Месяц назад сдавали стилистику.
Этот предмет в течение года вызывал у меня и некоторых одногруппников небольшие недоумения, которые иногда даже позволяли данным семинаром манкировать. Тем не менее, все старались вникать в суть дисциплины русского языка максимально искренне – так глубоко, как могли. Глубина у всех была различной.
Мы изучали языковые особенности письма знаменитых журналистов, выполняли упражнения из нестарых, но скучных методичек, беседовали о роли тех или иных словоупотреблений и их обоснованности и т.д. Всё это было довольно занимательно в первые полчаса семинара, а оставшийся час длинной серой временной нитью обвевался вокруг лиц каждого студента. Как паутина.
Сложность и суть дисциплины «Стилистика» представляли собой, как мне показалось, принципиальную неразрешимость. Чаще всего от нас требовалось ответить на вопрос: «Как лучше исправить это предложение, чтобы оно звучало лучше?» Ладно уж, несложно, если автор не знает управление фразеологизмами, ошибается в окончаниях существительных – это исправимо. Но что делать, если кажется, что всё в данном предложении нормально?
Ну да, такой у журналиста язык – своеобразный, необычный, пунктуационно интересный; это же не значит, что мы должны упрощать его слово, делать его понятным для всех! Куда деть пресловутое, но реально существующее чувство языка – оно ведь у разных людей запрограммировано на разные оттенки! И у кого чувство развито тоньше, решает читатель, а уж он-то ещё более разношёрстный, чем писатель.
Стилистика – это стиль, то есть набор умений обращаться с языком.
Как можно это изучать, если стилей, не считая функциональных, огромное количество: у писателей, поэтов, публицистов. И ведь, если они талантливые, вырабатывается собственный стиль. И не к такому же высокому уровню языка мы, студенты, должны стремиться?
В общем, я не был успешным студентом и не блистал знаниями на семинарах по стилистике, а часто думал о собственной участи занимающегося текстами человека: хорошо ли я пишу? Или мой сосед, или соседка, или тот писатель – с точки зрения стилистики? В таких думах проходило время, а через неделю начиналось заново. И за целый год не было выдумано ничего особенного...
Научить грамоте можно, но стать от этого абсолютно грамотным невозможно: требуется нечто большее, чем орфография и пунктуация. Какое-то неясное, лежащее в чём-то потустороннем для восприятия, неоформленное: видимо, оно и называется стилистикой? Это не про то, как находить неверные конструкции (потому что «неверно» в языке может быть понятием относительным) – это про то, как чувствовать верные для себя формы выражения. Оттого и у каждого писателя свой стилистический портрет, и каждый – одинаково правильный.
Если человек занимается языком профессионально, он перестаёт чувствовать себя творцом, а начинает – орудием. Бродский утверждал, что именно поэт – инструмент языка, а не наоборот; это означает многоуровневое слияние слова и человека. И человека, способного действовать наряду с постоянно меняющимся языком более-менее уверенно, можно назвать грамотным. А абсолютной грамотности не бывает.
Мой дед был невероятным мастером русского языка на уровне интуитивном: выросший в нерусской деревне с местным языком, он каким-то образом умел часто обходить в вопросах грамотности свою жену, окончившую филологический факультет и работавшую учителем. Чтение великолепных книг и чувство языка позволяли ему управлять словами, как винтами в сложнейшем механизме: письмо и ораторское мастерство не могли не быть оттого мощными инструментами его жизни. У него был стиль – это точно.
Остаётся надеяться на схожую в этом плане участь. Большинству из нас.
Борис Поженин
