Драматический театр имени А.С.Пушкина на Тверском бульваре никакого отношения к поэту не имеет. В этом доме Александр Сергеевич никогда не появлялся, разве что проходил мимо во время прогулок. Анфилада в стиле ампир, “пушкинские залы”, появились усилиями советских реставраторов, чтобы оправдать новое название, спущенное в 1950 году сверху в дни идеологической борьбы с “космополитами”.
Среди многих жертв той постыдной кампании пал Александр Яковлевич Корнблит, под псевдонимом Таирова основавший Камерный театр. Театр ликвидировали, а отставленному главному режиссеру дали умереть в психиатрической больнице.
При Николае II к особняку под номером 23 в мае 1914 года начали пристраивать зал на 500 мест. Домовладение было собственностью, как значится в справочнике «Вся Москва» за 1917 год, «Паршиных бр. Мих., Ал-ея и Ил. Алдр.», братьев Михаила, Алексея и Иллариона Александровичей. Дорогую недвижимость братья унаследовали молодыми, будучи студентами юридического факультета Московского университета. С недавним выпускником, сменившим службу присяжного поверенного на поприще режиссера, братья нашли общий язык. Подрядчики, несмотря на начавшуюся войну с Германией, быстро превратили особняк в театр.
Пьесой «Сакунтала», написанной в Древней Индии, открылся 14 декабря 1914 года Камерный театр. Заглавную роль чистой обманутой девушки играла Алиса Коонен. В тот день начал жизнь в русском искусстве театр нового направления, независимый от пути, каким шли Станиславский и Мейерхольд.
Таиров называл свое детище «театром эмоционально насыщенных форм», неоднократно писал и говорил публично о его особенностях. Но словами не передать то, что делали на сцене лучшие художники России, композиторы, художники и актеры, среди которых блистала Алиса Коонен.
Гимназистка Алиса, дочь подданного короля Бельгии присяжного поверенного Георгия Коонена и матери польки, учительницы музыки, мечтала о Художественном театре и Василии Качалове. Популярность этого красавца актера в Москве, где не существовало тогда ни радио, ни телевидения, была безгранична. У его квартиры дежурили толпы поклонниц. На вешалке в театре они целовали подкладки его пальто. Горничная продавала девушкам носки, носовые платки хозяина. Окурки шли по рублю за штуку...
Обе мечты Алисы сбылись. Одна быстро, до окончания гимназии. При конкурсе 100 человек на 3 места девушку приняли в учебный класс. Три года она восхищалась гениальным режиссером Станиславским. Слыла любимой ученицей, надеждой театра. Сыграла успешно в легендарной «Синей птице» главную героиню Митиль. Мария Ермолова после спектакля подарила дебютантке свою фотографию со словами: «Милой звездочке Алисе Георгиевне. В добрый путь». Другая легенда Малого театра Александра Яблочкина преподнесла реликвию — веер Ермоловой...
Сбылась с годами и вторая мечта Алисы, в анналах театра хранимая в словах: «Любовная горячка». Роман вспыхнул, когда Качалов играл в спектакле, в котором Немирович-Данченко поручил Алисе петь за сценой. Голос Коонен завораживал. Я слышал ее в детстве по радио из Москвы. Актриса словно не читала стихи и прозу, а пела. «Голос раскаленный, как магма», — сказал о нем восторженный почитатель.
Другой яркий эпизод Алисы связан с Николаем Тарасовым, главой «Товарищества мануфактуры братьев Тарасовых», спасшим на гастролях за границей Художественный театр от финансового краха. Молодой армянин, миллионер, одолжил без всяких процентов 30 тысяч рублей. По другой версии — подарил. Стал пайщиком и членом дирекции Художественного театра. «Протежировал актрис», слывших красивее богинь, какими в наши дни казались Андрею Вознесенскому «бабы Таганки». Николая знали в Москве страстным автолюбителем, сидевшим за рулем роскошной машины. Катал в ней по городу Алису. Немирович-Данченко отечески ее укорял: «Тебе, Алиса, уже 21 год, но, кроме Митиль и автомобиля Тарасова, ты еще ничего не знаешь».
