В дискуссию о сталинских репрессиях, которую вызвала опубликованная в «Реальном времени» рецензия на книгу Гузель Яхиной «Зулейха открывает глаза», включился также заведующий Музеем-мемориалом Великой Отечественной войны Казанского кремля Михаил Черепанов. Сегодня о таком явлении 20—30-х годов прошлого века как раскулачивание решил высказаться руководитель Магнитогорского филиала Института истории им. Ш. Марджани Салават Ахметзянов. Татары ввиду исторический перипетий оказались разбросанными по всему миру. В Магнитогорске они оказались в эпоху сталинской индустриализации, которая совпала с временами раскулачивания. Во многом благодаря невероятным стараниям уроженцев Татарстана в Челябинской области вырос металлургический гигант и современный промышленный город. О том, как ТАССР поставляла рабочую силу для великой стройки, о раскулаченных татарах и эксперименте на этническую устойчивость, южноуральский историк рассказал в интервью корреспонденту нашей интернет-газеты.
— Салават Харисович, какое общее количество репрессированных выходцев из Татарстана оказалось на строительстве Магнитогорска?
— Из всех спецпереселенцев, которые были в Магнитогорске, две трети были из Татарстана. А общее количество спецпереселенцев на 1 октября 1931 года (максимальная точка, выявленная мной) составило порядка 42,5 тысячи. То есть 31—32 тысячи человек прибыли из Татарстана. Этот слой репрессированных, раскулаченных отражал общую раскладку в республике. По переписи 1926 года общее количество русских в Татарстане было 45%, татар — 45%. Так и здесь где-то 45% было татар-мусульман. По моим подсчетам, татар-мусульман было 13—14 тысяч. Еще к ним можно добавить 800—900 крещеных татар. Ситуация интересна несколькими аспектами. Во-первых, из Татарстана изъяли наиболее этнически сильную часть населения, наиболее трудоспособную. Все люди, приехавшие сюда, поголовно закончили мектебы, многие закончили медресе. И в Магнитогорске насчитывалось сотни мулл, нужно понимать, что далеко не все были указными (указных было всего несколько). Просто они были муллы в своих деревнях, одновременно исполняя крестьянские функции. Было много религиозно подкованных людей. Во-вторых, здесь произошло соединение татар из самых разных районов. Нет ни одного района Татарстана, откуда бы не прислали ни одну семью. Абсолютно все районы, города Татарстана были представлены.
Но раскулаченные — это еще не все. Сюда приехали из деревень тысячи татар-добровольцев. В моей книге («Раскулаченные — первостроители Магнитогорска». — прим. ред.) есть фотография — ожидание первого паровоза. У меня спрашивают: «Что там за транспарант со странными надписями?». Это не странная надпись, это арабица, там написано: «Привет трудящимся татарам». Более того, летом 1929 года там был проведен ряд татаро-башкирских собраний. Еще во времена моего детства сильных различий между татарами и башкирами не проводилось. Татары и башкиры вполне дружно жили. Это не первый случай в истории, когда татары что-то строили вдалеке от дома. Тот же Петербург строился за счет ссыльных татар. Но об этом часто умалчивают как в Татарстане, так и в других регионах. Из Татарстана практически изымают целый район, при этом мощнейший: 30 с лишним тысяч человек изъято в 1930 году. И об этом никто не пишет. И в Магнитогорске об этом до сих пор никто не говорил, кроме татар. Идет какая-то мифологизация истории. С момента начала строительства города прошло 80 с лишним лет, а нам говорят про сплошных добровольцев, комсомольцев, коммунистов. И никаких памятников раскулаченным татарам нет. Сейчас мы добились, что один памятник уже поставили, пробиваем эту идею дальше…
Кроме того, меня очень удивила книга Гузель Яхиной «Зулейха открывает глаза» и восторг вокруг нее. Мне как-то звонит Фаузия Байрамова и говорит: «Салават, ты читал «Зулейху»? Все не то». Ну я прочел, поскольку я занимаюсь тем периодом, особенно татарами. Для меня эта книга показалась оскорбительной. Для меня Зулейха — той же поры, что и моя бабушка. Изображать так моих бабушек непозволительно. Я рос среди таких женщин, их знал сотни. И таких, как описывается Зулейха, не было. Она просто какая-то отщепенка. Я всегда с восхищением смотрел на наших женщин, их можно было на куски резать, но чтобы сменить свою веру, потерять свою этничность, отказаться от своего языка — ни за что, лучше смерть! Поверьте мне, у них была принципиальность, завязанная на исламе, традициях. Этничность татарская держалась большей частью на женщинах. Даже ислам на них держался, он был домашний. Если б я читал эту книгу, не зная истории, наверное, нормально бы воспринял ее. По сути, это политизация и русификация: как здорово быть русским, получать окно в цивилизацию. Плохо, что мы утратили татарское образование.
