзей на Луну обошелся американцам в 30 миллиардов долларов, но доход от него — 300 миллиардов! За счет новых технологий и их использования.
И еще: благодаря спутнику человечество обрело другой смысл жизни и иную философию. Ведь спутник дал нам возможность взглянуть на себя со стороны. Королев, Келдыш, Гагарин, Титов, Комаров, Армстронг мечтали, что найдут жизнь где-то в Солнечной системе. Ради этого искали, летали и страдали. И мы теперь поняли, что мы совершенно одни в Солнечной системе. Это такое же величайшее открытие, как если бы мы эту жизнь в космосе нашли. Конечно, Вселенная велика и жизнь помимо Земли есть где-то. Не вопрос, ее найдут, но в будущем, вероятнее всего, уже без нас. Ради этого и был запущен пятьдесят пять лет назад такой маленький первый искусственный спутник.
Владимир Губарев