Катание и светская жизнь длились недолго. Бывшая подруга Ольга, жена главы торгового дома «Грибов и компаньоны», умоляла Николая спасти любовника, после крупного проигрыша решившего застрелиться. Карточный долг Тарасов не оплатил. Любовник сдержал слово. На другой день покончила с собой Ольга. На третий день, узнав утром из газет, что мог предотвратить две смерти, совестливый Тарасов приставил к виску пистолет и не промахнулся.
На Армянском кладбище творец памятников Гоголю и Островскому в Москве Николай Андреев воссоздал сцену самоубийства: изваял Николая поверженным в той позе, в какой он погиб в 28 лет. Вандалы похищали памятник. Его воссоздал Юрий Орехов, сын потомственного кузнеца и замечательный скульптор. На московских кладбищах свыше сорока выполненных им надгробий. Я видел в Риме его Пушкина, Орехов установил Александру Сергеевичу памятники на берегу Сены в Париже, в Вене, Минске, Якутске...
(На другом конце погоста затерялся среди могил черный камень с надписью «Александр Михайлович Мостовщиков. 1939–1999». Раз в год у него собираются родные и друзья из редакций газет, где служил во времена Егора Яковлева ответственный секретарь «Московских новостей». После того как Хрущев публично встретился с бывшим зэком, ставшим на путь истины, в редакции на Чистых прудах появился запомнившийся МУРу неуловимый Санька Король. Мальчишка, сирота с Самотеки, лихо чистил верхние квартиры многоэтажных домов. Маму, армянку, посадили, когда немцы стояли у ворот Москвы, за нелестное высказывание в адрес бежавших из осажденного города начальников. Золотая медаль лагерной вечерней школы не помогла поступить на факультет журналистики, приняли на заочное отделение аполитичного филфака. В редакции сразу стал своим, надежным и верным «Мостом». Его не приходилось переписывать и править. Сказал ему одно: «Пиши так, чтобы было интересно твоей жене. Эту формулу он перефразировал: «Писать надо лишь о том, что хотелось бы рассказать друзьям за бутылкой водки». По признанию Андрея Колесникова: «Он мне тогда сказал потрясающую вещь: этим принципом я руководствуюсь до сих пор. И о политике можно писать так, чтобы было интересно друзьям. „Моста“ многие считают „крестным отцом“ в журналистике»).
...После гибели Тарасова Алиса записала в дневнике: «Все радости жизни — в творчестве. Творить — значит убивать смерть». Когда радости в Художественном театре не стало, после двух месяцев пыток — репетиций с учителем, поверявшим гармонию алгеброй, Алиса пыталась покончить с собой. Система Станиславского, признанная в мире, ей казалась «мелким, кропотливым царапаньем ролей. Работой без огня, без вдохновенья, без радости, без слез».
Ушла, как «предательница», в неизвестность, в появившийся Свободный театр, где актеры пели и танцевали, как в оперетте, выполняли трюки, как акробаты в цирке. На той сцене судьба свела двух гениев. Сын учителя, уроженец городка Ромны Полтавской губернии, как многие гимназисты, увлекался театром, играл в любительских спектаклях. Но поступил не в актерское училище, а по желанию родителей на юридический факультет Киевского университета. Выступал в местных украинских театрах. Их стало мало. Поэтому перевелся в Петербургский университет и попал в труппу Всеволода Мейерхольда. Но у него долго не задержался, потому что «принимая целиком его разрушительную платформу по отношению к старому театру, я в то же время не принимал его созидательную платформу».
Поиграв и даже поставив «Гамлета», Таиров, получив диплом юриста, решил бросить театр. Переехал в Москву, занялся адвокатурой, но жить без сцены не смог. Принял приглашение режиссера Кости Марджанова, Котэ Марджанишвили. (Его именем в Тбилиси названы театр, площадь и станция метро.) Поставил с успехом две пьесы. Но Свободный театр прожил всего один сезон. На его обломках актеры во главе с Таировым основали Камерный театр.