С одной стороны, я рос в Магнитогорске, с другой, в громадной татарской деревне, поскольку на левом берегу (реки Урал. –прим. ред.) жили татары в самых разных поселках. Но мы все друг друга знали, между собой общались. Этничность была максимальная: носили соответствующую одежду, кухня была татарская, сказки, песни — все национальное. И разговаривали мы только на татарском языке. Я даже поначалу в школе испытывал некоторые трудности с русским языком, поскольку у татар нет мужского или женского рода. Моего младшего брата в четыре года привели в детский сад, он вообще не знал по-русски. И не было у татар межнациональных браков. Была очень мощная среда, в том числе и в религиозном плане. Постепенно мы все менялись, наша этничность растворялась, как сахар в горячем чае. Тем не менее, это все у нас остается.
— Какие сословия представляли эти репрессированные люди — строители Магнитки? Раскулачивали, наверное, зажиточных крестьян?
— Раскулачивание коснулось всех. Бо́льшая часть была весьма средним крестьянством. Наиболее богатая часть крестьянства была «подчищена» в 29—30-м году. Социальный состав был довольно пестрым. Было немного бывших помещиков. Все старались минимизировать свой социальный статус, скрыть, что они муллы. У татар-мусульман нет же какого-то сана священника. Были 300—400 мулл. Среди стариков было очень много знающих Коран. Мои деды закончили мектебы и медресе, знали Коран наизусть, бабушка тоже была образованной. Кроме крестьян, кого только не раскулачили. Какой-то процент был из городов — из Чистополя, Казани.
Завод начали строить в 1929 году. Первоначально надеялись, что это все будет на добровольной основе, однако не получилось. Но условия были тяжелыми, «степь да степь кругом», города еще нет. Первые несколько лет были невыносимыми: продуваемые палатки, холодные бараки. По мнению ряда историков, с 1929 по 1933 годы через Магнитогорск прошли не менее миллиона человек: приезжали-уезжали. Поднимать завод и город исключительно за счет вольных не получалось, рук не хватало. А завод надо было срочно запускать, решили работать по методу крепостного права. Поэтому возводили за счет раскулаченных. На пленуме ЦК было решено, что надо строить магнитогорский завод. Подобные вещи сопровождались секретными решениями, и была разнарядка именно на Татарстан. Каждый регион страны отвечал за обеспечение чего-то. Татарстан должен был обеспечить людскими ресурсами Магнитогорск. Казалось бы, Башкирия находится рядом, а оттуда отправляли очень мало людей. Почему? Во-первых, легко бежать. Во-вторых, у Башкирии были другие задачи. Там по всей республике создавали закрытые колхозы. Кроме того, их посылали на строительство Кузнецкого комбината. Я внимательно анализировал списки раскулаченных в Татарстане, очень много ушло в Магнитогорск.
— Откуда в городах кулаки? Это же сельское явление.
— Задание было такое: надо кого-нибудь раскулачить, вот раскулачивали в городах. Основание могло быть любым: у тебя есть какое-то ремесленное дело, мастерская. Так что раскулачивание — это не совсем чисто крестьянская тема. Что касается богатой части крестьянства, то значительная часть кулаков вовремя ушла в города. Иногда кого-то за день предупреждали, что завтра придут вас раскулачивать, и люди успевали быстро собраться и убежать в город.
