Ступнями в песке

Степь на кончике языка. Часть I

Тиыны памяти. Часть II

Я ненавидела спать в детском саду. Тихий час казался мне невыносимым страданием и, что самое главное, занятием абсолютно бесполезным. Пустая трата времени, украденные часы моего детства, которые я могла бы потратить на веселья, игры и стремление утолить свое ребячье любопытство.

Поэтому, уже после того, как старшая сестра, достигнув четырнадцати лет, уехала жить к своему отцу и родители объявили о переезде, я была счастлива, что покидаю «Айголек» и меня больше не будут заставлять спать днем. Я уходила из детского сада с высоко поднятой головой: я хакнула эту рабскую систему и впереди меня ждала новая жизнь.

Радость от того, что я наконец стала свободным гражданином, затмила воспоминания о самом переезде. Щелчок большим и средним пальцами — и мы уже в Шульбинске, в шестидесяти километрах от Семипалатинска. Выбор нового места жительства не был рандомным. У подножия Шульбинска находится деревня Баженово¹. Родители мамы, объездив почти весь Казахстан в поисках лучшего места, осели в Баженово в 1958 году, сразу после свадьбы. Помимо дома на улице Советской, выстроенного собственными руками, баба с дедом обзавелись тремя детьми. Моя мама – старшая из них.

Никто из родственников не знает, а может, просто и не помнит, почему выбор бабы и деда пал на Баженово, поэтому я оставляю за собой право предположить, что могло подтолкнуть их к такому решению. Во-первых, полигон. «Двойка»² был первым и одним из самых крупных полигонов в СССР. Благодаря ему Семипалатинск считался важным звеном в развитии советской оборонки и имел особую стратегическую ценность. Минобороны отправляло сюда лучших военных инженеров и инвестировало в модернизацию города огромные деньги. Здесь эффективно работал целый ряд предприятий, заводов, цехов и комбинатов (например, всесоюзно известный семипалатинский мясокомбинат). Проще говоря, жизнь в регионе кипела и обещала райские кущи. Вполне возможно, этим Баженово и привлекла бабу с дедом.

Во-вторых, на территории Восточного Казахстана протекает полноводный и могучий Иртыш. Почти все населенные пункты находятся поблизости от его русла. Например, от дома на Советской до Иртыша идти меньше километра. Благодатная почва, обилие рыбы, активное судоходство могли дать уверенность в том, что прокормить семью здесь будет легче, чем где-либо еще. Баба с дедом могли думать именно так.

Не исключено, что ставка делалась только на полигон или только на Иртыш. Возможно, на то и на другое сразу. А может ни одно из моих предположений неверно, и они просто устали искать свое место и решили остаться здесь. У них были свобода и выбор, чего не было у почти шестилетней меня в детском саду, поэтому они начали жизнь там, где им хотелось.

В 1997 году причина, по которой мы переехали из Молодежного, была проста — мама захотела жить поближе к родителям. Шульбинск стоит на одноименной ГЭС на Иртыше. Шульбинская ГЭС — самая крупная гидроэлектростанция в Казахстане. Поселок строился одновременно с ней, рядом с ней, для нее, благодаря ей, в продолжение ее, как грядка для одного куста. Первые поселенцы жили в вагончиках, по две семьи в каждом. Так жила, например, моя крестная, пока ее дом не отстроили и они с мужем не перебрались в пятиэтажку. Мы приехали уже после стройки и поселились в четырнадцатом доме в третьем подъезде на четвёртом этаже в квартире сорок один.

Шульбинск не походил ни на что прежде мне знакомое. Он был местом, со всех сторон окруженным привычным миром, но не сдавшимся под его натиском и не пустившим его внутрь своих пределов. Если Баженово была деревней в прямом и всем известном смысле этого слова, то Шульбинск был маленьким городком. Он весь состоял из бетона: микрорайоны бетонных пятиэтажек, бетонный завод, бетонные здания почты, рынка, магазинов, администрации, бывшего автовокзала, торгового дома, гимназии и обычной средней школы. Тротуары растекались бетонными венами по парку, бассейны фонтанов в котором тоже были облицованы бетоном. По-видимому, люди никогда больше не хотели возвращаться в металлические вагончики. Казалось, все в поселке поклоняются богу бетона. Но на самом деле, единственным богом здесь была и остается ГЭС.

На весь поселок имелось всего две улицы — Гидростроителей и Центральная. Они находились вне поселка, с двух сторон обнимая стоявший на возвышении бетонный муравейник, поэтому дома носили только номера.

Те, у кого в Баженово не было родни с участком, выращивали урожай на фазендах. Фазендами назывались домики с огородами за улицей Центральной. Здесь их был целый район. Тогда я впервые столкнулась с настоящим языковым заимствованием. Каким-то непостижимым образом быт из бразильских сериалов выбрался из телевизора и проник в мою реальность. Нигде больше за всю свою жизнь я не слышала, чтобы где-нибудь еще в Казахстане так называли дачу.

Наверное, еще до Иртыша, Баженово, Семипалатинска, ГЭС и Шульбинска, много миллионов лет назад на этой территории плескалось море, а может просто русло Иртыша было шире. Иначе я не знаю, как объяснить, что в Шульбинске, Баженово, да и во всем регионе нет обычных камней, а есть только галька и песок, в котором непрестанно утопали мои ноги. Я не помню, чтобы когда-то ходила там по земле. А она там, конечно же, была, потому что урожай на песке не всходит. Моя детская память выцепила только самые феноменальные и в каком-то роде шокирующие факты, по этой причине Шульбинск у меня всегда ассоциируется с чем-то необычным, нестандартным, самобытным и невиданным.

Но самым поразительным было то, что в Шульбинске ходили свои деньги. Монеты мы в обиходе не застали (на реверсе — номинал в окружении то ли орнамента, то ли цепи, на аверсе — эмблема ГЭС и надпись «АО ИРТЫШГЭССТРОЙ»). При нас использовались только бумажные платежные жетоны. Они были размером с игральные карты и даже чем-то на них похожи: на лицевой стороне, похожей на рубашку, цифрами и прописью значился номинал, на оборотной — то же самое, что и на аверсе монеты, только без эмблемы. Эти деньги предназначались для рабочих ГЭС и отоварить их можно было только в специализированных магазинах. В магазинах обычных, на кассах автовокзала, на почте и в других местах платить можно было только тенге.

Все эти специфичные элементы новой жизни, выбивающиеся из колеи моего уже накопленного, пусть и маленького, опыта, расшатывали привычный мне мир. Стоять на ногах крепко, как раньше, казалось уже невозможным — теперь не только песок, но и окружающая действительность поглощала мои ступни. Мир, который прежде виделся мне только в черно-белом цвете, выстроенный на опорах детской категоричности, стал мелко-мелко дрожать. Разрушиться ему было еще не суждено.