Подыскивая место для него, первая заинтересовалась домом на Тверском бульваре Алиса: «Мое внимание, — вспоминала она, — еще раньше привлекал здесь один особняк с красивой дверью из черного дерева. Дом казался пустынным и таинственным. По вечерам в окнах не было света. Таиров оглядел особняк и согласился, что в нем что-то есть». Он вошел в пустынное здание, увидел, что парадные комнаты не годятся, чтобы сделать театр, подумал: «Ломать их грешно. Но есть возможность пристроить к ним небольшой зрительный зал и сцену. Само здание просто создано для театра». Хотелось иметь свою небольшую аудиторию — понимающих искусство зрителей.
После спектаклей Таиров и Коонен шли по Тверскому бульвару к ее дому. Выходили к Патриаршим прудам. Там чудной светлой ночью сели на «возлюбленную лавочку» Алисы. Эту ночь актриса описала в «Страницах жизни», переизданных в недавние годы: «Над головой сияли звезды, пахло липой. И скоро все взволнованные раздумья о пути театра, о новейших формах отошли, уступив место самому обычному и самому красивому людскому чувству, о котором во всем мире люди поют песни и поэты слагают стихи. Только влюбленный имеет право на звание человека».
Деятельный режиссер организовал «Общество друзей Камерного театра», издавал журнал «Мастерство театра», газету «7 дней Камерного театра», создал клуб «Эксцентрион», студию, ставшую государственным театральным училищем. Он умел убеждать и уговаривать. Ему благоволил нарком просвещения и драматург Луначарский, не дав товарищам по партии расправиться с театром, мало похожим на чтимый Лениным и Сталиным театр в Камергерском переулке. «Мы были беспредельно влюблены в Александра Яковлевича Таирова, — вспоминал один из актеров, — покорены его неотразимым обаянием. Его высказывания, речи мы готовы были слушать и слушать без конца».
В Камерном театре семь лет играл Михаил Жаров, многие хорошие актеры. Но все внимание зрителей приковывалось к Коонен. Из зала было видно: «Как великолепны ее глаза в приливах гнева, страсти либо веселья. Они были черными, коричневыми, темно-синими. В один прекрасный момент они... показались даже голубыми. Они вроде бы меняли собственный, мягко говоря, цвет в зависимости от роли».
Таиров не заводил романов с актрисами, считал жену богиней. Но в «Записках режиссера» о ней нет ни слова, за исключением титульного листа с посвящением: «Алисе Коонен. Александр Таиров».
Как удалось прекрасной паре 35 лет продержаться в советской Москве?
Сталин однажды в Камерном театре видел не понравившийся «Багровый остров» Михаила Булгакова. Больше сюда не ходил, не любовался Алисой. Но мнение составил твердое о Камерном театре. Считал его «действительно буржуазным», о чем сообщил в частном письме драматургу Биль-Белоцерковскому, где высказал свои предпочтения. В то же время другу вождя наркому Климу Ворошилову, Главному политуправлению Красной Армии, присутствовавшему в полном составе на просмотре «Оптимистической трагедии», где играла комиссара Алиса, спектакль очень понравился. По сюжету, хрупкая женщина-коммунистка противостояла буйному отряду матросов-анархистов. Она не чувствовала себя бессильной и одинокой, потому что знала, за ее спиной — сила, партия большевиков.
В газете «Вечерняя Москва» 23 декабря 1933 года критик Юзеф Юзовский, рецензируя спектакль, восхищаясь «умной улыбкой и пытливыми глазами» на сцене, вспомнил, что видел Коонен в 1916 году, в подпольном кружке, где изучали Маркса и Ленина. Там впервые любовался «ее походкой, и заложенными назад руками, и умной улыбкой, с какой она слушает. Вот откуда этот образ». Могло ли быть такое? В это трудно поверить. Но ведь и Василий Иванович Качалов укрывал в своей квартире Николая Баумана, бежавшего из тюрьмы, позволял большевикам использовать свой адрес для связи с «Искрой», присылавшей из-за границы почту, представлявшую особый интерес тайной полиции.