Кроме того, люди массово закапывали золото. По тем временам любой крестьянин старался иметь какие-то запасы. А в чем можно было хранить? В валюте нереально. Только в золоте. Ценились николаевские червонцы, вот их старались запрятать, потому что так можно было спастись от голода. Очень многие после десяти лет пребывания в спецпоселках после войны возвращались, пытались откопать это все. Бо́льшая часть ничего не находила, потому что селяне тоже копали, догадываясь, что раскулаченные могли что-то припрятать. Редко кому из вернувшихся удавалось что-то откопать. Кому-то странным образом удавалось довезти это все до Магнитогорска, и так они лучше держались.
— Салават Харисович, получается, в Магнитогорске оказался такой маленький Татарстан?
— На татарах был проведен очень мощный эксперимент в плане их этнической устойчивости. Люди другой этнической принадлежности — мордва, кряшены, удмурты — очень быстро обрусели: буквально во втором поколении от них ничего практически не осталось. Татары как-то до сих пор держатся, они проявили максимальную этническую устойчивость. Магнитогорск был интересной площадкой, где провели этот эксперимент. Это было воспроизводство маленького Татарстана. Я не знаю другого примера, где взяли бы такой срез абсолютно со всех городов и деревень республики с разными казанскими, мишарскими говорами.
Работая здесь, я обратил внимание, что среди татар очень высоко число долгожителей. Здешних татар пропустили через несколько фильтров. Кулаками становились генетически сильные люди, способные с утра до вечера вкалывать. Таковыми являлись их жены, дети. Только в составе большой семьи можно было как-то подняться, сколотить деньги. Эти крестьянская закладка и сила очень помогали татарам выживать. Здесь крестьяне, чтобы выжить, сажали где-то картошку, а для этого надо было шагать по 10—20 км, до работы надо было много идти. Общественного транспорта не было, вот и приходилось много шагать. Вся семья работала. Кто-то шел отоваривать продуктовые карточки, кто-то добывал топливо. В условиях дружной крестьянской семьи было можно выживать. Второй фильтр — ужасные условия первых лет в этих поселках. Нужно быть устойчивыми к инфекциям. В бараках кишели мыши, крысы, клопы, вши. При такой скученности инфекции неизбежны. Потом испытания голодом, холодом, при этом выживали наиболее генетически сильные. Поэтому сейчас стариков, которым по 90 и более лет, достаточно. Самое большое количество погибло от голода и холода. С 1931 по 1936 годы из 42,5 тысячи погибли где-то 10,5 тысячи человек.
— Получается, каждый четвертый. А поезда, в которых отправляли раскулаченных, были приспособлены для транспортировки людей или это были вагоны-«скотовозки»?
— Это были т. н. «телячьи» вагоны. Такие составы и отправляли. Плюсом было то, что это было лето. Естественно, было душно. Обеспеченность питанием минимальна. В этих поездах энное количество людей умирало, энное убегало. С самого первого момента количество спецпереселенцев было в подвижном варианте в сторону уменьшения. В первую очередь умирали дети и старики в массовом порядке. В составе раскулаченных было несколько столетних старух. Был один старик, его привезли в 109 лет, он был 1822 года рождения.
— Зачем стариков туда возили? Для прагматичной советской власти подобное было нерационально.
— Потому что бюрократическая машина работает. Потом через какое-то время, видя, что старики умирают, к тому же на них нужно выделять какие-то карточки, питание, начали их просто обратно отсылать. В 31 году привезли, а в 32 году в отдельной графе уже ставили запись «Отправлен на родину». Отправляли домой стариков, женщин с детьми, оставшихся без мужей. У многих связь с деревней сохранялась, почта-то работала. Но с территории поселка сами, без разрешения, не могли выходить, а уехать тем более.
