Дорогой сын, возможно, ты сейчас это читаешь. Я надеюсь, что летающие автомобили за окном не производят такой шум, чтобы ты не слышал своих мыслей. Я хочу тебе немного рассказать о том, как было раньше...
Сын! Ты наверняка слышал о Бердяеве? Так вот, ни от одного из читателей его книг мне не удалось добиться внятного ответа, зачем их читать. Только один еврей нашёлся: «Чтобы было о чём с таксистом поговорить». На это я ему ответил, что в этом случае имеет смысл скорее читать «Коран». Тогда мы заспорили, и я вынужден был защищать христианство, что делать зарекался уже не один раз. Так ведь и становятся аутсайдерами: это просто — нужно вставать на сторону слабого, не будучи сильным самому.
Армяне многому научили меня очно, как и эстонцы с латышами. Евреи — заочно. Пожалуй, я извлёк несколько уроков даже из «Тибетской книги мёртвых». Но… это ж как мёртвому припарка. В смысле — поедая суши, ты не поймёшь, что значит «сушить вёсла». Для этого нужно отзаниматься греблей в каноэ на Крылатских холмах, по крайней мере, три занятия, и тогда на четвёртом, убедившись в том, что ты не склонен к публичному суициду, тебя допустят к воде (отец рассказывал, у него разряд).
А потому я, думая о судьбах новой драмы, которая есть не что иное как старая добрая драма, описанная Аристотелем (который, несмотря на притязания и армян, и евреев — всё-таки грек), обратился к пяти своим чувствам. И при этом сделал вид, что никакого шестого чувства нет и в помине. Пусть эти басни вам рассказывает какой-нибудь таксист, он всяко мудрее человека, решившего писать, а значит, приговорившего себя к пожизненному заключению за письменным столом — с вероятностью геморроя и ненакормленных детей, непрестанно о нём напоминающих благодаря доступу к интернету и истории поиска в браузере, которую они чистят, посетив порносайт или, что ещё хуже, briefly.ru.
«Репетиция оркестра», реж. Ф. Феллини, 1978
Глаза
Основная причина, почему, подняв голову, мы не видим оголтелый космос, — это голубое небо. Ровно таким же достоинством обладает человек с голубыми глазами. Вместо космоса он видит логос. Или, по-простому, не пропускает ни одной юбки. У этого есть обоснование: Холмс тренировал наблюдательность на окурках, и делать это вслед за ним неинтересно.
Даже не потому что вторично, а потому что людей в юбках гораздо меньше, чем людей с сигаретой. В жизни важно не сдохнуть от переутомления. Нужно сужать круг своих интересов до единой точки. Потом она, возможно, взорвётся и явит из себя огромный сиятельный мир.
Но точно вам об этом сможет сказать только тот, кто прочитал Бердяева. Только где он?
Пятнадцать лет назад я видел зелёную юбку на улице Олеко Дундича. Она вынырнула из травы и юркнула в подъезд, оставив за собой зелёный шлейф. Дом готовился к сносу. Но я зашёл. Я поднялся до пятого этажа, а потом так же спустился на первый. По пути я нашёл кусок зелёной материи и положил его в карман. Я ещё раз поднялся и спустился, внимательно, хоть и дрожа, осмотрел этажи, чтобы удостовериться, что никто не был изнасилован, — и вышел на улицу, обнаружив, что вообще-то я в незнакомом районе.
Пошёл куда глаза глядят. Скоро оказался дома.
Уши
Если женщины любят ушами, то я женщина. Я бы невероятно затруднил себе жизнь, если бы надел юбку — мне бы пришлось следить за самим собой. В скором времени я бы сдох от переутомления. Как и остальные, я доверил слежку за собой Левиафану и BigData.
Однажды я услышал, как моя бабушка обсуждала со своим старым приятелем — охотником возможность пойти за грибами, а вместе с тем — и на волчье логово. Потому что накануне волки разворошили погреб, пока она ходила в душ. Сердце моей бабушки требовало справедливости. Убийство казалось ей совершенно лишним, но сходить на переговоры было необходимо.
Разговор был такой:
— А что если я им ягодок наберу?
— Волчьих-то?
— Шутник.
— Дробь беру или дымовуху запалить, Пална?
— Дробь.
— А мне ягод дашь?
— Каких?
— Ежевики бы.
— Не дам.
— Ух убивать буду тогда.
— Дело твоё. Но человек, жаждущий крови, никогда не насытится. А ягоды во всяком хозяйстве есть.
— В моём нет.
— Потому что ты сам себе не хозяин. Ты вообще чих коровий.
— Что правда, то правда, Пална. Дробь?
— Да.
Жертв в тот день не было.
Язык
Не растаял на моих губах ещё вкус «болтуньи», которую организовал нам мой дядя Юрис. На фуре мы везли из Риги в Каунас шпроты. Я всегда подозрительно относился к рыбе. Больше всего — к селёдке под шубой и фугу (говорят, от них примерно равное количество летальных исходов). Мы остановились в Юрмале на бензоколонке у друга моего дяди, Антона. Он нам бахнул яиц на примусе (удобно: брал бензин из колонки и заправлял в примус, и готово).
Вкус «болтуньи» я вспоминал всю оставшуюся дорогу, которую мы провели в молчании, потому что дядя Юрис считал, что меня ему навязали.
Что так и было.
Моя мама хотела провести отпуск без меня и встретиться со своей подругой Ингой, с которой они в юности ходили на нудистский пляж. Потом там стали появляться немцы, и они перестали ходить. Но, возможно, в тот момент что-то изменилось, я не следил за международными отношениями.
Нос
До сих пор помню, как пахнет йо-йо, который мама купила мне в ларьке проходного двора, когда я увидел на дворниках автомобиля Mazda журнал «СПИД-инфо».
Запах лежалой пластмассы и старого нитяного клубка. Вообще я понимаю кошек, которые любят клубки. Более того — совершенно неудивительно после клубков полюбить юбки, на которые их пустили. Другое дело, что на юбки нужен собачий нюх. При всём уважении, кошек надрессировать на этот запах нельзя. Я вообще не уверен, что они могут что-нибудь унюхать, кроме враждебного отношения.
Кожа
Я однажды нырял под воду на острове Крит. Без акваланга. Просто за мной бежал грек, которому я не заплатил за аренду лежака и зонтика. Он бежал за мной, в поту, до самой вершины скалы, откуда я и прыгнул вниз. Скала была невысокой, но то, как я ударился животом, — я запомню навсегда. У меня там теперь родинка.