После «Оптимистической трагедии» отношение к Камерному театру советской власти потеплело. Таирову и Коонен присвоили почетные звания народных артистов РСФСР. Орденом Ленина наградили главного режиссера Камерного театра в год Победы.
Возможно, история Таирова и театра не сложилась бы так трагично, если бы после «Оптимистической трагедии» режиссер не поставил оперу-фарс «Богатыри». К либретто приложил руку Демьян Бедный. Под этим псевдонимом выступал Ефим Алексеевич Придворов. Фамилия соответствовала положению придворного поэта, которое с радостью занял в советской Москве член партии с 1912 года. Он жил в Кремле рядом с Лениным и Сталиным.
В Гражданскую войну грубоватые стихи Демьяна против царских генералов, помещиков и капиталистов знал каждый боец Красной Армии. В стихотворении «Наша двойка», обращаясь к врагам революции, он славил вождей.
Наш удар-то наверной,
Бьем мы двойкой козырной,
Ленин с Троцким наша двойка
Вот попробуй-ка, покрой-ка.
Демьяну Бедному, первому из советских писателей, вручили орден Боевого Красного Знамени. Поэт рифмовал все то, что писала в передовых «Правда». Одно время народ убеждали, что «Слово о полку Игореве» не гениальное сочинение, а «придворная поэма», что крещение Руси не имело особого значения. Демьян также неутомимо обличал прошлое, но с годами его сатиры стали восприниматься Сталиным клеветой на его государство, где вождь превратился в диктатора. Пришлось покинуть квартиру в Кремле, испытать на себе «партийную критику». Таиров, далекий от политики, не знал, что отношение к автору «Богатырей» изменилось. Черная тень на прошлое Руси накладывалась на светлый образ страны, где, по словам Сталина, «жить стало лучше, жить стало веселей».
Камерный театр посетил глава правительства СССР Молотов, возмущенный увиденным. В «Правде» появилась статья «Фальсификация народного прошлого». Спектакль запретили. Демьяна исключили из партии и Союза писателей СССР. Но постановщика «Богатырей» не тронули. Тяжкий жребий выпал ему позже.
С первых дней Таиров вслед за «Калидасой» ставил пьесы Бомарше, Гольдони, Шекспира... Переводные драматурги в репертуаре превалировали, пока партия практически не запретила после войны пьесы иностранцев. В унисон с ЦК партии высказался в адрес Камерного театра скорый на эпиграммы Николай Эрдман:
Есть театры и такие, что каких на свете нет,
Сам находится в России, а на самом деле нет,
Что в нем русского помину, на французский все манер,
И играет Катерину Адриенна Лекуврёр.
Пьесой «Адриенна Лекуврёр» все закончилось 29 мая 1949 года. Трагедию актрисы Театра французской комедии, покорявшей народ во времена королей и Вольтера, Алиса играла без дублерши 29 лет. В тот вечер ее монолог звучал как прощание с публикой, пытавшейся нескончаемыми аплодисментами продлить жизнь обреченному главному режиссеру. Через три дня его «освободили от занимаемой должности».
В квартире рядом со зрительным залом 63-летний Таиров сидел за макетом сцены, переставлял фигурки актеров и детали декораций. Верхам подыграли низы. По словам Юрия Любимова, не только власть тому виной, «коллеги тоже руку приложили». Таирова артисты довели до сумасшествия, несчастный ходил по городу и искал афиши со спектаклями Камерного театра. Алиса Коонен пережила мужа на четверть века, ни с каким другим режиссером в театре играть не хотела. Илья Эренбург подвел итог: «Это был прекрасный театр, который родился под несчастливой звездой».
Лев Колодный
